[ваш дядя]

34. Илья Курякин|Наполеон Соло. AU Вторая Мировая Война, 1944. Американский солдат Наполеон Соло освобождает из плена русского разведчика. Вместе им приходится долгое скрываться от немцев. Знакомство, взаимоотношения в тяжелых условиях.

@темы: 1 тур, выполнено, Илья Курякин, Наполеон Соло

Comments

[скрытный товарищ]

Я просто хочу сказать спасибо заказчику, потому что заявка богична

[скрытный товарищ]

Еще б её кто-нибудь исполнил

Заказчик.

[скрытный товарищ]

Исполнят, не расстраивайтесь Мы будем верить!
Скажите, а вы хотели совсем-совсем ау, или русский разведчик предполагается тринадцатилетним? Не могу решить, какой вариант прекраснее

[Master]

вы же помните что илюше максимум четырнадцать, а скорее тринадцать, да?

[Master]

Скажите, а вы хотели совсем-совсем ау, или русский разведчик предполагается тринадцатилетним?

Простите адски хочу тринадцатилетнего илюшу
Не Заказчик

[скрытный товарищ]

Скажите, а вы хотели совсем-совсем ау, или русский разведчик предполагается тринадцатилетним? Не могу решить, какой вариант прекраснее

Если честно, 13-летнего не хотел, но Илюшу люблю любого, так что против ничего не имею.

Заказчик

[скрытный товарищ]

от раскаивающегося автора))

Автор подозревает, что получится в итоге какой-нибудь малореальный бред… но надеется, что этот бред кого-нибудь развлечет. Или вдохновит на более вменяемое исполнение.
Не вполне соответствует заявке. Т.к. обоим главным героям оставлены их года рождения (1929 и 1931), Соло не вполне американский солдат, а скорее мальчишка сбежавший на войну, а потом – и с войны. Но некоторое время он солдатом числился.)))
Ну а у Ильи… роль совершенно неправдоподобная, хотя и некоторым образом романтическая.
В общем, простите за попрание основ соцреализма))))))))

Исполнение 1 (часть 1 из ?, 777 слов)
Много ли разглядишь в разгаре погони сквозь трещины следов пуль на автомобильном стекле? Вопрос чисто академический. Помимо, собственно, погони и цели, Илья видел только глаза - серые, наглые, со смешинкой, уверенные и темные от сосредоточенности. Некстати вместе с памятью сработала вбитая привычка вспоминать анкетные данные, и мозг послушно выдал, что в моменты удивления, когда распахиваются щиты и рассеиваются защиты, эти глаза светлеют до цвета лучезарной крупинчатой стали - не самое нужное знание о том, кто собирается тебя пристрелить, но подсознание, бывает, шутит и похлеще. В любом случае, преследование, хоть и внезапно припорошенное лирикой, продолжалось...
Много ли разглядишь, лежа на заднем сиденье и вслепую стреляя в машину напротив? Правильно - ничего. Размазанные скоростью контуры, мелькающие по разным сторонам дороги, тоже как-то не способствуют ностальгии. Следующее, что видит Соло - руки вцепившееся в бампер - впечатляюще, конечно, но и только. И тем паршивей получить удар под дых, внезапный как метеорит на собственную могилу - бешеный, отливающий убийственными молниями взгляд - прямиком из 45-го - года, калибра, уже не важно. Какое там стрелять, когда в голове пусто и гулко, а призраки прошлого, воплотившиеся в монстров, голыми руками останавливают машины. Сколько там лошадиных сил получается в одном конкретно взятом осле?...
И Илья видит стремительно светлеющий до лучистой стали взгляд на ставшем незнакомым лице, который возвращает его на восемнадцать лет назад, и слишком сильно сжимает руки, так, что избавленная от бампера машина радостно скачет на трех колесах чер-те-куда. Избавляя от необходимости узнавать, смог бы он убить человека с этим взглядом, или... Облегчение от этого куда сильнее, чем от того, что его больше не тащит по мостовой двигатель. Впрочем, потом, когда память за пять долгих часов нудных инструкций напоминает все детали не только встречи, но и расставания, досада на себя оказывается еще более сильной.
Поэтому, когда на следующий день он снова видит темный серый взгляд на уже смутно-привычном лице, Илья бьет не раздумывая. Во-первых, не фарфоровый, потерпит, во-вторых, заслужил, в третьих... в третьих, этот пижон все еще жив, все еще носит маску наглеца, и все еще не растерял привычки стильно одеваться. Это ли не повод вбить в него немного собственной радости, слегка помяв брендовые шмотки. В конце концов, это был самый простой способ не дать этому болтуну вякнуть что-нибудь с отсылкой на восемнадцать лет назад, да еще в присутствии непосредственного начальства с обеих сторон. Второй раз проходить через то, что в 45-м ожидало его на родине, Илья не собирался. Поэтому голосовые связки своего визави блокировал очень старательно. Впрочем, несмотря на язык без костей, намеки до Леона… нет, до Соло всегда доходили неплохо. Поэтому после первого же предупреждения, он принял правила игры. ... Илье было даже немного жаль. Особенно жаль того, что восемнадцать лет назад все было иначе...
...
Они встретились по-дурацки. И восемнадцать лет назад тоже.
Неуемного американца в 15 лет понесло на войну – не по идеологическим соображениям, просто хотелось нахаляву круто посмотреть мир и натырять побольше ништячков. Дома его и в более раннем детстве никто не ждал, выглядел он вполне себе на семнадцать, а язык у бойкого мальчишки всегда был неплохо подвешен, уж заболтать офицера, набиравшего новобранцев и вовсе было парой пустяков. Впрочем, это был первая действительно удавшаяся махинация юного Наполеона, и он потом ей честно гордился. Хотя Старый свет не особо оправдал радужные надежды новобранца удачи. Там было так же грязно, как в Новом, он был так же никому не нужен, и еще – тут периодически что-то взрывалось, и более того – тебя заставляли стрелять. В людей. Насмерть. Вот к этому Соло оказался категорически не готов. Потому что одно дело – стащить что-нибудь, пусть даже очень ценное, а другое… убить.
В общем, разминувшись с официальной армией по пункту пацифистских ценностей, Наполеон решил взять таймаут и осмотреться. Это случилось 3 сентября 1944.
Ровно через десять дней после того, как союзная армия освободила Париж, некий Леон Соул благополучно дезертировал из своей части, прихватив под шумок несколько сухпайков и – кое-что на память из Лувра.
В первый свой так называемый «призыв», Наполеон Соло находился в рядах вооруженных сил США ровно 100 дней, 80 из которых заняла начальная подготовка и перелет в Европу.
Сентябрь любопытный американец провел без определенной цели бродя по перерытым взрывами европейским государствам, не особо отличая одно из них от другого. Когда ему становилось скучно, он развлекался тем, что переходил линию фронта, чувствуя себя до невозможности крутым, наслаждаясь тем, как сладко замирает сердце от какого-нибудь очередного взрыва по близости. Он чувствовал себя бессмертным и абсолютно неуязвимым. Год спустя, вспоминая этот сентябрь, он будет думать о том, насколько ему повезло, что он тогда ни разу не встретил беженцев. Тогда, наверное, глаза на войну у него открылись бы гораздо раньше. А еще – он бы не встретил одного сумасшедшего мальчишку. И наверное не пережил бы войну. И уж точно – стал бы в итоге совершенно другим человеком… Хотя, кто знает…

[скрытный товарищ]

Исполнение 1 (часть 2 из ?, 782 слова)
Может быть, его привело бы в Берлин в том же октябре, просто другой дорогой? Может быть, некоторые встречи происходят независимо от того, собираешься ты на них прийти или нет…
Данная конкретная встреча случилась, как и было сказано, по-дурацки. Наполеон шел по Берлину, вид имел совершенно беспризорный – теперь он старательно вел себя так, чтобы выглядеть младше, чем был на самом деле, и это ему вполне удавалось, сказывалась хорошая память, актерские способности и любимая в детстве книжка про Гекльберри Финна. И, по ходу прогулки ему приглянулись часы одного СС-овского офицера. То есть, бригадефюрера СС, но это же не слишком важное уточнение, да? Тогда для мальчишки без тормозов оно таковым и было.
Вообще, конечно, решение Соло из патриотических чувств тырить ништячки исключительно из фонда противника, чисто теоретически было даже где-то похвальным, вот только стратегического мышления Наполеона пока еще не хватало на то, чтобы просчитывать – хотя бы условно – последствия своего изъятия ценностей не только для себя лично. Собственно, это и послужило поводом для судьбоносной дурацкой встречи.
Четвертого октября 1944 Наполеон вот уже два квартала шел по Берлину, прикидывая, как бы поудачнее экспроприировать очень симпатичные часы некоего офицера СС.
С неким офицером, кстати, у них был шанс столкнуться еще в Париже, так как Отто Абенц в 1944 курировал все подразделения службы безопасности во Франции. И хотя в августе судьбоносной встречи не случилось, октябрь свой шанс не упустил. И Соло собирался последовать его примеру, выбрав почти идеальный момент для маневра: часы благополучно сменили владельца за пару секунд, и сразу после этого и случился тот самый первый взгляд.
Мальчишка был не то, чтобы оборванным, но не особо опрятным, через голову у него была одета сумка от противогаза, пыль скапливалась на коже никак не меньше трех дней, и он был бы совершенно неприметным тощим подростком, если бы не глаза – по контрасту с пыльной загоревшей кожей они были светлее самого безоблачного неба и сияли как драгоценные камни.
Пацан мазнул каким-то презрительным взглядом по Соло, а потом - так быстро, что Наполеону удалось вообще что-то понять только из-за наметанного взгляда карманника, - сменил диспозицию. Американец с часами и открытым в изумлении ртом оказался на два шага за спиной офицера, сам мальчишка ловко поднырнул тому под руку, одновременно прицельно швырнув какую-то стекляшку, невнятно блеснувшую в луче тусклого осеннего солнца, прямо через решетку стока в канализацию.
Офицер, онемев от нахальства, проводил свои – как он думал – часы в последний путь и застыл на целых пять секунд – практически вечность, за которую можно было драпануть так, что потом всем рейхом не отыщешь… Но мальчишка стоял на месте. И остановившимся, остекленевшим, каким-то отчаянным взглядом смотрел на решетку.
А Наполеон смотрел на него.
И все то время, пока офицер бушевал, грозил мальчишке всеми карами небесными и земными, попутно колотил его, не слушая какие-то придушенные извинения, Соло стоял и смотрел на сумасшедшего пацана, который никуда не убегал, терпеливо снося поток и ругательств и ударов… а потом – поднял на офицера глаза.
- Пожалуйста, господин, простите меня, я сделаю, все, что вы скажете… - эту фразу за последние десять минут он повторил уже наверное в сотый раз, но в сочетании с взглядом она прозвучала совершенно иначе. Офицер застыл с поднятой для удара рукой, и бешенство в его глазах постепенно сменилось куда более паскудными эмоциями. Промедли он еще полминуты, и Наполеон наверное кинулся бы возвращать ему часы, но… этих секунд у него не было.
Когда Соло смог сделать хоть глоток воздуха, офицер, таща мальчишку за шиворот уже заворачивал за угол в квартале от места происшествия. Опомнившись, американец кинулся за ними, хотя понятия не имел, зачем собирается их догнать. Впрочем, здравый смысл не дал ему наделать совсем уж глупостей, по крайней мере, возвращать часы и отнимать мальчишку он не полез. Но пол ночи настырно просидел за мусорными баками, наплевав на то, какими запахами при этом пропитывается, пока мальчишка снова не вышел из двери. Часа за два до рассвета.
Его явственно шатало, караульные проводили его глумливыми понимающими взглядами, и Соло немедленно захотелось их убить. Вместо этого он оббежал дом и через пару кварталов вылетел наперерез мальчишке, сграбастал его за рукав и зашвырнул в ближайшую подворотню.
- Ты какого хрена влез? – шепотом заорал он прямо в белое лицо с безразличными тусклыми глазами. Немного пошатываясь, пацан без особого интереса оглядел его с ног до головы.
- Ааа.. – без выражения протянул он, - Карманник… Чего тебе надо? – Наполеон аж задохнулся от возмущения, но наорать на придурка просто не успел. Совершенно без предупреждения мальчишку качнуло назад и он начал плавно сползать по стеночке. Кинувшийся, было, к нему американец застыл, не в состоянии вздохнуть – от парня отчетливо пахло кровью, спермой и сажей. Соло скрипнул зубами, подхватил малолетнего идиота на руки и постарался как можно быстрее добраться до своего убежища. Там по крайней мере была вода, какие-то тряпки и вообще какая-никакая крыша над головой. А убить этого осла можно будет позже…

[RinShi]

автор, не останавливайтесь! то, как вы пишете - очень круто!
и я уже рыдаю! продолжайте!

[скрытный товарищ]

RinShi,
я постараюсь не затягивать и дописать)
самой интересно, что из этого выйдет...

Исполнение 1 (часть 3 из ?, 1099 слов)
В Берлине под свое пристанище Соло выбрал старую колокольню. В пристроенную к ней маленькую церквушку, видимо, попал какой-то снаряд, там все обвалилось, и дыры в стенах делали ее похожей на решето. Но колокольная башня при этом осталась относительно целой, причем вход в нее завалило куском стены, оставив только небольшую щель, пролезть в которую с известной ловкостью мог мальчишка, но не взрослый человек. Кстати говоря, втаскивать в этот лаз бессознательного идиота тоже было нелегко, и Наполеон не поручился бы, что какое-то количество синяков придурошного мальчишки не стоит записать на свой счет. Другое дело, что даже десяток лишних травм для того не имели особого значения, и это злило американца больше всего…
Настолько, что он даже не заметил, как втащил свою ношу на 87 ступенек винтовой узкой лестницы, тихо, но с чувством матерясь себе под нос на четырех языках одновременно.
Перед последними двадцатью ступеньками наверх была небольшая клетушка, освещавшаяся только смутным светом, проникающим сверху, с открытой площадки звонницы. Видимо, этот закуток когда-то служил для того, чтобы звонарю было где передохнуть, вот там Соло и устроил свое убежище. В этой каморке вполне себе хватало места для груды тряпок, служившей постелью, и груды хлама, который вообще-то местами был бесценным. На оставшемся пространстве ютилась спиртовая горелка, коробка с тем, что Наполеон считал едой и три канистры воды.
Когда на него находило лирическое настроение, что бывало достаточно часто, американец выползал на верхнюю открытую площадку колокольни и смотрел на город. Или на небо, представляя себя каким-нибудь магом-астрономом, а то и вовсе драконом, охраняющим сокровища. Он, конечно, прекрасно понимал, что любая бомбардировка может в один миг свести на нет весь его прекрасноустроенный быт, но в этом вопросе предпочитал быть фаталистом – вот когда рванет, тогда и переберусь в другое место, - рассуждал он, - а пока – живем!...
При ближайшем рассмотрении, синяков на мальчишке оказалось достаточно, хотя и не так много, как могло бы быть. Но раньше настолько близко с жертвами насилия Соло не сталкивался, поэтому ему все казалось ужасным – и россыпь следов то ли от плетки, то ли от ремня на спине, и багровые отметины на бедрах, и ректальное кровотечение. Он бы с удовольствием вообще ни на что это не смотрел, но обморок пугал его, если это возможно, еще больше чем необходимость оказать первую помощь.
Потом, уже завернув мальчишку в простыню, и набросив на него несколько курток и пальто сверху, Соло обнаружил, что у него дрожат руки. И он полез за своей драгоценностью - стыренной две недели назад четвертью бутылки коньяка. Вообще, он собирался при случае выменять его на что-нибудь ценное, но собственная психика внезапно оказалась дороже любых раритетов.
Первый глоток был ужасен – и на вкус и по ощущениям, но Наполеон сидел и упорно, по каплям вливал в себя отвратительную обжигающую жидкость. Втиснув в себя где-то грамм сто, он решил, что хватит. Мыслей в голове не было. Воображение он отключил силой воли. Пора было убедить себя, что завтра будет новый день и все – внезапно – станет хорошо, и лечь спать.
Соло вздохнул, спрятал остатки коньяка обратно, свернулся калачиком под боком мальчишки, натянул на себя край шинели, прислушался к тихому дыханию рядом, и… вдруг почувствовал, как внутри разливается безмятежное спокойствие. Все было ужасно, и он подозревал, что дальше будет только хуже, и что когда этот парень очнется и откроет рот, вообще захочется повеситься… но тем не менее, все почему-то было хорошо, - думал он, проваливаясь в сон…
Когда Илья просыпается, он некоторое время, не совсем понимает, что происходит. Тело привычно болит – целиком и по частям, но вокруг непривычно сухо и почему-то тепло. В подвале, где он жил было настолько влажно, что согреться в принципе не представлялось возможным. И хорошо там себя чувствовали только вирусы и инфекции, для которых эта обстановка была раем, и Илья, программа закалки которого в свое время включала ситуации, в которых любой вирус отбросил бы свои палочки через минуту. Но хорошо – не значит комфортно, а во время этого пробуждения, несмотря на привычную разбитость, Илье было именно комфортно – почти забытое состояние, почти сказочное. Он принюхался к пальто, которым был накрыт: в этом запахе не было ничего затхлого, пахло ветром, солью, и немного костром. Илья повернул голову – рядом лежал и смотрел на него вчерашний мальчишка-карманник. У него были серые внимательные глаза и четкие черты лица, его пожалуй, взяли бы даже в арийцы, если бы волосы были чуть светлее. А еще от него пахло коньяком, и Илья нахмурился.
- Я – Леон Соул, - представился мальчишка по-английски, продолжая внимательно разглядывать Илью. - И пока ты мне не объяснишь, за каким чертом вчера устроил весь этот спектакль, я тебя отсюда не выпущу.
Он произнес эту наивную угрозу с таким серьезным и убежденным видом, что Курякину стало смешно. Он уже очень давно, с самого начала войны, не встречал настолько далеких от действительности интонаций. Наверное, ничто, кроме этого не заставило бы его сказать правду.
- Меня зовут Илья, - ответил он на английском, с интересом наблюдая за реакцией собеседника, - И вчера я воспользовался обстоятельствами, чтобы попасть в окружение… - он запнулся, использовать настоящие имена объектов было строжайше запрещено, - Ганса.
Некоторое время Леон смотрел на него как на пришельца с альфа центавры, а потом вскочил и начал нарезать круги по крохотной комнатушке, пространно и экспрессивно распространясь о том, насколько невообразимо сумасшедшее существо Илья. Ему постоянно не хватало слов, поэтому он перескакивал с одного языка на другой, и от этого становилось только смешнее.
Малолетняя «жертва даунизма» поудобнее устроилась в гнезде одежды, которое было в этом месте постелью и с интересном наблюдала за спектаклем, пока Леон не иссяк. Где-то на середине этого пламенного монолога, Курякин наконец понял, что ему показалось странным – у его спасителя был не английский акцент. Американский. Это все ставило на свои места: человеку, на родной земле которого не было ни одной настоящей войны, не понять того, как она меняет все вокруг, начиная с земли и кончая людьми. Поэтому Илья просто дождался, пока Леон выговорится, а потом тихо и безапелляционно сказал, что «мистер Соул» может придерживаться какого угодно мнения на счет любого события и действия, но в свою очередь он сам будет продолжать делать то, что должен. А сейчас ему нужно вернуться к матери, потому что она его ждет.
И через пару часов очередной сеанс свези – добавил он про себя, - А добытую информацию еще надо сформулировать и закодировать.
Как он и ожидал, упоминание матери мгновенно лишило американца всех заготовленных доводов, и это тоже было по-своему трогательно.
Леон остановил его только когда он, уже полностью одетый, повернулся у выходу. Смуглая рука опустилась ему на плечо, и Илья повернулся, чтобы посмотреть в серьезные серые глаза.
- Приходи потом сюда, - попросил Соло, сам не понимая зачем, но чувствуя, что для него это вопрос жизни и смерти. Русский уже сделал вдох, чтобы что-то возразить, но посмотрел на подрагивающие пальцы Леона, и передумал. Просто кивнул и вышел.

[RinShi]

интрига держится!! мне нравится)

[скрытный товарищ]

RinShi,
усё. текст благополучно дописан.
я, правда, окончательно перестала понимать, соответствует ли он заявке..
но у меня сейчас в принципе мозг в отключке. так что, пусть решает Заказчик)))
.
итак.
Исполнение 1 (часть 3 из 7, 731 слово)
В принципе, дальше все идет как-то само собой. Поначалу Соло играется, каждый раз придумывая новые поводы для того, чтобы утащить Илью в свою башню, потому что американцу упорно кажется, что если он не придумает что-то убедительное и уважительное, русский гад просто развернется и пойдет хрен знает куда, влипать в какие-то еще неприятности, словно ему мало этого его.. Ганса.
Поначалу Леон даже ходит его встречать, но каждый раз, видя, как мальчишка проходит мимо очередных караульных, испытывает такие вспышки гнева, что темнеет в глазах, кулаки сжимаются сами и становится трудно стоять. А больше всего на свете Наполеон ненавидит терять контроль.
Поэтому вместо того, чтобы ждать, он занимается более привычным и полезным делом – шатается по городу, запасаясь нужными вещами, тихо зверея, когда перечисляет про себя изменившийся список этих самых предметов первой необходимости. Теперь в нем лидируют лекарства для мальчишки, различные масла, которые сам Леон люто ненавидит, конфеты и уголь для печки, которую в первую же неделю собственноручно собрал русский из обломков кирпичей и прочих подручных материалов. Он же натянул на верхнюю широкую воронку трубы ткань, чтобы рассеивать дым, и даже при этом разрешал топить печку только по ночам, очень убедительно пообещав, что если Леон хоть раз нарушит это правило, то печка будет разбита непосредственно об его тупую голову. Голову было не слишком жаль, но печка была такой уютной, что ей рисковать не хотелось, поэтому Соло честно ее не трогал.
По ночам у этой самой печки было удивительно хорошо сидеть вдвоем, смотреть, как тускло отсвечивают угли, пить что-нибудь горячее, даже просто воду в прикуску с одной конфетой на двоих, и разговаривать. Пожалуй, только в этой темноте Илья по-настоящему расслаблялся, а Леон просто не мог на самом деле выйти из себя. Какие бы выносящие мозг ужасы не рассказывал русский. А его рассуждения частенько пребывали где-то в принципе за гранью добра и зла.
Однажды, в одну из первых ночей, Соло, тогда еще не потерявший надежду пробудить в этом безумце инстинкт самосохранения, начал строить планы, как увести Илью с его матерью отсюда подальше, особенно подальше от рейха, и обустроить для них нормальную жизнь.
Некоторое время Илья слушал его со странной полуулыбкой, а потом отправил в нокаут одной единственной фразой: «На самом деле сейчас все не так уж плохо»…
И пока Соло пытался разобраться с дыханием и вспомнить, как вообще обращаться с голосовыми связками, русского словно прорвало. Он сидел, обхватив руками колени, смотрел на угли и тихо говорил. В этот единственный раз без синонимов, просто называя вещи своими именами, и Наполеону с каждым негромким словом становилось все страшнее.
Илья говорил о том, что «Ганс» не так уж плох, что раньше он был школьным учителем и с тех пор повернут на мальчиках. Что у него не так уж много заскоков, разве что кисточки с карандашами, а так- просто трахает без затей, надо только не забывать кричать погромче и пожалобней и называть его учителем, зато никаких плеток, цепей, веревок, наркотиков, шрамирования и скальпелей. Собственно, поэтому начальство Ильи его и выбрало – есть вероятность, что агент проживет хотя бы полгода, исправно поставляя сведения. К тому же, очень удачно, что мать русского уже работает там уборщицей, его есть чем припугнуть, а держа новоявленного мальчика для забав на таком коротком поводке, немцы будут спокойны, мол, не сбежит, если не хочет, чтобы его заменила мать. Так что, все и правда не так уж плохо. Вот если бы его послали к Динг-Шулеру, как поначалу собирались, то помимо изнасилований его бы ждали еще и медицинские опыты. И с болезнями, и с наркотиками, и тесты на выносливость и болевой порог, и многое другое, включающее принудительное кормление человечиной, например…
Не говорил Илья только о том, что его подготовка включала в себя помимо прочего и многие из методов доктора Шуллера. И о том, что забыть об этом он не сможет никогда. Как и о многом другом, хотя это и не важно.
- Поэтому не надо меня спасать, - попросил он спустя долгие минуты молчания, последовавшие за его рассуждениями, - Я не буду счастливым, зная, что десятки тысяч людей будут мучиться сильнее, чем я, и дольше – возможно, на годы дольше – если я не передам какие-то очередные сведения о планах рейха, которые могут оказаться ключевыми…
В ту ночь Илья первый раз сам обнял Леона, прижал его голову к своему плечу и велел спать, будто старший тут он. И Соло даже не заметил, как осторожно русский с исключительной точностью, почти нежно пережал ему сонную артерию, давая возможность быстро вырубиться, а потом еще долго укачивал в своих объятиях, чтобы к беспечному воришке не приближались кошмары.

[скрытный товарищ]

Исполнение 1 (часть 5 из 7, 1015 слов)
Так все и шло, в принципе, без особых происшествий, пока на тихих лапах не подкралось Рождество. Илья этот праздник абсолютно не признавал, как все церковное, однажды, когда Соло в шутку сравнил его с его библейским тезкой, русский так вспылил, что наорал на Леона так неожиданно и настолько экспрессивно, что тот, к тому моменту неплохо говоривший по-русски, не сумел вычленить в его речи даже предлогов. Просто офигел и запомнил, что эту тему лучше не поднимать.
Так что праздновать Леон не планировал. Поэтому то, что в канун Рождества Илья не пришел в их башню, американца не особо насторожило. Зато когда на следующий день Курякин явился уже в сумерках, едва переставляя ноги, зато в новой одежде и добротной обуви взамен его прежних стоптанных сапог… сказать, что Соло разозлился, будет неверно.
В кои-то веки, он абсолютно не испытывал потребности что-то высказать. Ни по поводу «щедрости Ганса»,ни по поводу разборчивости мальчишки, ни вообще про всю эту, разрази ее небо, войну.
Такой ослепительной ярости Наполеон, наверное, не испытывал еще ни разу в жизни, поэтому он просто молча подлетел к Илье и от души врезал ему куда пришлось. Впрочем, честности ради стоит сказать, что целил он больше в одежду, чем в человека, и поэтому его нападение выглядело со стороны еще более странным. Русский так удивился, что в первые минуты даже не отвечал, просто стоял под градом ударов, ошарашено глядя, как Леон, рыча чуть не по звериному, остервенело рвет его новый полушубок.
Потом Курякин, конечно, опомнился и попытался утихомирить американца, но не тут-то было, потому что тогда Соло разозлился и на него самого, и они в первый раз серьезно подрались. Вслепую, почти ничего не видя в наступившей темноте, нанося удары наобум, выбивая из себя истерику и безумие – как Леон, или все те годы, когда он не имел права дать сдачи – как Илья.
Для того, чтобы потом, окончательно обессилев, свалиться на пол не расцепляя рук, едва отдышаться и начать ржать. Просто потому что ни на что больше сил уже не было, истерически, до икоты, до беззвучных клятв.
Когда Илья проснулся в ту ночь, толчком, внезапно, в полной и зябкой темноте уже начавшей выстужаться каморки, прежде чем закрыть глаза и снова уснуть… он услышал, как тихо, почти беззвучно плачет в углу за горой своих натыренных сокровищ Леон. И пришлось почти до крови прикусить губу и сжать кулаки – только бы не ринуться к нему, туда. Потому что… разве имеет он право? Разве этот придурок с чистым сердцем плачет – вот так, отчаянно и безнадежно – не из-за него? И ведь не из-за жалости, а потому, что он, Илья, просто из-за того, кто он есть, делает ему больно. И… разве это, получается, честно?…
Потом они об этом не говорили. Хотя лица у обоих наутро оказались весьма живописно разукрашены, а обновки Ильи восстановлению не подлежали, но он об этом даже не жалел и не вспоминал об инструкциях. Потому что есть предел и терпению и неблагодарности.. и совести. Пусть его лучше еще десять раз «Ганс» изобьет, чем он еще хоть раз заставит вечно нахального и неунывающего Леона так плакать.
В середине января русский – что-то там где-то там недосмотрев – слег с воспалением легких, причем настолько явственным, что даже этот его «бывший учитель Ганс» в приказном порядке велел ему не появляться, пока он не сможет хотя бы держаться на ногах. В тот день Соло снова пришлось отыскивать его полубессознательное тело в стылых зимних сумерках, и особого удовольствия это американцу не доставило.
С другой стороны, процесс ухаживания за больным оказался даже приятным, равно как впихивание в того таблеток и бульончиков – благо зимой темнело раньше и раньше разрешалось разжигать печку. Кроме того, Илья почти сразу смирился со своей болезнью и перестал ежечасно пытаться вскочить и куда-то пойти. Сразу как только во второй раз свалился с лестницы. То есть, Леон его, конечно, поймал через три ступеньки, но так как русский пребывал к тому моменту уже без сознания, то никто не мог помешать Соло расписывать про это падение красочно и детально, так, что даже до его придурошного героя дошло, что больше повторять такие подвиги не следует.
Поэтому Илье приходилось посылать с поручениями Леона. Особой радости русскому это не доставляло, но выбора не оставалось, а Соло было даже занятно лишний раз поболтать с матерью Ильи, хотя, каждый раз оказываясь внутри подвала, где они жили, ему приходилось подавлять дрожь – и от жуткой затхлости этого помещения, и от того, что там всякий раз приходилось быть настороже. Усталая, изнуренная женщина ему даже не радовалась, но при этом заставляла строго соблюдать несколько обязательных правил, главное из которых – никто не должен видеть, как Соло входит к ней, и никто не должен видеть его внутри. Леону поначалу даже нравилось играть в эти забавные прятки, ровно до момента, когда в подвальчик завалились четверо подвыпивших офицеров. Он сам потом не мог себе ответить, как умудрился вытерпеть их хамство и не показаться из-за занавески, куда его упаковала мать Ильи. Но, несмотря на то, что к его горлу периодически подкатывала тошнота от осознания паршивости происходящего, он четко помнил, что появившись и попытавшись помешать немцам, сделает только хуже. Он твердил себе это как мантру, как аутотренинг, и хоть это мало помогало, он все-таки выдержал. А потом, оставшись один в своей каморке, большими глотками, захлебываясь от омерзения, допил коньяк. И перестал допытываться у Ильи, почему тот принимает эту войну так близко к сердцу.
И в тот январский день, когда он должен был просто зайти узнать, нет ли для Ильи каких-нибудь особых сообщений, почти сразу после него в дверь снова постучали. Пока Леона задвигали в дальнюю отгороженную каморку с наказом быстренько вылезти в маленькое окошко под потолком и свалить от греха подальше, он мрачно думал, что как раз вовремя вчера разжился фляжкой медицинсткого спирта. И, уже вылезая в окно, успел услышать, что пришедшие на этот раз вовсе не пьяны. И голоса у них хлесткие как плеть. И спрашивают они про Илью.
И так как на скорость мышления Соло никогда не жаловался, он мгновенно принял решение – бесшумно вернулся обратно, выкинул за окно самое компрометирующее – рацию, и забивается в сугроб, нанесенный под стеной, холодея от мыслей о том, что сейчас происходит внутри.
И наверное именно тогда, слушая крики, а потом хрипы почти незнакомой ему женщины. Женщины, которую убивали просто так, потому что попалась под горячую руку… Наполеон Соло наконец понял, что такое война.

[скрытный товарищ]

Исполнение 1 (часть 6 из 7, 1010 слов)
И потом, бредя домой не разбирая дороги, то и дело заваливаясь в сугробы, шатаясь от тяжести чемодана с рацией, и даже не думая о том, что будет делать, если нарвется на патруль, да еще и с таким багажом, он впервые понял, что и он тоже способен убить. Ради чего он способен убить. Не в личном плане. А вот так. Потому что война. Потому что люди могут дойти до гораздо худшего зверства, чем любое животное…
Когда Леон каким-то чудом втаскивает себя в их каморку, первое, что видит Илья – это рация. И после этого уже нечего спрашивать. И говорить не о чем. Потому что у Соло круги под глазами и его трясет. И они сидят в своей колокольне, укутавшись в одну шинель, и всю ночь молча залпом пьют разбавленный спирт, прижимаясь друг к другу. И Леон стискивает плечи своего упертого мальчишки судорожно, до боли, так, словно никогда и ни за что его никому не отдаст. И тому от этого горько и горячо, потому что он давно разучится верить в обещания. Но Соло не обещает, он просто обнимает его так, что ребра трещат. И Илья не против. Пусть хоть что-то пытается быть настолько же сильным, как боль…
Уже под вечер, когда Леон разлепляет тяжелые веки, Илья, копающийся в рации, не оборачиваясь говорит, что собирается продолжить добывать информацию. Соло пытается на него очень нецензурно заорать, но голова спохмелья выдает такой откат в ответ на первый же громкий звук, что американец со стоном падает обратно. Впрочем, пообещать малолетнему идиоту избить его так, что Илья еще три года не сможет встать на ноги, это ему не мешает.
Потом, когда Леону более-менее удается взять себя в руки, напиться водой и в качестве умывания засунуть голову в сугроб, он пытается наладить более конструктивный диалог и начинает с того, что понимает, мол убили мать и… договорить ему не дают.
Илья поднимает от рации спокойный, чтоб его, взгляд и перебивает глас благоразумия очередной лишающей почвы под ногами репликой: Она не моя мать.
И пока Леон в очередной раз ошарашено ловит ртом воздух, поясняет, что так принято. Она просто польская агентесса и это такая легенда. И добавляет, что это не повод переставать выполнять свой долг. Говорит, что он знает шифры и коды, и что разветданные должны продолжать поступать.
А Соло хочется только одного – вот прямо здесь и сейчас, на этом самом месте, придушить гада собственными руками. И благополучно повеситься самому. Потому что нельзя так издеваться над живыми людьми. И над мертвыми – тоже нельзя…
Впрочем, на план Ильи в итоге все равно приходится согласиться. Потому что иначе с этого упертого осла же станется пойти на явную смерть в одиночку. Так что, для чтобы его идеи обрели хоть какие-то шансы на успех, приходится планировать подпольную деятельность вместе с ним.
В конце концов, Соло теперь тоже есть за что мстить…
А еще Илья потихоньку начинает тренировать Леона, и – сам про себя – думает, что наконец-то даже он согласен, что навыдавал тайн ГРУ условному противнику где-то на три-четыре полных расстрельных приговора. Но это почему-то веселит.
Когда Соло в восьмой раз за день совершает разминочный вояж по уже искренне ненавидимым им 87-ю ступенькам – вниз-вверх, Курякину не хочется думать о будущем и вообще ни о чем. Зато их ждут двадцалитровые канистры с водой, которые с успехом заменяют гири, и с точки зрения русского, они очень неплохо проводят время. И хотя, логические и психологические тренинги Леон по большей части щелкает как семечки, но в общем зачете все еще лидирует Илья.
Работать вместе становится все легче, вахты – день в неподвижности, замаскировавшись где-нибудь в управлении, чаще в относительно общественных местах, Илья считает за отдых. Слежки за нестандартно ведущими себя офицерами – за прогулки, обучение Леона… ну, это скорее удовольствие. Тот в ответ пытается учить русского ловкости рук и пальцев в частности, но в этом тот оказывается редкостно бездарен, зато легко смеется над своей неуклюжестью. А так как это – почти единственное, над чем он смеется, Соло точно знает, что настаивать на совершенно бессмысленных уроках будет несмотря ни на что.
А еще там, в огромном мире, который все еще болеет войной, наступает весна, в воздухе одуряющее начинает пахнуть травой и готовыми распуститься листьями. В рейхе почти постоянная паника, и работать становится все опаснее, иногда Леону даже удается воззвать к здравому смыслу Ильи и не отпускать того на особо сумасшедшую авантюру.
В благодарность Соло творит какие-то совершенно невозможные чудеса и каким-то образом достает для своего русского мальчишки смешные советские лакомства – кристаллы сахара, твердокаменные ириски, какие-то странные галеты, вафли и разноцветные мелкие леденцы в жестяной банке. Последним Илья радовался как самый обычный мальчишка, едва не прыгая от восторга. И Леон смеялся вместе с ним, чувствуя, что ради такой вот наивной радости готов свернуть любые горы, а то и перевернуть всю землю разом.
Они все чаще проводят вечера и ночи на звоннице. Просто стоят или сидят молча в темноте, соприкасаясь плечами, и смотрят на город. Оба не смогли бы сформулировать смысла в том, чтобы проводить немногие часы, выкроенные на сон, именно так, но оба считают это время самым драгоценным даже в этой сумасшедшее-прекрасной весне.
А потом, лежа в темноте и слушая спокойное дыхание американца, уткнувшегося ему в плечо, Илья думает о том, что никогда не скажет Леону вслух. Что он не может бросить свою работу, хотя вернись он домой, его ждет точно такой же концлагерь, как и тут. Только, возможно, в том лагере он проживет на пару месяцев дольше, и надсмотрщики будут там говорить не на немецком, а на русском. Что несмотря на это он все равно любит свою страну. И скучает по ней так же сильно, как будет скучать по Соло, когда тот решит вернуться в свою Америку. Но у него нет никаких иллюзий по поводу собственной судьбы – ему осталась едва ли пара лет жизни, поэтому не важно, что и кто делает с его телом, зато важно, что рядом с ним такой вот сумасшедший американец, который на два года старше, но на пятнадцать лет наивнее. И светлее. И что он, Илья, никогда не позволит себе убить в Леоне этот свет.
Поэтому пусть Соло думает, что он продолжает работать из чувства долга, из любви к родине или еще каких бредовых побуждений. Пусть думает, что он идеалист и псих, лишь бы не видел, как мало ему осталось жить…

[скрытный товарищ]

Исполнение 1 (часть 7 из 7, 946 слов)
И именно из этих побуждений в мае 45-го товарищ Курякин, мальчишка неполных 14 лет от роду, стоит на их почему-то выжившей колокольне и убедительно врет Леону в глаза, что он отправляется на родину вместе с советскими солдатами, что его миссия выполнена и наконец-то, наконец-то все будет хорошо… И улыбается. Старательно, ликующе, открыто, и сияет своими невозможными глазами. И когда американец – еще больший мальчишка, хоть и на два года старше, предсказуемо вскидывается обидой – Значит, я стал тебе не нужен?! Не нужен, да??!
Усмехается в ответ: мол, что за бред, дружище? Война кончилась, наступает прекрасная новая жизнь, в которой нет места методам войны. Ни кражам, ни убийствам, ни прочим капиталистическим замашкам или что там у тебя называется стилем жизни. Теперь у меня впереди – безоблачное небо, поля с колосистым хлебом, свои советские товарищи вокруг, и радость от честного советского труда. Как же хорошо проснуться от этого искаженного ужасного сна и обнаружить впереди новое утро, дружище!
Смотрит, как беспомощно светлеют от непонимания серые глаза, и делает вид, что ничегошеньки не понимает. Смотрит и надеется, что у его сердца хватит сил не разорваться, пока он спускается по стертым и таким родным ступенькам. И знает, что горькую радость от того, что Леон еще все-таки совсем мальчишка и действительно не понимает, что стоит за всем этим оптимистическим бредом, которым Илья перегородил ему дорогу за собой, ничем не запить и не забыть уже никогда. Поэтому он только крепко, но быстро обнимает на прощание и уходит. Ничем не выдав детскую, инфантильную, как веру в сказки, надежду, что американец – вот сейчас – кинется за ним, схватит за плечи, сожмет сильно, до боли, как тогда ночью, и никуда не пустит. Без объяснений, уговоров, понимания и прочих реверансов. Через все хрипы о том, что Илья должен вернуться к матери, через поток нецензурной брани про ностальгию и дом: просто будет стоять и держать, пока все не схлынет, потому что сможет заменить собой всё. И это и все остальное… Вот только Леон, сумасшедший мальчишка без морали, почти бессознательно, почти свято уважает чужой выбор, а выбор Ильи – тем более. И это сковывает его до полного окаменения, пока окончательно не стихают шаги уходящего. К новым пыткам, к куче психологических проблем, к кошмарам, которые будут похуже смерти… к той своей реальности, которая не позаботилась создать для него ни одной, даже самой завалящей иллюзии.
Нет, на самом деле у него случаются спокойные, если не сказать счастливые дни и даже годы. Он становится успешным, хоть так и не умеет это ценить, он выигрывает соревнования и проходит почти все тесты с высокими показателями… но каждый раз что-то внутри твердит ему, что он продолжает жить в долг. И не то, чтобы у него не было средств расплатиться, просто возвращать эту жизнь уже некому, и поэтому его долги останутся неизменными, что с ними ни делай.
Как в ту самую минуту, когда он ушел, оставляя Леона в гулкой пустой тишине. Где Соло чувствует себя колоколом, который раскачивают, и он вибрирует, но внутри у него нет ни единой мысли.
А потом он как-то механически распродает потихоньку свои сокровища, под шумок снова мобилизуется в армию, и на этот раз ему не мешает никакой пацифизм.
Нет, на самом деле у него случаются удачные аферы, миссии, сделки, знакомства, интрижки… но каждый раз что-то внутри упрямо твердит ему, что это все не по-настоящему. Словно он спит и никак не может проснуться, и смотрит сны. Интересные, иногда даже захватывающие… но все вокруг – это персонажи и реалии сна, а не жизни. И поэтому его несет – без дороги, без цели, без смысла, просто в отрыв - насовсем. И год за годом, скорость только увеличивается. А тормозов в его летящем самоубийственном кайфе не предусмотрено…
Пока его – кирпичной стеной поперек пути - не останавливает ЦРУ. Впоследствии дав почти случайную возможность в не таком уж близком 1859-м встретить в том же Берлине «Ганса», теперь Отто Абеца, преуспевающего журналиста, который не отсидел за свои военные преступления даже четверти срока, к которому его приговорил суд. Не то, чтобы Леон принимал относительно него какое-то решение. Просто в начале мая господин журналист случайно попадает в автомобильную аварию. Со смертельным исходом. И то, что некий американский агент в это время находится в Берлине – чистая случайность… На самом деле можно, конечно, сказать, что он в итоге взялся за ум, но… до тех пор, пока он не перевел взгляд с рук на бампере в бешеные глаза, более светлые, чем самое безоблачное небо, Соло не мог бы сказать, что он чувствовал себя живым...
До тех пор, пока Илья не начал громить свой номер, не в силах признать, что все-таки какой-то безумной траекторией его судьба снова привела его к необходимости выбирать между собственной жизнью и жизнью Леона, и понимая, что второй раз лгать ему в глаза просто не имеет права, да и не сможет… до этого самого момента Куракин не верил в то, что у него есть свобода выбора.
И честно собирался снова выкупить своей жизнью – теперь уже без права на чудо – свободу и беспечность наглого американца. И конечно же снова ничего ему об этом не сказать…
Но Соло кинул ему часы… и время остановилось… а мир провернулся в какую-то другую сторону, и вряд ли потом дал себе труд вернуться на круги своя. Потому что это были не часы его отца. Это были часы того самого немецкого офицера. Илья смотрел на них и осознавал только то, что он полностью дезориентирован. И вообще уже не известно, каким законам природы подчиняется мир, и по каким правилам в нем жить. Или хотя бы – кончилось всё или только-только начинается…
А потом в этом непонятном времени, их судьбах и на их балконе каким-то чудом случается Уэверли, который и расставляет в новом мире полюса, после чего стрелка внутреннего компаса Куракина наконец-то перестает метаться как оглашенная, уверенно отыскав север.
Потому что все только начинается.
В это с трудом верится, но тем не менее, так оно и есть...

[Что за Покемон?!!]

Автор!
Замечательный пронзительный и очень трогательный текст
Спасибо огромное за него

и... сказать по правде, очень хотелось бы еще хоть пару строчек продолжения уже со взрослыми...

[Nastix M. Scarhl]

Охрененно!!! Вот просто слов не хватает! Илья! Леон! Они прекрасны как рассвет! *_*

[скрытный товарищ]

Nastix M. Scarhl,
спасибо большое)
они действительно прекрасны даже когда вокруг все ужасно)

Что за Покемон?!!,
автор рад стараться
эммм... один моментик из "настоящего" на самом деле есть, но...
в общем, пусть будет))
.
Исполнение 1. бонус, 772 слова и два примечания))
На следующий день после переименования их кучки сумасшедших, Наполеон продолжает собираться в дорогу. То есть, когда находит в себе силы проснуться – вчера, когда русский почти сразу после декларации их почти-независимости, свалил думать в одиночестве о том, на что теперь будет похожа его жизнь, Соло еще долго опустошал бар, прогуливаясь по балкону и наблюдая как закат окрашивает Рим в золотисто-алый, потом сумерки накладывают на него тени, добавляя рельефа, потом город тонет в ночной тьме и расцветает огнями. Зрелище было и красивым и поучительным, но…
Если товарищу большевику для размышлений требовалось закрытое помещение и зависание над клетчатой доской или монотонное избивание какой-нибудь несчастной боксерской груши, то ему самому нужно было подобие свободы. Он бы, возможно, сходил в казино или на какую-нибудь вечеринку, но именно сейчас хотелось позволить себе слабость и выпустить на волю воспоминания настолько старые, что еще не нашли отражения в его личном деле. И делиться ими он ни с кем не собирался. Ну. Кроме стакана и бутылок.
Потому что, в принципе, не о чем было думать, с тогдашними недосказанностями он разобрался уже давно и окончательно, так что, все было предельно просто. И запредельно сложно. Ведь никогда нельзя быть по-настоящему уверенным, остался ли человек из твоего прошлого тем же, кем был. Или стал совершенно иным. Хотя бы потому, что верно и то и другое. Сумасшедший упрямый мальчишка с пронзительным взглядом вырос в не менее чокнутого упертого мужчину, да и как вымахал-то, каланча пролетарская, не иначе, как в память о его конфетах. При этом продолжает знать больше него в технике, но самым наглым образом начал спорить с ним в вопросах моды, а попади они в какой-нибудь музей, так и там бы нашел что сказать, причем, непременно возмутительное, и обязательно с полной убежденностью.
А еще – ему нравится Габи. И он смотрит на нее с такой неуверенностью и заботой, что хочется уронить ему на голову какой-нибудь раритетный рояль. А на Соло он смотрит… как обычно: с угрозой, с иронией, с вызовом, иногда даже с беспокойством. И все еще ему доверяет. Хотя прошло столько лет и люди - как бы вбить это в его чугунную башку! – меняются. Иногда – необратимо.
В общем и целом, Наполеон прекрасно отдавал себе отчет в том, что все его риторические размышления абсолютно бесцельны и ни к чему не приведут. Наверное, это просто был такой способ напиться и снять стресс. А что: его пытали, топили, били, почти сняли с крючка ЦРУ, в конце концов… имеет право.
В общем, когда на следующий день мистер Соло соизволил продрать глаза, было уже как-то ближе к вечеру. И когда он оделся и более-менее пришел в себя, зашла Габи, чтобы сказать, что до отправления остался всего час. Вещи были практически собраны, в отличие от большевика, он ничего в своем номере не громил, так что, оставалось только покидать в чемодан последние мелочи.
И пока он собирал их по номеру, Габи, подойдя к туалетному столику, осторожно выудила из стопки газет его пистолет. Странно. Он точно помнил, как клал его в чемодан… Девушка со знанием дела проверила состояние оружия, и напоследок провела пальчиком по рукояти.
- «Soli soli soli»*? – рассмеялась она, - «Всего-всего-всего»? Какой же ты все таки, пижон…
Наполеон застыл лишь на долю секунды. Потом усмехнулся в ответ, подошел и взял оружие из ее ручек, попутно галантно поцеловав пальчики.
- Не «какой же», - мягко поправил он, чувствуя, что где-то внутри становится совершенно доволен миром вообще, - А очаровательный и неотразимый.
Габи снова смеется, а Наполеон почти нежно устраивает пистолет в чемодане и, повернушись к девушке спиной, перестает сдерживать расползающиеся в улыбке губы.
Soli soli soli. Единственному Солнцу Мира.
Надо будет проследить, чтобы и вправду не оказаться случайно с большевиком в одном музее. Тот явно не терял времени даром и, судя по всему, реально способен убить его своими суждениями с тем же успехом, что и кулаками. Что ж, люди, безусловно, меняются. И почему-то все равно остаются собой.
…
Илья тоже заканчивал сборы. Запястье привычно стягивал ремешок часов. Первым делом сегодня он их завел. Так же, как когда-то поступал каждое утро, поднимаясь на звонницу, чтобы хоть что-то видеть, глядя на полуразрушенный город, и обещая себе, что новый день хоть на шаг приблизит войну к завершению. Заводя часы сегодня, он смотрел на циферблат и думал о том, что впереди у них все время мира. Даже если его придется упихать в одну единственную миссию. Так или иначе, пистолет он уже вернул на место, значит, можно заняться наведением порядка в номере и уничтожением случайных следов. И надо не забыть незаметно подложить в багаж Габи одолженный лак для ногтей. И включить в список не подлежащих восстановлению вещей прикроватную лампу…**
Илья в последний раз оглядел номер, взял чемодан, едва заметно улыбнулся, сунул в карман жестянку с разноцветными леденцами и вышел за дверь. В Стамбул, так в Стамбул.
________________________________________________________________
*Soli soli soli – с итальянского переводится как «всего-всего-всего», с латыни – «единственному солнцу земли», некогда Людовику XIV, королю-солнце, подарили арбалет с этой надписью, после чего фраза стала крылатой.
**один из самых простых химических способов гравировки травлением подразумевает использование лака, и воздействие на металл электричеством в щелочной среде, так что, Илья просто воспользовался тем, что оказалось под рукой – лаком для ногтей, штекером и проводами от лампы и бокалом с соленой водой, который он забыл посчитать)))

[RinShi]

это такая милота! грустная в середине, но милота!
Спасибо, автор)

[muxoe_kuco]

Очень интересная и занимательная вещь (ну, кроме возникшего в середине GULAGа)

[curiouser and curiouser]

Интересная и трогательная история))
Спасибо!

[Blackadder]

Автор, мне очень понравилось начало истории, но, но когда вы перешли на таймлайн Второй Мировой - указали бы альтернативную историю или что-то вроде того.
Может я что-то пропустила, не так поняла и т.п. Но объясните, каким образом Наполеону удалось разгуливать по Европе, без документов, будучи дезертиром? Его расстрелял бы первый же патруль, которых было больше чем мирного населения. А как он пересек линию фронта и попал в Берлин?
Еще - вы пишите что у Соло был акцент, полагаю, у Ильи тоже. Спрашивается - как их не заловили? Любой офицер, поймавший пацана с корявым немецким потащит его в гестапо, а не в подворотню, насиловать.
Опять же - Соло живет в разбомбленной колокольне. Как это могло быть в 44м году, когда Берлин брали в мае 45го?

[muxoe_kuco]

Опять же - Соло живет в разбомбленной колокольне. Как это могло быть в 44м году, когда Берлин брали в мае 45го?

Но бомбили-то его намного раньше, бгг))) Ну АУ, ну сказочка, зато интересно)) Кстати, самая фантастика отнюдь не в акценте и колокольне)

[скрытный товарищ]

RinShi,
muxoe_kuco,
**yana**,


Blackadder,
АУ указана уже в заявке, но вообще, на совсем реалистичность я не замахивалась. тем более историческую. ))
что до перечисленного, то с удачей Наполеона вполне можно даже сейчас погулять по Европе без документов, акцентом Ильи занимались в НКВД/КГБ/ГРУ, нужное подчеркнуть, так что, скорее он был "польским", как у его т.н. "матери", пристрастия офицеров третьего рейха без комментариев, а бомбили Берлин, как я подозреваю, не только в 45.
но в общем и целом, это действительно просто сказочка, и хорошо, если интересная.
простите, если где-то задела за живое, оно не намеренно.
_____
а1.

[Blackadder]

muxoe_kuco,

Но бомбили-то его намного раньше, бгг)))

Википедия говорит: В 1945 году Берлину были причинены серьёзные разрушения от бомбардировок, артиллерийских обстрелов и уличных боев.
В рассказе время действия 1944.

Я понимаю, что история не о том, и это не реферат по Второй мировой и т.п.
Но все же основные факты посмотреть можно, и это не требует больших усилий.

[скрытный товарищ]

Blackadder,
я смотрела, честное слово))
например, первое попавшееся: *Бомбардировки Берлина в 1941 году — серия авианалётов на столицу нацистской Германии, совершённых с 7 августа по 5 сентября советской авиацией во время Великой Отечественной войны* (с)вики
давайте будем считать, что в башню из фика попали где-то в это время? ))
___
а1.

[muxoe_kuco]

Но все же основные факты посмотреть можно, и это не требует больших усилий.

Blackadder, вот именно. Если массовые разрушения были в 45, как это отменяет более ранние бомбёжки? А налёты были и наши, и английские.

[Blackadder]

скрытный товарищ, а можно ссылку на эту информацию? Я не придираюсь, если что, просто правда интересно. Мне действительно понравилась ваша идея со встречей через столько лет.
Но некоторые лично для меня нестыковки хотелось бы уточнить.
В т.ч. прогулки Соло без документов, корявый немецкий и полное отсутствие патрулей и прочего.

[скрытный товарищ]

Blackadder,
да, конечно, вот: вот

что до Соло, то я исходила из того, что на практике документы проверяют не так, чтобы часто. особенно у тех, кому хватает удачи не попадаться военным на глаза. а Наполеон все-таки талантливый мошенник, при такой ловкости рук и извилин, почему бы не иметь навык скрытности?
немецкий Ильи - на совести советских инструкторов, а немецкий Соло... ну... думаю ему хватало ума заговаривать только с безопасными собеседниками, которых просто очаровать. ну или которым наплевать, на каком языке ты говоришь, если сможешь стырить что-то нужное))

[Blackadder]

скрытный товарищ, спасибо большое за ссылку и за объяснения