[ваш дядя]

13. Илья/Габи/Наполеон. Илье с Габи и за ручки держаться неплохо, а у Наполеона потребности. Страдать. Укладывать этих двоих в постель. Уложить к общему удовольствию.

@темы: 1 тур, выполнено, Габи Теллер, Илья Курякин

Comments

[скрытный товарищ]

Заказчик, автор тут хотел лирично (а, главное, коротко) похохмить, но в итоге прочувствованно всфапнул и родил ТРОЙНИЧОК, простите, если не подразумевался. Готова словить от вас поцелуй в ушко в стиле Курякина. Что-то вдруг унесло

Илья/Габи/Наполеон, R, почти четыре тысячи слов.

1/3

***

Иногда Соло смотрит на них и думает: боже милостивый, да они издеваются, что ли? Хорошо, положим, Теллер по природе своей асексуальная девица, в конце концов, даже в её профессии есть что-то такое нездорово, предельно мужененавистническое (автомеханик и шпионка? Полный боекомплект). Положим, мрачных щенят в КГБ учат жить без секса, презирая бренное тело (Наполеон рад, что родился в другой, благословенной стране). Но это, право слово, просто немыслимо. Курякин носит ей кофе, лимонад и чистый, как слеза, джин, гладит своими не-пред-ста-ви-мы-ми пальцами её тонкие кисти и улыбается, как слабоумный. Теллер целомудренно целует его в щеку, иногда жмётся плечом к плечу и говорит «Илья» таким тоном, который должен быть законодательно запрещён во всех цивилизованных странах мира. Вместе же они выглядят гадостно счастливыми, а о том, что эти двое не спят друг с другом, он знает достоверно.

Для этого даже не нужно выхватывать глазами и собирать в единую мозаику детали - номера с раздвинутыми кроватями, абсолютную тишину за хлипкими гостиничными стенами и перегородками конспиративных квартир, сводящую с ума невинность прикосновений и интонаций. Достаточно прямолинейно спросить у спортсмена, комсомольца и просто красавца:

— Ну же, большевик, когда вы начнёте следовать завету «Плодитесь и размножайтесь»?

В ответ Соло получает удар такой силы, что оступается - Илья бьёт одними глазами, потяжелевшим, тёмным и лишь на самом дне каким-то совершенно отчаянным взглядом.

— Она тебе не даёт, что ли? - почему-то шепотом спрашивает Наполеон, пытаясь сглотнуть рассыпавшийся по глотке песок, смазать слюной оцарапанное горло. Курякин чеканит до опасного тихо:

— Не смей употреблять подобные слова в её адрес. Никогда, - и выходит из номера.

Соло растерянно разводит руками в закрытую дверь.

Честно, ему абсолютно не было бы дела до личной жизни русского и немки (ну, может быть, чтобы посмеяться, пожалуй), но есть одна маленькая, щекотная загвоздка: он их хочет. Кажется, он хочет Габи, хотя она и не в его вкусе. Кажется, он хочет Курякина, потому что тот очень даже в его вкусе. Кажется, он хочет, чтобы они уже просто переспали друг с другом, а в совокупности это даёт простое и ясное: он слишком часто думает о них. Кино для взрослых на киноплёнке фантазии:

У неё будет кожа, похожая на золотистую персиковую шкурку - на плечах и предплечьях, вдоль рёбер, на внутренней стороне приглашающих бёдер. У неё будут маленькие тёмные соски, оставляющие на языке послевкусие какао, и слишком частое дыхание (Соло прижмёт ладонь к её животу, успокаивая). У неё будут кусающие поцелуи - и опаляющий жар между точеных ног, но этот жар, как дар, Соло щедро уступит другу и партнёру.

У него будут перевитые венами и лентами мускулов руки, впервые в жизни рассчитывающие силу, длинные и тонкие пальцы, проскальзывающие вдоль груди - женской и мужской. У него будут широко распахнутые, затянутые сизым, предгрозовые глаза и потемневшие стрелы ресниц. У него будут плавные, раскачивающие движения сильных бёдер, и сладко-солёный пот с его ключиц станет самым лучшим коллекционным вином из всех, что знаток-Наполеон когда-либо пробовал.

Эти знания предрекающе-априорны.

Наполеон поджимает губы и плещет на дно бокала янтарную волну. Во рту сухо и горько - ещё до виски.

Возможно, они действительно просто издеваются персонально над ним.

***

После того, как их покидало от Стамбула до берегов Влтавы и от Кейптауна до Бирмингема, где спать пришлось в древних, как Стоунхендж, доках, - так вот, после всего этого миссия в Милане - просто подарок. Благослови Иисус этих недорезанных фашистов-макаронников, которым лавры семьи Винчигуэрра не дают покоя, а новый Феррари хочется иметь больше, чем укромное бомбоубежище в глуши. Соло вызывается провести Теллер по магазинам, потому что на дворе август, она больше нигде не купит таких туфель за такие деньги, а женщина (если Габи ещё помнит, что она женщина) должна всегда оставаться привлекательной. Шипение маленькой немки о том, что применения туфлям в её жизни просто нет, он игнорирует.

— В конце концов, - говорит Наполеон, - каблук - очень страшное оружие. Я покажу тебе, в какое именно место на виске лучше всего бить. Или попросим русского - он точно знает наверняка. - Он галантно ведёт её под руку, фиксируя чужую ладонь так, что Габи не вырваться. - К слову о русском, - продолжает он. - Когда вы уже нарушите мой слишком мирный сон?

Солнце плавит брусчатку и, отражаясь от зеркальных витрин, слепит глаза. Может, Теллер, повернув голову, так щурится именно из-за этого?

— Ты озабоченный, Соло, - наконец, сделав по его лицу какие-то выводы, резюмирует она.

— Я забочусь, но о вашем здоровье! - пламенно парирует он. - Ладно этот ленинец-сталинец, но ты -девушка из прогрессивной развитой страны, ты же знаешь, откуда берутся дети? И что секс нужен не только для того, чтобы делать детей? Иногда некоторые даже получают от него удовольствие, знаешь, - тоном просвещающего гуру изрекает он. - Вы смотрите друг на друга влажными глазами уже пятый месяц, Теллер, у меня от вас челюсти сводит. Возьми всё в свои руки, если через Железный занавес не проникают азы сексуального воспитания! Можешь даже в буквальном смысле.

Габи спотыкается о мостящий тротуар камень. Наполеон очень доволен собою и игнорирует некую нездоровую вибрацию внутри грудной клетки. К мозгу вместе с кровью приливает та степень отчаяния, когда он может затащить напарницу и подругу в ближайшую подворотню и, сотрясая за хрупкие плечи, прорычать: «Трахнитесь-уже-да-господи-вам-что-помочь-нужно?!»

Он бы помог.

Боже, дай мне сил. И выдержки. И бутылку Джонни Уокера, Блю Лейбл, пожалуйста.

— Да, - вдруг, сквозь окутавший мозг туман, слышит он чужой придушенный голос. - Да, может быть.

Соло переводит взгляд с очередной витрины - сумочки, перчатки, платки, вот тот очень пошел бы Габи - на девушку. Оказывается, они стоят посреди тротуара, и уже не он мёртвой хваткой удерживает её ладонь на сгибе своего локтя, а она цепляется за его руку обеими - какая-то отчаянная, до белеющих пальцев, хватка маленького зверька во время боя с более крупным хищником. Он автоматически вопросительно выгибает одну бровь и переспрашивает:

— Прости, милая, я отвлёкся, так о чём ты?..

Габи закрывает глаза, медленно вдыхает полной грудью и очень четко, едва ли не по слогам произносит:

— Да, возможно, нам нужно помочь. Он не прикасается ко мне - больше, чем... больше, чем дозволено... - слова ищутся тяжело, а, находясь, оказываются слишком бесцветными, - приличиями. Я даже не могу его спровоцировать, у меня просто не получается, он сразу прекращает, извиняется, уходит, будто я фарфоровая, будто я, - она морщится, - сломаюсь. Я пыталась, Соло. Не вышло, - и она презрительно кривит губы в самонасмешке. С чем-чем, а с самооценкой у девочки проблем никогда не было, и Соло про себя присвистывает - видно, русский действительно слишком уж крепкий орешек со слишком уж болезненными представлениями о чести дамы, которую, как известно, в любом случае бессмысленно помещать под женскую юбку.

— Ты ведь понимаешь, - очень вкрадчиво начинает он, и в горле снова рассыпается треклятый песок, - что под помощью я и ты можем подразумевать очень разные вещи? Я не стану выбирать тебе пеньюар, милая, хотя, если ты очень хочешь, то, конечно, можно. Я просто...

— Сделаешь это с нами, - решительно заключает, как рубит Гордиев узел, она. Глаза всё ещё закрыты, а черты лица внезапно заострившиеся и очень острые. Смелая прямая девочка. На смуглой и загорелой коже почти не видно красновато-кирпичных пятен стыдного румянца - будто мазнули мягкой южной глиной. - Я не глупая. Я вижу, как ты на нас смотришь. Не только на меня, - она дёргает плечом, - на Илью тоже. Ты нас хочешь? - вдруг, распахнув огромные и совершенно черные глаза, одними губами спрашивает она. Её лицо настолько детски-растерянное и надеющееся, что до страшного расходится со смыслом слов. - Ты хочешь нас двоих? Ты сможешь это устроить?

Внутри миланского августа, в перемежающихся пятнах почти белого солнечного света и блёклой тени, Наполеона внезапно обдаёт лёгким холодом. Он просто кивает - молча, глядя ей в глаза, и Теллер тут же расслабляется - вся, разом - будто из полости тела выпустили тяжелый и смертоносный газ.

Ещё секунда - и он спросил бы, не нужно ли подписать кровью какой-нибудь официальный договор.

— Спасибо, - говорит она. - Я умру, если он не прикоснётся ко мне в ближайшее время, - продолжает она. - Наверное, только у тебя может получиться, - кивает она. А потом заканчивает: - Потому что он тоже на тебя смотрит.

Соло вспоминает что-то о желаниях, которые могут исполняться в наказание, а не награду - перевёрнутые кем-то смеющимися там, наверху, где, как он думал, в принципе, пусто.

[скрытный товарищ]

2/3

***

Они, о матерь божья, даже выбирают день (два спустя, когда томный идиот с амбициями уже почиет на дне Средиземного моря, так и не став новым Геббельсом). Решают, что привычная пижама на Теллер - сексуальнее любого пеньюара (Наполеону кажется, что он в дурном сне в стиле Кэррола, причем в кои-то веки в роли Алисы). Выбирают лучшее вино, за которое всё равно будет платить Британская морская разведка («Твой русский вообще пьёт что-то крепче воды?», - морщится он, и Габи поправляет с усмешкой: «Наш русский», после чего Соло просто молча берёт две узкогорлые бутылки). Они оба выпивают для храбрости ещё до часа Иск - и это вовсе не вино. Габи говорит о том, чего ему совершенно не хочется знать: как давно у неё никого не было, кто и где в последний раз, и для такой эмансипэ у неё оказывается трогательно мало опыта. Наполеон понимает, что она элементарно нервничает, поэтому позволяет ей речитативить, будто она пускает словами пулемётные очереди. Теллер слишком крепко сжимает бокал с виски.

Он сам неожиданно и по большей части молчит, думая о том, что ему хочется поцеловать её - эти карминовые, быстро двигающиеся губы. А ещё увидеть, как к ним прижмётся своими сухими и жесткими Курякин. И самому впиться в те - сухие и жесткие (очень, он буквально уверен, горячие, как у гриппозного).

Илья сейчас сдаёт сложное в транспортировке оборудование и получает инструкции по эвакуации - от их общего, так сказать, лица. Завтра, в шесть тридцать утра, их забирает вертолёт. Есть ещё целых восемь часов в тихой, на границе пригорода, сладко пахнущей акациями гостинице.

Ожидание, черт побери, убивает, Соло чувствует себя прыщавым девственником на ночном выпускном свидании с первой школьной красавицей. Он коротко смеётся прямо в стакан, булькая виски. Теллер замолкает и смотрит на него понимающе и, дьявол её дери, сочувственно.

— Я тоже волнуюсь, - говорит она. А потом они слышал шаги. Коридор выложен изразцами - на какой-то совершенно португальский краденый манер - и даже мягкая поступь Курякина, которому здесь не от кого прятаться, негромко отдаётся глухими ударами. Они переглядываются, как истинные подельники, и Наполеон вдруг думает, что у него ведь никогда не было помощников. Угораздило же впрячься - с ней. Именно в эту повозку.

Илья входит в номер, как ни в чем не бывало, коротко, секундно удивляется присутствию Соло, но это скорее удивление из разряда «Почему ты не с какой-нибудь жгучей красоткой?», а не «Почему ты здесь?». Жгучих красоток, - думает американец, - и тут хватает. Как и красавцев.

Илья скидывает неизменную, талисманную куртку, сообщает, что сдал всё нужным людям, что вертолёт ждёт их завтра в трёх километрах отсюда чуть ли не посреди виноградника и что Уэйверли передавал всем привет, балагур этакий. Он двигается по номеру и разговаривает так буднично, обыденно, спокойно, что Наполеон даже несколько возмущен - они здесь сидят, будто на битом стекле, напряжение в воздухе можно щупать руками, а ему хоть бы что. Он действительно какой-то непробиваемый, вообще не эмпатичный, этот ваш сын пролетарского племени.

Но, возможно, Соло всё ещё недооценивает русского - или очень уж отвлекается на заложенную в его теле грацию большой опасной кошки - поэтому пропускает момент, когда тот всё же осознаёт, что что-то не так. Габи, сидящая на диване, по-турецки скрестив ноги, смотрит исключительно в пол, лицо её имеет уже знакомый Соло оттенок непрожженной глины. Наполеон просто держит у рта бокал, не отпивая и заговаривая. Мол-ча. Он бы на месте большевика тоже насторожился - лучше уж поздно, чем никогда.

— Что-то случилось? - нахмурившись, интересуется Курякин. - Что-то произошло, пока меня не было? С вами всё в порядке? - Его взгляд быстро ощупывает Теллер, её темноволосый затылок и обтянутую пижамной курткой узкую спину. - Ты... здорова?

Наполеону хочется прикрыть ладонью лицо и утомлённо растереть веки, которые вдруг жжет, как от слезоточивого газа, но он скрепляется.

— Всё хорошо, - очень уж ровно бросает Габи, её механический голос режет слух. - Просто решили отпраздновать очередное задание. Его завершение. Что всё кончилось хорошо. Знаешь. Плохие парни кормят рыб и больше не смогут возродить Рейх, мы здесь и здоровы, так давай отпразднуем, м?

Наполеон раскусил бы её болезненную жизнерадостность уже со второй фразы, но Илья - не он, Илья не вот. Тот только, всё же для проформы нахмурившись напоследок ещё раз, кивнул - будто поверил, а, может, и правда поверил. Они ведь почти что репетировали. Ну, почти.

Оказывается, Курякин умеет открывать вино без штопора («Мы с ребятами в учебке... а, неважно»), очень осторожно разливает по бокалам («Подрабатывал официантом, большевик?» - не удержавшись, елейно интересуется Соло; тот лишь улыбается дрогнувшими углами губ), протягивает им («Спасибо», - беззвучно шепчет Теллер). Он предлагает тост - подхваченный у них-лжецов: «За то, что мы живы!», отпивает первым, причмокивает, удовлетворённо кивает:

— Очень хорошее вино. Конечно, - поясняет с мягкой иронией, - гораздо лучше наших, может быть, кроме грузинских. Спасибо, - вбивает последний гвоздь в крышку их гроба.

Он такой расслабленный, отпустивший себя, полный осознания выполненного долга и ощущения безопасности среди друзей, что Наполеону вдруг хочется извлечь из-под сидения пистолет (эта парочка всегда прячет в креслах и диванах оружие, он давно знает) и пристрелить кого-нибудь. Габи пусть живёт, а вот Илью можно. У него такое чувство, будто они собрались, гнусно обманув чужое доверие, грязно и липко соблазнять святую невинность. Какой-то маркиз де Сад.

Вероятно, Габи чувствует что-то подобное, потому что, вдруг резко спустив ноги с дивана (как она их вообще распутала из своего турецкого узла?), встаёт, залпом допивает вино, ставит бокал на столик, утирает рот тыльной стороной ладони и суицидально выдыхает:

— Хватит. Я так больше не могу.

Курякин смотрит на неё с тревожной заботой - сразу же, по щелчку. Будто тут же готов в один широкий шаг преодолеть расстояние между ними, подхватить её на руки, прижать к себе, коснуться губами виска, забирая всё дурное, отнести в постель - и просто - укутать - в одеяло, гори оно в аду. Ещё будет сидеть на полу у постели и полночи держать её за руку. А потом пойдёт и убьёт пару десятков человек - из тех, что позволили себе заговорить с ней не тем тоном.

Рыцарь, который страшнее всякого дракона, и вымазанная машинным маслом принцесса, отлично умеющая целиться из снайперской винтовки.

Боже, да ад уже - здесь. Соло чувствует, что не может продохнуть. Волна злости, вины и желания, исходящая от Теллер, бьёт его прямо в грудь - как гарпун, простреливая насквозь и делая из внутренностей просто требуху. Курякин, наконец-то, настораживается - и вот в кресле перед ними, заговорщиками, больше не Илюша (у Габи удивительно чистое произношение), - человек, способный убить пятерых одной сломанной зубочисткой. Действительно опасный, часто подконтрольно, но ещё чаще - нет. Он переводит взгляд с лица на лицо, с Габи на Наполеона, потом медленно отставляет свой бокал - почти полный - и спрашивает напряженно:

— Да что. С вами. Не так?

Мы мысленно тебя трахаем, - нервно смеётся про себя Соло. Что-то в этой шутке не так.

Или ему кажется, или Теллер всхлипывает. Это нервы - те, что не сдавали её нацистам, серийным убийцам и оружейным магнатам, но с потрохами сдают сейчас - белокурому длинноногому русскому, не понимающему, что иногда страсть - разрушительнее атомных бомб, она подрывает изнутри, ширится в голове ядовитым грибом и уничтожает всё на своём пути.

Понимаешь, большевик? Всё, что было разумным человеком.

— Илья, - голос Габи такой тонкий и звенящий, что Соло, который - до сих пор - молчит, сжимает пальцами подлокотник. - Илья, - повторяет она, встаёт перед его креслом, у самых его ног, почти между разведённых колен, поднимает руки и касается пальцами крупной пуговицы на своей пижамной куртки, - Илья, - шепот, не дай Бог она сейчас заплачет, - скажи: ты меня любишь?

Имя звучит троекратно, как заклинание, и Курякин действительно кажется завороженным - смотрит на неё снизу вверх большими, чистыми голубыми глазами, слушает, внимает. Её вопрос звучит просто и легко - будто это они между собою уже давно решили, и Соло в зародыше давит чешуйчатую ядовитую гадину, что поднимает голову внутри его грудной клетки.

— Да, - губы русского двигаются, будто в замедленной съёмке. Ответ такой искренний, что хочется перестать дышать.

Габи кивает так, словно он прошел некий первый уровень. Дальше задания усложняются.

— Ты, - она сглатывает, - меня хочешь? Как мужчина. Как женщину.

Илья подаётся вперёд, будто ловит пулю - быстро, рывком, но не отводя от её лица глаз. Что-то болезненно-нежное, почти страдальческое вдруг отпечатывается в складках у его рта, в изломе бровей. Он словно бы хочет, но совершенно не в состоянии обвинить её за этот вопрос.

— Ты знаешь, - тихо говорит он и, кажется, сейчас сломает пальцы, вырвав ими дерево подлокотников, отмечает Соло, - ты знаешь. Но я не... я не могу. Так нельзя. Не так, - упрямо заключает он, мотнув головой; он же зубы себе сейчас раскрошит, если продолжит так сжимать челюсти. - Ты слишком, - он осторожно отцепляет руку от кресла и тянет к ней, невесомо касается кончиками пальцев её запястья, - ты слишком... нет.

[скрытный товарищ]

3/3

Теллер облегченно выдыхает - как приговоренная, которой вдруг, уже на плахе, отменили смертный приговор. Улыбается - шало, широко, словно он дал правильный ответ, хотя что в нём правильного? Неполеон сглатывает упругий солёный ком и вдыхает впервые за минуту времени.

— Ты бережешь меня, - негромко констатирует Габи. Она стоит уже между чужих ног. - Ты защищаешь меня. Уважаешь меня. Дорожишь мной. Но я живая, - сообщает, как откровение, занося одну ногу и упираясь коленом в спинку его кресла, у поясницы. - Я тоже люблю тебя -и хочу тебя почувствовать. Ты понимаешь? Это сложно, я знаю. Тебя так не учили. Поэтому, - она уже сжимает своими коленями его бёдра, находится так интимно-близко, что у русского должно перехватить дыхание, - нужно, чтобы нам кто-то помог, - медленно произносит она - и оборачивается к Соло. - Чтобы кто-то был с нами, разрешил нам. Говорил нам, что всё хорошо. Кто-то, кому мы доверяем.

Наполеон почти готов потянуться за её взглядом, как за путеводной нитью, но Теллер отворачивается обратно к Илье, прижимает ладонь к его щеке, наклоняется низко-низко, почти касаясь лбом его лба.

— Мы ведь ему доверяем? - спрашивает тихо-тихо.

И Илья вдруг, отведя глаза от её лица, смотрит на Соло - голубая морская бездна, распахнутость какого-то почти нездорового доверия, страсть, мольба о помощи, согласие - кивает.

У Наполеона в руке хрустко и бескровно лопается бокал.

***

Всё - правда. Всё ещё лучше, чем он себе представлял. В золотом, медовом свете ночников (никто из них не просит и не стремится выключить свет, Соло пошутил бы на эту тему обязательно, но не сегодня) явь оказывается лучше фантазий приблизительно стократ. У Теллер действительно смуглая, балтийским янтарём отдающая кожа - на ощупь как персиковая шкурка, первый сбор, первая и единственная молодость налитого плода. Она расстёгивает свою пижамную куртку сама, не дожидаясь их, обмерших мужчин, помощи - сразу после того, как трое переступают порог гостиной и спальни.

И ведёт в спальню их обоих – тоже - она - за руки.

Соло смотрит, как Габи оголяет плечи, рефлекторно нащупывает пальцами мелкий пуговичный пластик жилета, а после рубашки, когда понимает, что его пальцы сталкиваются с другими, - и поднимает глаза. Илья дышит ртом - мерно, тихо - и, глядя ему в лицо, помогает расстегнуть рубашку. В голову вдруг даёт жаром, будто он уже слишком пьян, и Соло, выпутавшись из дорогой итальянской сорочки, рвёт, наконец, с русского неизменную водолазку, с которой тот не расстаётся даже в Милане, будто ему вечно холодно.

Пока они оба избавляются от одежды - быстро и беспорядочно, потому что сложно соблюдать порядок, не разрывая взгляда - Габи раздевается полностью. Она стоит у постели - точеная статуэтка из тёплого камня - и ждёт. Илья и Наполеон, не сговариваясь, переглядываются, впервые повернув к ней головы. Маленькая ассирийская богиня, вавилонская небожительница, барельефная Иштар с растерянным, но жарким взором - ждёт их. Их обоих.

Курякин как будто сглатывает собственное сердце.

— Давай, - героическим, волевым усилием улыбается Наполеон. - Идём. Иди. - И зачем-то добавляет: - Сегодня можно, большевик.

Курякин подходит к ней, поднимает руку, оглаживает подушечками пальцев по виску и щеке, задевая угол губ, и Габи поворачивает голову, ловит, прикрыв глаза, его пальцы губами. Хриплый, раненый возглас Ильи простреливает пространство спальни насквозь. Наполеон шагает к ним, заходит ей за спину, оглаживает нежные плечи - и тянет за собой в постельную мякоть.

— Ну же, - говорит он, - так будет удобнее.

Они слушаются, как дети слушались Гаммельнского Крысолова.

Он всё ещё отказывается верить сам себе, это не очень реальность и не очень сон, скорее контрастно-четкий дурман от хорошего наркотика, но Соло сейчас всё равно. Габи вдруг быстро подаётся вперёд и целует Илью - жадно, больно, с зубами, но руку заводит за спину, вцепляясь в волосы Наполеона. Сон и явь смешиваются. Он отключает мозг.

А позже, когда воздух уже напитается солью и терпкостью пота, заполнится мускусом и горечью, прошьётся, как тонким стежком, сладкой ванилью, Илья возьмёт её - после ласк, долгих настолько, что те сойдут за иезуитскую пытку. Его ничему не понадобится учить, только иногда направлять руку, царапать короткими ногтями шею, склоняя льняную голову, шептать: «И вот так...»

Соло откинется на спину, холодя шелком простыней взмокшую спину, прижмёт её к своей груди - крылатыми лопатками, клавишными позвонками - и она ляжет поверх него, разнеженная, доведённая до белого каления, цепляющаяся за его ладони, накрывающие маленькую аккуратную грудь, и посмотрит перед собою призывно и доверчиво - на Илью, стоящего на коленях между её ног.

Тогда Габи кивнёт еле заметно. Илья огладит её дрожащими (не та, иная дрожь) руками по напряженным бёдрам - и вдруг плавно, как прибрежная океанская волна, качнётся вперёд. Теллер вскрикнет высоко и сладко - как раненая птица, принимающая лучшую из смертей. Наполеон будет почти братски (ох) целовать её влажный висок, шептать ласковую чушь и тереться болезненно твёрдым членом между нежных ягодиц, пока русский двигается - размеренно, сдерживаясь из последних сил, лишь бы не навредить ей, драгоценной, хрустальной, просящей.

Они подадутся вперёд и выше одновременно - эта жаркая девочка, тело которой будет хотеть едва ли не больше, чем сердце, и Соло, метнувшийся вослед, будто его грудь уже спаялась с её спиной. Курякин обнимет их обоих, его ладони сойдутся на лопатках Наполеона, ногти вопьются в кожу, и русский будет держаться долго, так долго, что впору шутить о специально вышколенной у КГБэшников технике, но складка между его бровей чрезмерно глубока, пот - чрезмерно солон, и Габи станет уже не шептать - хрипеть ему в плечо, когда, наконец, вдруг вскрикнет, как от боли, и забьётся между ними в лучшей агонии, какую может знать земля.

Соло кончит сразу вслед за ней - с облегченной мыслью, что сдался не первым. Оргазма такой ослепительной силы он не припомнит за всю свою жизнь.

Илья будет последним, и его финальные движения, резкие, глубокие, неистовые, уже благословенно безжалостные Наполеон, кажется, почувствует прямо через женское тело.

Ещё не отдышавшись, склеившись потом с Габи, а через её пот - с Соло, Илья отнимет неровно ходящую руку от плеча Теллер, поднесёт её к затылку Наполеона, сожмёт, оскальзываясь, в горсти мокрые чёрные волосы - и склонится, слепо метя лбом ему в плечо. Американец вывернет голову и запечатает на его виске след своих губ - похожий на рваный шрам от пулевого ранения.

— Мы сумасшедшие, - надрывно выдавит русский; его выдох осядет между ключицей Соло и спиной Габи. - Нас надо лечить. Так нельзя. Мы сумасшедшие. У нас бы...

— Нет! - Теллер, словно очнувшись, вбрасывает это отрицание в воздух звонко и твёрдо. - Нет, Илья! Илюша… Мы не сумасшедшие. Вы - не сумасшедшие. Вы - мои.

Курякин выдохнет воздух толчками. Ударится лбом Соло о плечо (тот прижмёт золотой затылок ладонью).

Они уснут клубком, не разнимая рук и ног, переплетясь влажными телами в поту, сперме, страсти, доверии, обещании.

Вы - мои, - на границе сна повторит её слова Соло.

Мои, - сдвинув брови, подумает Илья, спасительно решив, что мысль пришла во сне.

Троекратное «мои» эхом оттолкнётся от стен и вместе с кислородом осядет на внутренней поверхности лёгких, уйдёт в кровь, выстелит капилляры, проникнет в мозг - и, может быть, спасёт ото всего.

А, может быть, нет.

Но в эту ночь спать они будут спокойно.

[Moura]

Пока автор угорал на костре тройничка - всё стало можно В том числе сдавать пароли-явки.
Сразу здравствуйте.

собственно, автор.

[Тёнка]

Боже, дай мне сил. И выдержки. И бутылку Джонни Уокера, Блю Лейбл, пожалуйста.

Наполеон, держись, весь фэндом мыслями с тобой и твоим правым делом.

На смуглой и загорелой коже почти не видно красновато-кирпичных пятен стыдного румянца - будто мазнули мягкой южной глиной.

До чего красивая фраза

Он двигается по номеру и разговаривает так буднично, обыденно, спокойно, что Наполеон даже несколько возмущен - они здесь сидят, будто на битом стекле, напряжение в воздухе можно щупать руками, а ему хоть бы что. Он действительно какой-то непробиваемый, вообще не эмпатичный, этот ваш сын пролетарского племени.

Просто... Илья. Зачем ты такой Илья. Это неприлично.

Он такой расслабленный, отпустивший себя, полный осознания выполненного долга и ощущения безопасности среди друзей, что Наполеону вдруг хочется извлечь из-под сидения пистолет (эта парочка всегда прячет в креслах и диванах оружие, он давно знает) и пристрелить кого-нибудь. Габи пусть живёт, а вот Илью можно.

На этом моменте стыдно стало даже мне

Рыцарь, который страшнее всякого дракона, и вымазанная машинным маслом принцесса, отлично умеющая целиться из снайперской винтовки.

/обвернул котиков в два пледика и положил в корзинку/

И Илья вдруг, отведя глаза от её лица, смотрит на Соло - голубая морская бездна, распахнутость какого-то почти нездорового доверия, страсть, мольба о помощи, согласие - кивает.

У Наполеона в руке хрустко и бескровно лопается бокал.

/тоже лопнул и кончился/

Автор, вы просто вот.
Возьмите моё горящее сердце Q___Q

[Moura]

Тёнка, весь фандом с Соло в принципе, когда там постоянно ходит рядом такой Илья. Честно, я бы бухала, не просыхая, если бы не имела возможности притронуться к этим одному-метру-девяносто-шести-сантиметрам совершенства, с обожанием глядящим на Габи.

На этом моменте стыдно стало даже мне

Вам тоже хочется фейспалмить надо всеми сразу, да? Над коварством Соло и Теллер и над незамутнённостью Ильи в числе прочего? /рукалицо/

Спасибо вам огромное за отзыв

[Тёнка]

Moura, да что там, ладонь от чела не отлипала, не считая тех моментов, когда я ходил подышать Можно я оближу ваш стиль ещё четыре раза, это великолепно и это лучший юст, какой я встречал в этом фэндоме. Сейчас повою немного на луну от избытка чувств и буду надеяться, что у вас есть ещё фики.
/прилежно перечитывает/

[Master]

АААААААААААААААААААААААААААААААААААВТОООООООООООООООООООООООООООООООООР!!!!!!!!


Простите, это был охреневший заказчик, я сейчас попью водички и вернусь.

[Moura]

Тёнка, слабоумие и отвага, бл*ть /фейспалм/, простите. Ни в одном пейринге (пейрингах!) ещё не совмещались в такой идеальной пропорции неистовый юст, Камеди Клаб, сумасшедшая чувственность и ангст. О почто. Спасибо, Гай Ричи, пойду начну тебе, хороший ты режиссёр, благодарственное письмо, состоящее из соплей и запроса на виски и сигареты.
И, ох, перестаньте так меня смущать, мне уже почти неловко, но очень приятно
Фики есть, но их немного; пара на фесте, пара вне).

Виктимно-няшный Маста, ЗАКАЗЧИК!
В смысле, здравствуйте, в смысле, я вас сразу обниму, ибо тройнички кинкуют люто, а вы идите, пейте водичку, дышите, я тоже схожу подышу

Ужасно вычитано, кстати, простите(.

[fonticulus]

Moura, я сгорела от вашего текста. Просто хочется взять, растащить на цитаты фик, невозможно выбрать что лучше, тут всё хорошо. Стыдно, и горячо, и болезненно нежно.

Мы не сумасшедшие. Вы - не сумасшедшие. Вы - мои.

И тут я всё.
Господи, я не помню когда я в последний раз читала настолько крутой тройничок. Спасибо вам

[Moura]

fonticulus, а потому что главное - что? Главное, чтобы все получили удовольствие, простигосподи! Включая к чертям угоревшего автора /рукалицо/. Просто, боже, они же трое такие прекрасные, по-своему кошмарные, тяжелые, но очень трогательные, и им страшно хочется додать нежности. Ну, вот я как бы и. Понимаете. Предприняла попытку додать
Спасибо большое, рада, что понравилось).

[fonticulus]

Moura,

они же трое такие прекрасные, по-своему кошмарные, тяжелые, но очень трогательные, и им страшно хочется додать нежности

Да. Им всем троим это очень нужно.

Ну, вот я как бы и. Понимаете. Предприняла попытку додать

Попытка очень удалась

[Master]

Я вернулся!

Наполеон поджимает губы и плещет на дно бокала янтарную волну. Во рту сухо и горько - ещё до виски.

Возможно, они действительно просто издеваются персонально над ним.

БЕДНЫЙ ПОЛЕНЬКА

— Ты озабоченный, Соло, - наконец, сделав по его лицу какие-то выводы, резюмирует она.

— Я забочусь, но о вашем здоровье!

ПОЛЯ А РАЗВЕ ГАБИ НЕ ЭТО СКАЗАЛА?

Ещё секунда - и он спросил бы, не нужно ли подписать кровью какой-нибудь официальный договор.

Бедный бедный Поля. Бедная Габи, она сейчас умрет от инфаркта. БЕДНЫЙ ИЛЮША КОТОРОГО УЖЕ ПРОВОЦИРОВАЛИ И ЭТО БЫЛО ТОЛЬКО НАЧАЛО.

- Ты... здорова?

Наполеону хочется прикрыть ладонью лицо и утомлённо растереть веки, которые вдруг жжет, как от слезоточивого газа, но он скрепляется.

УБИВАТЬ

Он такой расслабленный, отпустивший себя, полный осознания выполненного долга и ощущения безопасности среди друзей, что Наполеону вдруг хочется извлечь из-под сидения пистолет (эта парочка всегда прячет в креслах и диванах оружие, он давно знает) и пристрелить кого-нибудь. Габи пусть живёт, а вот Илью можно. У него такое чувство, будто они собрались, гнусно обманув чужое доверие, грязно и липко соблазнять святую невинность. Какой-то маркиз де Сад.

ПОЛЯ МЫ ПОНИМАЕМ ЧТО ВЫ С ГАБИ ВСЕ. МЫ ТОЖЕ

— Да что. С вами. Не так?

Мы мысленно тебя трахаем, - нервно смеётся про себя Соло.

ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ

— Мы ведь ему доверяем? - спрашивает тихо-тихо.

И Илья вдруг, отведя глаза от её лица, смотрит на Соло - голубая морская бездна, распахнутость какого-то почти нездорового доверия, страсть, мольба о помощи, согласие - кивает.

У Наполеона в руке хрустко и бескровно лопается бокал.

ВСЕГО ЛИШЬ БОКАЛ КАКАЯ ВЫДЕРЖКА МОЛОДЕЦ ПОЛЕНЬКА

И ведёт в спальню их обоих – тоже - она - за руки.

БУЛЬ

Его ничему не понадобится учить, только иногда направлять руку, царапать короткими ногтями шею, склоняя льняную голову, шептать: «И вот так...»

СГОРЕЛА К ХУЯМ

Мы не сумасшедшие. Вы - не сумасшедшие. Вы - мои.

*НЕВНЯТНЫЕ БУЛЬКАЮЩИЕ ЗВУКИ*

Но в эту ночь спать они будут спокойно.

*ОБМОРОК*

В общем у меня сломался мимимитер, сгорело кресло, я счастлив, автор идите сюда я вас насмерть затискаю.

[koshka-na-kryshe]

Мора, не могу молчать - это охеренно!

[Moura]

fonticulus, вот, казалось бы, позитивный мувиверс, а ото всех троих так и исходит волна какой-то огромной недолюбленности, правда? Ох.

Попытка очень удалась
Спасибо ещё раз!)

Виктимно-няшный Маста, ОХ, ЗАКАЗЧИК, ДА ВЫ ХОРОШЕЙ ВОДЫ ВЫПИЛИ. /горит/
И вы тоже чувствуете тонкое родство с Наполеоном в этой ситуации, ДА?

ПОЛЯ А РАЗВЕ ГАБИ НЕ ЭТО СКАЗАЛА?
Габи обвиняла его в эгоизме, а он - альтруист, оказывается!

БЕДНЫЙ ИЛЮША КОТОРОГО УЖЕ ПРОВОЦИРОВАЛИ И ЭТО БЫЛО ТОЛЬКО НАЧАЛО.
Нечего было выползать из-за железного занавеса такому двухметровому и голубоглазому, люди за его пределами Очень Впечатлительны /рукалицо/.

ВСЕГО ЛИШЬ БОКАЛ КАКАЯ ВЫДЕРЖКА МОЛОДЕЦ ПОЛЕНЬКА
Полагаю, это могла бы быть и чья-то шея, но заняться чем-то ещё Наполеону в тот момент, думаю, хотелось несколько больше, чем убивать, хотя Илью, по-моему, вполне может одновременно хотеться - и хотеться убить, бгг.

ОБЪЯТИЙ ВАМ! ПРОДОЛЖАЕМ ПЛЕСКАТЬ БЕНЗЗИН СЕБЕ ПОД НОГИ!


koshka-na-kryshe,и не надо молчать, аыыы, спасибо!

[Master]

Moura,

ОХ, ЗАКАЗЧИК, ДА ВЫ ХОРОШЕЙ ВОДЫ ВЫПИЛИ.

ВОДА БЫЛА ОБЫЧНАЯ НО МНЕ ЭТО НЕ ПОМОГЛО

И вы тоже чувствуете тонкое родство с Наполеоном в этой ситуации, ДА?

ДА! ДА! ДАДАДА!!!

Нечего было выползать из-за железного занавеса такому двухметровому и голубоглазому, люди за его пределами Очень Впечатлительны /рукалицо/.

И ЗА ЖЕЛЕЗНЫМ ЗАНАВЕСОМ ТОЖЕ

Полагаю, это могла бы быть и чья-то шея, но заняться чем-то ещё Наполеону в тот момент, думаю, хотелось несколько больше

НЕ ДОТЯНУЛСЯ! ДАЛЕКО СИДЕЛ БОКАЛ БЫЛ БЛИЖЕ

ПРОДОЛЖАЕМ ПЛЕСКАТЬ БЕНЗЗИН СЕБЕ ПОД НОГИ!

ГОРИ ДЕТКА ГОРИ (ТМ)

Сорри меня не отпускает

[Moura]

Виктимно-няшный Маста, ВОДА БЫЛА ОБЫЧНАЯ НО МНЕ ЭТО НЕ ПОМОГЛО
Ёклмн, простите, мне кажется, это жизненное кредо Илюши: «Вода была обычная, НО МНЕ НЕ ПОМОГЛО»

И ЗА ЖЕЛЕЗНЫМ ЗАНАВЕСОМ ТОЖЕ
Представляете, ходит такая красота суровая по улицам. А ты комсомолка, у тебя Маркс подмышкой и нельзя валить мужиков прямо на улицах. Ужасно.
Что-то меня тоже никак не отпустит /ржет/.

НЕ ДОТЯНУЛСЯ! ДАЛЕКО СИДЕЛ БОКАЛ БЫЛ БЛИЖЕ
Знаете, у меня никогда не было кинка на асфиксию и всякую такую хню, но вот сейчас я кое-что визуализировала, так, легонько, ненавязчиво - и ОХ.

В общем, ГОРИ-ГОРИ, МОЯ ЗВЕЗДА.

[Master]

мне кажется, это жизненное кредо Илюши: «Вода была обычная, НО МНЕ НЕ ПОМОГЛО»

ВОИСТИНУ

Представляете, ходит такая красота суровая по улицам. А ты комсомолка, у тебя Маркс подмышкой и нельзя валить мужиков прямо на улицах. Ужасно

ЭТО ЖЕ КОШМАР!!!!

Знаете, у меня никогда не было кинка на асфиксию и всякую такую хню, но вот сейчас я кое-что визуализировала, так, легонько, ненавязчиво - и ОХ.

ВОТ С ЭТОГО МЕСТА ПОЖАЛУЙСТА ПОПОДРОБНЕЕ

...Вообще-то я могу писать не капсом. Но не сегодня Всю ночь не спал, понимаете ли, а тут такой Наполеон. С которым душевное родство. Нельзя же так.

[Suboshi.]

Moura, дивный текст, спасибо, автор.

[Moura]

Виктимно-няшный Маста,

Вообще-то я могу писать не капсом. Но не сегодня

Фраза 1Э на каждый день, ПРОСТИТЕ, ЭТО Я О СЕБЕ
Тоже не могу удержаться, видите /рукалицо/.

а тут такой Наполеон. С которым душевное родство. Нельзя же так.

Вообще, конечно, в плане разного рода страдашек (и ментальной ригидности) как-то больше всегда солидаризируешься с Ильёй, но потом начинается бесконечная игра «ВСЕ ХОТЯТ ИЛЬЮ» - и всё, всё. Ты Наполеон, она Наполеон, он Наполеон, все на свете Наполеоны, ибо КАК МОЖНО НЕ ХОТЕТЬ ИЛЬЮ

ВОТ С ЭТОГО МЕСТА ПОЖАЛУЙСТА ПОПОДРОБНЕЕ
Ну, знаете. Кхм. Я вдруг просто представила, чтоКурякин таки оказывается ближе бокала. И Наполеон так тихо-тихо, страшно шепчет одними губами: «Я же тебя сейчас просто убью» (ну потому что не должно быть таких офигенных и одновременно трогательно-незамутнённых на свете). Тянет руки. Осторожно опускает на чужую шею. Кадык под пальцами, уйдя вверх-вниз, дёргается, но Илья ничего не говорит, просто смотрит из-под ресниц, полуприкрыв веки (между век - тонко-остро). Соло судорожно выдыхает и слегка сдавливает пальцы. Кадык снова дёргается. Илья дышит медленно и размеренно. Соло сжимает пальцы чуть сильнее. У Ильи вздрагивают ресницы и он прикрывает глаза. Дыхание тяжелее и глубже.
Габи уже давно, простигосподи, не в комнате.
Ну или пусть сядет там у кресла, смотрит.
Брюки вдруг так тесны - что Наполеону, что Илье - что должно быть стыдно, но как-то не складывается.
Сладковатый привкус иллюзорной власти (он отлично понимает, что, лять, Курякин даже сейчас может убить его одной подсечкой и прикладыванием виска об угол столика), головокружение от доверия (русский вообще нормальный - так к себе подпускать и позволять подобное?)
Пойду в окно схожу.

Suboshi., большое спасибо, приятно

[Тёнка]

Вот так невинно открываешь комментарии, а тут.
/дышит в форточку/
Нельзя же так по кинкам, что ж вы творите-то ;___;

[Master]

Вообще-то я могу писать не капсом. Но не сегодня
Фраза 1Э на каждый день

АХХАХАХАХАХАХАХАХАХХАХА кха кхм. Мда.

все на свете Наполеоны, ибо КАК МОЖНО НЕ ХОТЕТЬ ИЛЬЮ

Воистину, пиздец!

Ну, знаете. Кхм. Я вдруг просто представила, чтоКурякин таки оказывается ближе бокала. И Наполеон так тихо-тихо, страшно шепчет одними губами: «Я же тебя сейчас просто убью» (ну потому что не должно быть таких офигенных и одновременно трогательно-незамутнённых на свете). Тянет руки. Осторожно опускает на чужую шею. Кадык под пальцами, уйдя вверх-вниз, дёргается, но Илья ничего не говорит, просто смотрит из-под ресниц, полуприкрыв веки (между век - тонко-остро). Соло судорожно выдыхает и слегка сдавливает пальцы. Кадык снова дёргается. Илья дышит медленно и размеренно. Соло сжимает пальцы чуть сильнее. У Ильи вздрагивают ресницы и он прикрывает глаза. Дыхание тяжелее и глубже.
Габи уже давно, простигосподи, не в комнате.
Ну или пусть сядет там у кресла, смотрит.
Брюки вдруг так тесны - что Наполеону, что Илье - что должно быть стыдно, но как-то не складывается.
Сладковатый привкус иллюзорной власти (он отлично понимает, что, лять, Курякин даже сейчас может убить его одной подсечкой и прикладыванием виска об угол столика), головокружение от доверия (русский вообще нормальный - так к себе подпускать и позволять подобное?)
Пойду в окно схожу.

....
......
........
Извините, в окно у нас очередь

[curiouser and curiouser]

Очень здорово написано))
Спасибо!

[-tafa]

Moura, Вы совершенно фееричны. Как архангел с картонной трубой, янизнаю... волшебно!

[LeeLana]

Moura, блядь
вот знаете, я в интернетах обычно не матерюсь, но тут же нет цензурных слов для выражения эмоций от вашего фика
вот просто ... ну да, вы поняли.
потмоу что это капец. Да, весь такой правильный Илья, который - ну так нельзя, с ней - нельзя. поэтому и ходит убивать людей. Или делать зарядку. Или дыхательную гимнастику. Потому что что просто смотреть на нее такими влюбленными глазами, трогать за ручку и потом никого не убивать нельзя. А он ведь даже на Соло не ругается.
и бедный Соло. Он смотрит не влюбленными глазами, он смотрит глазами человека, который понимает. что те не против, идет и делает, а не смотрит, дышит или делает зарядку.
и еще Габи тут, такая непонимающая своей силы искусительница и идущая за ручку с Ильей под чутким руководством Соло в спальню.
все мозга нет, слов нет, тела, впрочем, тоже нет - сгорело нафиг

Ну, знаете. Кхм. Я вдруг просто представила, что Курякин таки оказывается ближе бокала. И Наполеон так тихо-тихо, страшно шепчет одними губами: «Я же тебя сейчас просто убью»

ну вы поняли. оказалось. немного мозга тела отсталость, потому что сейчас опять нечем дышать и думать

[Moura]

Тёнка, Я СТАРАЛАСЬ.
Хотя нет. Лгу. Не старалась. Это маленькие голоски заговорили в моей голове /рукалицо/.
ИДИТЕ ОБНИМЕМСЯ.

Виктимно-няшный Маста, Воистину, пиздец!
СОЛИДАРНОСТЬ. Слово месяца, ёпрст /рукалицо/.

Извините, в окно у нас очередь
Я уже вижу, как мы все, выпорхнув из этого окна, летим, летим и летим.
Камнем. Вниз.

Вам тоже хорошо, да?

**yana**, спасибо большое!

-tafa, ох, какое сравнение шикарное! Спасибо большое).

LeeLana, вы знаете. Я поняла. И я люблю, когда люди реагируют матерком, как-то прям вот, знаете, сразу чувствуется, что ты писала - угорела, человек прочитал - И ТОЖЕ УГОРЕЛ, гармония обретена!

весь такой правильный Илья, который - ну так нельзя, с ней - нельзя. поэтому и ходит убивать людей. Или делать зарядку.
О боже да. Какая изумительная формулировка. Вот, знаете, да, такая извращенная сублимация. Направление энергии либидо в не совсем социально одобряемое русло, но тут уж: как может, так и справляется. И ДЕРЖИТСЯ. Только рано или поздно его прорвало бы, и хорошо, что его к этому подтолкнули и в этот момент они, двое, были с ним.

Соло и Габи просто легче себя отпустить, у них меньше зажимов, ну, у Габи ещё есть какие-то свои, женские, а у Наполеона их по минимуму, ему просто нужно формальное разрешение. Щелчок.

Ар-ар, спасибо вам за такой восхитительный отзыв

[Master]

Вам тоже хорошо, да?

ДА!!!

[Oa No]

Автор, дорогая Moura, я люблю Вас и хочу от Вас детей. Я всё сказала.
Это было непревзойденно.
Я пошла гореть и рефлексировать...

[Master]

Я вернулся!

Наполеон поджимает губы и плещет на дно бокала янтарную волну. Во рту сухо и горько - ещё до виски.

Возможно, они действительно просто издеваются персонально над ним.

БЕДНЫЙ ПОЛЕНЬКА

— Ты озабоченный, Соло, - наконец, сделав по его лицу какие-то выводы, резюмирует она.

— Я забочусь, но о вашем здоровье!

ПОЛЯ А РАЗВЕ ГАБИ НЕ ЭТО СКАЗАЛА?

Ещё секунда - и он спросил бы, не нужно ли подписать кровью какой-нибудь официальный договор.

Бедный бедный Поля. Бедная Габи, она сейчас умрет от инфаркта. БЕДНЫЙ ИЛЮША КОТОРОГО УЖЕ ПРОВОЦИРОВАЛИ И ЭТО БЫЛО ТОЛЬКО НАЧАЛО.

- Ты... здорова?

Наполеону хочется прикрыть ладонью лицо и утомлённо растереть веки, которые вдруг жжет, как от слезоточивого газа, но он скрепляется.

УБИВАТЬ

Он такой расслабленный, отпустивший себя, полный осознания выполненного долга и ощущения безопасности среди друзей, что Наполеону вдруг хочется извлечь из-под сидения пистолет (эта парочка всегда прячет в креслах и диванах оружие, он давно знает) и пристрелить кого-нибудь. Габи пусть живёт, а вот Илью можно. У него такое чувство, будто они собрались, гнусно обманув чужое доверие, грязно и липко соблазнять святую невинность. Какой-то маркиз де Сад.

ПОЛЯ МЫ ПОНИМАЕМ ЧТО ВЫ С ГАБИ ВСЕ. МЫ ТОЖЕ

— Да что. С вами. Не так?

Мы мысленно тебя трахаем, - нервно смеётся про себя Соло.

ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ

— Мы ведь ему доверяем? - спрашивает тихо-тихо.

И Илья вдруг, отведя глаза от её лица, смотрит на Соло - голубая морская бездна, распахнутость какого-то почти нездорового доверия, страсть, мольба о помощи, согласие - кивает.

У Наполеона в руке хрустко и бескровно лопается бокал.

ВСЕГО ЛИШЬ БОКАЛ КАКАЯ ВЫДЕРЖКА МОЛОДЕЦ ПОЛЕНЬКА

И ведёт в спальню их обоих – тоже - она - за руки.

БУЛЬ

Его ничему не понадобится учить, только иногда направлять руку, царапать короткими ногтями шею, склоняя льняную голову, шептать: «И вот так...»

СГОРЕЛА К ХУЯМ

Мы не сумасшедшие. Вы - не сумасшедшие. Вы - мои.

*НЕВНЯТНЫЕ БУЛЬКАЮЩИЕ ЗВУКИ*

Но в эту ночь спать они будут спокойно.

*ОБМОРОК*

В общем у меня сломался мимимитер, сгорело кресло, я счастлив, автор идите сюда я вас насмерть затискаю.

[yisandra]

автор, я сгорела