[ваш дядя]

5.13 Илья Курякин/Наполеон Соло.

По арту

Мир с магией где Илья анимаг, но скрывает это. Бурчание Соло из-за шерсти на его любимых костюмах.

Остальные арты вдогонку

kimeido.tumblr.com/post/138733207283/シ&#...;

@темы: не выполнено, 5 тур, Илья Курякин, Наполеон Соло

Comments

[скрытный товарищ]

Исполнение 1.
Мне очень зашла заявка, поэтому решил немного побаловать началом.
Разумеется, продолжение следует и все такое.
В эдаком прологе 1004 слова.

Соло с непониманием уставился на свой смятый костюм, лежащий на полу его спальни в номере отеля. Его костюм в его номере на полу. Лучшая ткань была безжалостно смята, брюки так и вовсе превратились в тряпку, которой даже полы стыдно мыть. Один из лучших костюмов Наполеона Соло пал смертью храбрых от неизвестных рук. А рук ли? Или в его спальню забрело неизвестное волосатое существо – вся ткань была в тонких белых волосках, которые явно не принадлежали человеку. Наполеон сам убедился в этом, когда пальцами подцепил один из самых длинных, что был на лацкане пиджака, и поднял на уровне глаз. Толще, чем человеческий волос, и гораздо жестче. Волос был даже толще, чем шерсть кошки или собаки. Если Снежный человек и существует, то зачем ему понадобилось пробираться в номер одного из самых лучших агентов, брать его костюм и мять то ли лапами, а то ли собой. Либо это была чья-то очень дрянная шутка. Впервые на лице Наполеона Соло можно было наблюдать одновременно растерянность и глубокую задумчивость.
Разумеется, через полминуты Соло уже барабанил в дверь номера ниже, где остановились опять вместе лже-супружеская пара – Габи и Илья. Терпения у Наполеона хватило ровно на три стука, после чего он прислушался, не слыша за дверью ничего подозрительного – спят, конечно, спят, ведь еще так рано – и ловко вскрывает замок, проходя неторопливо и тихо внутрь номера.
Илья обнаружился на диване. Вид его был какой-то помятый и потрепанный, словно ночью его носило по самым злачным местам этого маленького городишка. Хотя Наполеон и не замечал, что бы тот выходил. Не то, что бы он следил постоянно за своим русским напарником, просто какие-то вещи со временем становятся более, чем привычны. Вид Курякина служит причиной вопросительно изломанной брови и внимательного, изучающего взгляда, который Соло даже не скрывает. На пару минут он забывает про пиджак, потому что игра в гляделки всегда была его любимой игрой, а уж после встречи с Ильей стала совсем уж неприлично любимой. И ведь знает же, что хмурый и мрачный взгляд, который возникает всякий раз, когда Наполеон врывается беспардонно в его номер, в его комнату, в его спальню, да чего уж греха таить, и в душ – такое тоже бывало - не может побороть, а тем более испугать. Курякин – просто Курякин с фирменным взглядом.
- Что? – не выдерживает первым Илья.
- Что? – переспрашивает Соло, а потом хмыкает и расправляет плечи театрально, чтобы затем капризно всплеснуть руками. – В номере животное.
- В номере? – в голосе Ильи появляются угрожающие нотки, обещающие переломать кости с особым усердием.
- В моем номере, - добавляет американец и хмурится. – Откуда в этом отеле животные? Разве ты не говорил, что это лучшее жилье в этом городе? Никакой цивилизации. Даже костюм нельзя оставить без присмотра!
- Что? – бесцветно повторяет Илья.
Курякину кажется – нет, он уверен, что ночные похождение Соло привели к ожидаемым последствиям – подхватил от какой-нибудь дамочки заразу, которая теперь разлагает ему мозг. И никакой разницы, что капиталистический Дон Жуан весьма и весьма разборчив в том, кого тащить постель - Илья сам видел.
- Какие животные, ковбой? На тебя belochka напрыгнула? – насмешливо хмыкает Курякин и откидывается на спинку дивана, впрочем, не выпуская из пальцев несчастную подушку.
- Богатый русский язык, - оскорбленно фыркает он. – На полу костюм, и он измят. И весь в белой шерсти.
Илья заметно напрягается и дергает подбородком, что, конечно, не ускользает от внимательного взгляда Соло. Его пальцы еще крепче сжимают подушку, но взгляд спокойный – он переводит взгляд с двери на Соло и обратно. Все это можно списать только на его излишнюю вспыльчивость в присутствие одного очень наглого американца.
- У тебя точно belochka, - говорит он совершенно спокойно. – Чья-то кошка сбежала, а ты не закрыл балконную дверь. И почему именно я должен об этом знать, а не администратор отеля?
- Потому что твои жучки везде, большевик. И не вздумай отрицать, - Наполеон с усмешкой качает головой. – Но я уже привык к твоим маленьким странностям. Они по-своему очаровательны.
При этих словах Илья напрягается еще больше, и его желание вышвырнуть Соло из номера растет в геометрической прогрессии. Соло это замечает, расплывается в широкой ухмылке и лукаво прищуривается, потому что костюм уже может подождать там, на месте преступления, а вот разозленный русский – нет.
- А почему ты не спишь, большевик? – тянет Наполеон гласные. – Чутко спящая Габи выгнала тебя из комнаты, потому что ты страшно храпел, а?
- Ковбой... – тихо выговаривает сквозь губы Курякин. Конечно, еще немного, еще только одно слово и пружина будет с грохотом перевернутого стола отпущена во все тяжкие.
Наполеон уже улыбается тонко, но насмешливо, все-таки по-доброму, расценив со временем, что его шуточки могут носить и невинный характер. Правда, русскому в принципе не нравится, когда над ним шутят и даже по-доброму. И даже Габи. Приходится сделать небольшой шаг назад, к двери, потому что Наполеону очень не хочется уйти с утра пораньше с парочкой новых синяков на его прекрасном лице, не отдохнувши после такой насыщенной ночи.
- Признайся честно, большевик. Или мне придется с помощью уже моих жучков измерять степень твоего храпа, - почти певуче говорит Соло и бочком-бочком отступает в сторону двери. – Это, кстати, лечится. Ты знаешь, что это лечится?
Когда в его сторону полетела диванная подушка, Соло со смешком выскочил из номера, захлопывая за собой дверь.
Тем не менее, в номере остается костюм весь уделанный белой странной шерстью, а не грязью и кровью. Хорошо, не такой уж и грязью, потому что Наполеон даже во время особо острых моментов задания умудряется выходить чистым в буквальном смысле, в отличие от того же Курякина. Кстати, о балконной двери, про которую говорил Илья. Наполеон поднялся обратно к себе. Перед дверью он замер, внимательно изучая замок, который, как оказалось, поврежден не был. Значит, и правда остался балкон. Дверь из спальни, которая выходила на балкон, была приоткрыта. С балкона, конечно, открывался потрясающий вид на низкие старинные домики из серого кирпича и прохладный в это время года залив, но сейчас Соло это совсем не занимало. Его занимали царапины, которые обнаружились на двери с внешней стороны, прямо рядом с витиевато сделанной ручкой. После он вышел на балкон, глянул вниз, где под балконом простиралась вниз высота десяти этажей, затем внимательно оглядел сам балкон и в конечном итоге сложил руки на груди, облокачиваясь о балюстраду. Теперь даже костюм не хотелось снова надевать. Да и мало ли, что с ним могли сделать. Наполеон брезгливо наморщил нос. Выкинуть. Однозначно только выкинуть.

[Nastix M. Scarhl]

Ооооочень интересно! когда же и на чем проколется Илья?
буду следить за продолжением!
не з.

[Лан Мао]

Интересное начало, хочется продолжения
не он.

[скрытный товарищ]

Начало интригует, Илья видимо не может контролировать себя во время превращений? Хочется узнать подробнее.

тапок

вы как-то внезапно перескочили из прошлого времени повествования в настоящее, потом обратно в прошлое и снова в настоящее. И еще раз обратно. Вы бы все-таки определились, в каком времени будете писать=)

[скрытный товарищ]

Nastix M. Scarhl
Лан Мао
благодарю.)

вы как-то внезапно перескочили из прошлого времени повествования в настоящее, потом обратно в прошлое и снова в настоящее. И еще раз обратно. Вы бы все-таки определились, в каком времени будете писать=)

скрытный товарищ, да, в некоторых случаях это косяк, признаю, но я не понимаю все равно, зачем выдерживать время повествования, если иногда ситуация того не требует и слово в прошедшем/настоящем просто не ложится на текст.)

[скрытный товарищ]

но я не понимаю все равно, зачем выдерживать время повествования, если иногда ситуация того не требует и слово в прошедшем/настоящем просто не ложится на текст.)

Ну, хотя бы затем что текст выходит неровный и неритмичный. Обычно как раз наоборот происходит, время меняется когда ситуация того требует, а по умолчанию оно одно и то же. Впрочем, разумеется, хозяин — барин, если у вас это не ошибка от невнимательности, а просто такое отношение к временной организации нарратива, пишите как хотите.

Да, в первый раз забыл указать, я не заказчик.

[~amatou~]

Мне белые медведи из Зоотопии ужасно напоминали Илью
Интересная история, жду продолжения ))

[Шифт]

awww, белочка.)

[скрытный товарищ]

И таки исполнение 1 завершилось милотой
Надеюсь, это то, что хотел видеть заказчик и читатель, да.)
Получилось аж с небольшим экшеном и юмором.
Остальные 5081.

1

Пропажа галстука обнаружилась не сразу. Если быть точным, то через недели две после случая с испорченным костюмом. Наполеон по привычке перебирал вещи на новом месте, чтобы разложить их по своим местам, как не досчитался одного галстука. Впрочем, учитывая, с какой скоростью они у него уходят, используясь в основном как веревки да жгуты для раны – хорошая ткань не рвется быстро, что не может не радовать, - должно быть глубоко плевать, какие есть, а каких нет. Но дело было в том, что галстук идеально подходил к тому костюму, и, кажется, кто бы то ни был, он уволок его для себя как трофей. Подумать только: кто-то вешает на стены головы оленей, а кто-то чужие галстуки в рамочке. Хотя самолюбие услужливо подсказывало, что это мог быть какой-нибудь «тайный воздыхатель», который дышал неровной страстью к самому Наполеону Соло, поэтому решил начать с малого – украсть пока что только галстук. Вот кого-кого, а подобных преследователей у Соло никогда не было. А вдруг это и не женщина? Воображение послушно рисовало зачахлого мужичка, который боялся подойти даже в карты поиграть, когда Наполеон проводил вечера в баре. Эта версия звучала мерзко, но, увы и ах, она тоже имела право на существование.
Еще недели через две, когда их занесло в холодную Норвегию, покрытую бесконечными снегами, к огромному неудовольствию Наполеона случилось нечто, что заставило крепко задуматься – а все ли в этом мире так уж хорошо? По крайне мере, огромная лужа на ковре перед кроватью Наполеона не попадала в список «все хорошо».
Соло, как обычно, проводил ночь с горячей официанткой ресторана на углу улицы, где находился отель. Дамочка не отпускала его до самого утра, изъявив желание провести еще пару ночей, но её пыла для блудливого американца хватило ровно на одну ночь, а дальше времяпровождение могло бы стать невыносимо скучным. Ах, да, и плечи ему поцарапали ядовито-красными ноготками знатно. Когда же Наполеон вернулся в свой номер, в котором он опять жил один, то обнаружил, что входная дверь снова нетронута, что не очень его успокоило, потому что внутри на самом деле его ждал самый неприятный подарок. Так могло бы быть при других обстоятельствах, если бы он держал огромную собаку, но собаки и другого животного у него не было, потому что это, во-первых, глупая потеря времени, а во-вторых, от них слишком много грязи. Это и была огромная лужа, успевшая уже впитаться в длинный ворс большого ковра, но, так как ковер был светлый, то границы лужи были видны отчетливо. Лужи, черт побери. Какому идиоту придет в голову наследить в его спальне?
Весь ужас, в который пришел Наполеон, когда это увидел, описать словами очень трудно. Он даже постарался не вздыхать, ибо то, что учуял его тонкий нюх, предназначавшийся для дорогого парфюма, вызвало у Соло рвотные позывы. Он зажал рот ладонью и судорожно сглотнул вязкую, горькую слюну. Кошмар-кошмар. Через минуту его в номере уже не было. Наполеон снова барабанил в дверь номера Ильи и Габи, находившийся уже выше.
На этот раз дверь открылась с той стороны. И открыл её донельзя мрачный Илья. Только завидев на пороге Соло, он мгновенно попытался закрыть дверь, но возмущенный Наполеон успел поставить в проем носок туфли.
- Большевик, ты встал не с той ноги? – недовольно говорит он, распахивая дверь, которую уже никто не держал. – Я на этот раз припозднился – редко выпадают ненасытные женщины.
- Если ты намерен сейчас посвящать меня в грязные подробности твоей грязной жизни, то можешь валить обратно, - пробурчал Курякин, стоя посредине номера, сложив руки на груди. – Что опять?
- Что опять? – Наполеон будто бы опомнившись, вспоминая, что он хотел сказать, а когда вспомнил, то наморщился так, словно снова стоял перед отвратительной лужей. – Ко мне в номер опять пробрались. И это уже не смешно. Либо за нами кто-то следит, либо мой поклонник и правда чокнутый.
- Поклонник? – Илья замирает на пару мгновений, но потом насмешливо ухмыляется. – Вся твоя спальня завалена цветами, ковбой?
Соло мрачно смотрит на русского. Если он сейчас расскажет, что же произошло, то его просто поднимут на смех – Курякин над ним будет смеяться еще очень долгое время, а это будет вредить самолюбию и сказываться, конечно, на настроении. Впрочем, Наполеон быстро опомнился – он высокомерно глянул на него, подкрепляя взгляд ядовитой улыбкой. Если Илья будет откровенно издеваться, то на следующей опасной вылазке какая-нибудь пуля все-таки зацепит его плечо, чтобы неповадно было.
- Она загажена каким-то умником, - сквозь зубы выговаривает он и вздергивает надменно подбородок. – Или ты опять ничего не слышал, что происходило внизу? Брось, большевик. Ты бы обязательно услышал, если бы в мой номер кто-то ворвался. Через балконную дверь.
Но Курякин не смеется. Он даже не улыбается. Казалось, что он замирает сразу, как только Наполеон сообщил ему о неприятном посягательстве на его святую спальню. Илья еле слышно вздыхает через нос и пытается расслабить каменные плечи, но у него ничего не получается. В глаза, да и вообще в лицо Наполеона, он старается не смотреть – его больше занимает обивка кресла, потому что он уже минуту, которая проходит в полном молчании, разглядывает лишь её. Американец тоже молчит, подняв вопросительно брови, в свою очередь, разглядывая изучающее лицо Курякина. Тот что-то темнил и наверняка знал, но либо не считал это важным, либо предоставлял право Соло помучиться хорошенько, чтобы сбить спесь. И подобная мысль совершенно не нравилась, потому что Наполеону всего лишь хочется отдохнуть и выспаться, но теперь это представляет большую трудность – в свой номер он не вернется ни под каким предлогом, пока там не уберут. И даже когда там уберут, все равно не вернется.
- Габи вернулась с приема? – невинно интересуется Наполеон.
Русский наконец-то переводит на него тяжелый взгляд и качает головой, одной рукой ероша волосы на затылке.
- Нет. Она передала, что все хорошо и мы можем её не ждать, - а затем нехотя добавляет: - Мне не нравится это.
- Отлично, - слишком радостно говорит Наполеон, проходя мимо застывшего Ильи в их с Габи спальню, расстегивая на ходу пиджак. – Точнее, я хотел сказать, что за нее не стоит волноваться. Габи – девушка умная, себя в обиду не даст. Но зато я могу со спокойной душой поспать на её кровати. Вы же снова взяли раздельные, да? Вот и отлично.
Конечно, Курякин пытался его остановить, когда американец дернулся в сторону двери спальни, видимо, думая, что его огромная туша будет большим препятствием, но это препятствие Наполеон ловко обошел и совершил еще пару шагов, чтобы блаженно завалиться на заправленную кровать. Под носом подушка пахла терпко и немного горько, а это значит, что он удачно приземлился прямо на постель Ильи. Но все равно приходится подняться, стянут пропахший женскими духами пиджак, который вот точно не жалко выкинуть, стягивает друг о друга туфли на пол и вытягивается в полный рост, дергая слегка плечами от боли. Дамочка возомнила себя страстной тигрицей, но вот не учла, что царапины на мужских плечах в приступе острого либидо ощущаются в последствии не очень приятно. Курякин стоит в дверях, недовольный и нахмуренный на весь мир, правда молчит почему-то, а потом обреченно так вздыхает, потому что американца ему ни за что уже не выгнать, и кивает, глазами следя за странной реакцией напарника.
- Где-то приложился?
- Я говорил, что мадам не выпускала меня до самого утра. И решила оставить на мне парочку следов, - Наполеон морщится и пытается улечься поудобнее, надеясь, что на рубашке не останется капель крови. – Я очень удручен и расстроен, что я не могу вернуться в свой номер, принять душ и поспать до вечера, потому что Габи вернется только вечером – я уверен. А теперь, большевик, помолчи немного и дай мне поспать.
Стоило бы задохнуться от такой наглости, вот только к ней уже давно привыкли. Илья куда-то пропадает из поля зрения, а Наполеон мысленно машет на это рукой и закрывает глаза, пытаясь отвлечься от неприятных покалываний на коже. В следующий раз он будет прямо спрашивать или просить так не делать, иначе от его спины не останется живого места. С такой спиной вообще нельзя женщинам показываться – не поймут.
- Поднимись, - коротко приказывают над головой.
Соло приоткрывает глаза, замечая нависшего над ним Илью с ваткой в одной руке и бутылочкой, кажется, перекиси в другой. Неожиданная забота заставляет удивленного в край Наполеона подняться, аккуратно снять с себя рубашку, на которой все-таки видны пятна крови в районе плеч, и лечь уже на живот, прижимаясь щекой к подушке. Курякин медлить не стал, а присел на край кровати и принялся методично обрабатывать царапины. Конечно, Наполеон шипит сквозь зубы, тем самым вызывая у русского короткие смешки и какое-то бормотание на родном языке. Наполеон различает только «kapitalisticheskaya nezhenka». Есть свои преимущества в том, что он втайне на досуге изучал русский язык еще до встречи с Курякиным. Теперь он мог различить эту странную фразу, сказанную то ли со смесью странной нежности грубоватого голоса, а то ли просто с недовольством. На это Наполеон ничего не ответил, сделав вид, что вообще ничего не услышал.
Он заснул, когда чьи-то неизвестные руки накрыли его одеялом с соседней кровати. Хотя не такие уж и неизвестные, если честно признаться.

[скрытный товарищ]

2.1

Все пошло по какому-то нелогичному пути, который нельзя было объяснить. И Соло даже не пытался это сделать, потому что его больше занимали вещи посерьезнее – как не заработать себе паранойю с чужими фокусами и плохими шутками. И ведь это было только тогда, когда у него был одноместный номер и прекрасный балкон, через который можно было варварски вломиться в его спальню, покататься и посыпать белой шерстью костюмы, которые с одного увеличились до двух или трех, зачем-то пометить территорию, причем всегда на мягкий ковер, вызывая у Наполеона желание спалить номер вместе с отелем, потому что отвращение его так и переполняло. Изливалось это отвращение одновременно и на Габи, и на Илью. Одна смеялась, разумеется, и улюлюкала – ей дай только повод, так выпьет чужой мозг своими шутками до дна, выигрывая даже у Наполеона, ведь девушки иногда шутят гораздо ниже пояса. А вот второй почему-то не разделял веселья напарницы, становясь только мрачнее каждый раз, когда Соло с жаром и возмущением сообщал, что у него уволокли очередной костюм или наделали лужу.
Апогеем всего этого стало то, что Наполеон однажды обнаружил – конечно, снова утром – бычью голову на своей кровати. Это уже переставало быть чьей-то шуткой, а превращалось в настоящий акт агрессии. Соло по-другому не мог объяснить это – в приступе слепой страсти не кладут ровно на подушки, заливая кровью все простыни и дорожку от кровати до балкона, оторванную голову быка. Оторванная она была потому, что от топора или иного холодного оружия не остаются рваные края, как будто бы сочленение с шеей пытались разодрать голыми руками. Соло смотрел на это спокойно, даже не морщась, потому что сколь раз он смотрел на трупы людей, бывало и на отсеченные головы, а тут только животное, которое решили принести в жертву. Но Наполеон уже бы и согласился на трехместный номер. Вдруг следующей будет его голова?
Задание из Норвегии кидает их в Польшу. Там-то Наполеон может вздохнуть свободно – Уэверли оставляет им небольшую квартирку на окраине только ради слежки за объектом. Никаких активных действий, никакого трепыхания в сторону, никаких развлечений. Прямые приказы начальства, сказанные откровенным тоном, не обсуждаются, поэтому даже Наполеону пришлось торчать в квартире дня два, пока Габи применяла весь свой женский арсенал обаяния против лысого старичка на пенсии. Не повезло Теллер, ох, как не повезло...
Соло недовольно фыркает, когда дверь хлопает. Под вечер он, облаченный в рубашку и жилет, полулежит на вполне удобном диване и тянет из бокала виски, пытаясь развлечь себя игрой в шахматы, которые позаимствованы, конечно, у Ильи. Дверь хлопает как раз из-за него, потому что был черед русского идти за немногочисленными продуктами и его же черед готовить, который так аккуратно отнял Наполеон – он не хотел ужинать какой-то грубой едой по-русски. Илья смотрит на безобразие со своими шахматами, сталкивается с лукавым взглядом Соло, который как бы нарывается на словесный поединок, и скрывается на кухне, развернувшись слишком резко на пятках. В маленькой квартирке он был похож на великана. Кровать ему наверняка мала, как и ванная. Соло на это лишь усмехается и продолжает бессовестно не играть, потому что эта игра его увлекает не так, как, например, любимые еще с армии нарды. Но Курякину нравятся только шахматы, и Наполеон готов поспорить, что не пройдет и часа, как он потребует их вернуть. Потребует, разумеется, грубо, поражая скудностью своего лексического запаса в моменты недовольства. В любом случае через час Наполеон все равно будет стоять у плиты, а шахматы будут разбросаны по столу, что вызовет еще один приступ раздражения, если не гнева. Надо же как-то развлекаться в этой норе, если даже женщины под запретом.
В конце концов так оно все и получилось. Наполеон, увлеченный готовкой, насвистывал себе что-то под нос, а Илья тихо расставлял фигурке по шахматному полю, готовый провести еще пару часов с самим собой, но не суждено. Наполеон радуется, что кухня смежно с большой гостиной и это дает возможность разговаривать, не напрягая голоса.
- Разве у меня могут быть такие враги, большевик? Или такие поклонники? – шутя, говорит он, перекладывая шипящие на масле мясо другой стороной. – Враги, конечно, есть, но кому придет в голову оставлять такое послание? И что оно значит? Ты ведь не будешь против, если я буду спать между тобой и Габи? Я не храплю по ночам в отличие от некоторых.
- Ковбой, заткнись, - беззлобно отвечает Илья, не отрывая взгляда от шахмат. – И я не храплю по ночам.
- Конечно-конечно. Это храпит Габи. Я все понимаю, - многозначительно усмехается Наполеон. – Прошу к столу, - с этими словами он ставит тарелки на небольшой стол, который рассчитан как раз на двоих, и задумчиво упирается руками в спинку стула после – как это не пришло ему в голову раньше: – Знаешь, мне теперь кажется, что кто-то нанял для этого анимага.
Прямо на глазах Наполеона пальцы Курякина нервно вздрагивают, опрокидывая фигурку слона, которая задевает еще и пару пешек. Наполеон прищуривается и наклоняет голову. Да, нет. Приступа у Ильи нет, но он отчего-то облизывает коротко губы и поднимает наконец взгляд, который темнеет с каждой секундой от странного смешения эмоций. Боится за напарника? Нонсенс. Не в этой жизни. Он прекрасно знает, что Соло может справиться почти со всем, хотя анимаг для него будет очень непросто задачей и, может быть, даже невыполнимой. Но все-таки... Все-таки пальцы Курякина отстукивают чечетку по столу. Тремор опять начинается внезапно. Наполеон не может понять, что сейчас взбесило до такой степени русского, поэтому выпрямляется и ищет взглядом что-нибудь по тяжелее, если тот кинется крушить интерьер польской квартирки.
- Я не голоден, - внезапно произносит холодно Илья, поднимается на ноги, прихватывает куртку и хлопает входной дверью.
Наполеон не против поужинать в одиночестве, но ему теперь не дает покоя мысль, что Илья может что-то скрывать. Да, нет, он определенно скрывает слишком много всего, куда Наполеон и не особо хочет лезть, но к чему такое поведение не с того ни с сего. И приступ, который мог вот-вот начаться. Соло медленно пережёвывает прекрасно приготовленное им мясо и тихо вздыхает. Вот так всегда, когда хочешь побыть товарищем.
Ночью Соло просыпается от грохота, как будто кто-то вломился в квартиру и забыл, что там как бы есть дверь. Он вскакивает мгновенно, уже без следов сна, и вытаскивает из-под подушки пистолет, всегда находящийся под рукой. Американец действует очень тихо и осторожно, не позволяя себе лишнего вздоха, пока за стенами спальни что-то падает глухо, топает и всячески мешает спать простым гражданам. Наполеон радуется про себя как ребенок, потому что ему наконец-то выпадает возможность вкусить прекрасного адреналина и размять кости, хотя последнее несомненно относится к Илье, которого, кстати, до сих пор не видно – его кровать пуста. Соло хмурится, но одергивает себя, потому что сейчас есть нечто важнее. Он неслышно открывает дверь, чтобы выскользнуть в темную гостиную и нырнуть сразу за спинку дивана. Наполеон оглядывает пространство вокруг себя, снова прислушивается и выглядывает осторожно. Часть кухни скрыта проемом. Из нее льется слабый свет открытого холодильника. Мысль, что именно к нему и ринулись в первую очередь, оставляя после себя выбитую с петель дверь, перевернутый стол и тумбочку с разбитой вазой, вызывает веселую усмешку. Но после Соло непонимающе морщит лоб и перекатывается за спинку кресла, постепенно подбираясь ближе и держа наготове заряженный пистолет. Вздох-выдох. Наполеон заглядывает за угол.
Его нижняя челюсть честно встретилась с полом и признала свое поражение.

[скрытный товарищ]

2.2

В холодильнике, умещаясь там только мордой, стоял медведь. Белый огромный двухметровый медведь, который на кухне не помещался, поэтому и там все тоже разгромил. Он рыскал в холодильнике, изредка чавкал и переворачивал полки мощной лапой. Соло зажал себе ладонью рот, чтобы его громкого вздоха не было слышно. Он никогда не сталкивался на кухне с белым медведем, да он никогда с медведем вообще не сталкивался! И сердце отозвалось таким громким стуком, что этот звук наверняка можно было услышать за пару метров. Но зверь даже ухом не повел, потому что он слишком был увлечен уничтожением содержимого холодильника. Наполеон спрятался обратно за стену, прислонившись к ней спиной и думая, что сходит с ума. Хорошо, это может быть заблудший анимаг, которых можно пересчитать по пальцам, ибо настоящие белые медведи по Польше просто так не разгуливают. Но с другой стороны – почему именно их квартира? А потом до Наполеона дошло все. Такого совпадения просто не бывает. Кажется, он нашел своего поклонника.
Соло поднялся на ноги, очень медленно и осторожно стал отходить в сторону двери, правильно рассчитав, что он не справится с этим в одиночку. И вообще, ему слишком дорога задница, чтобы бездумно бросаться на медведя с пистолетом. Курякин бы бросился и голыми руками, а он – нет. Только вот он не учел, что в темноте может легко наступить ногой на осколок, который под подошвой захрустит с кошмарно громким звуком. Он замер. Медведь тоже, но перед этим он ударился головой о верхнюю панель холодильника, по-видимому, оставив там внушительную вмятину. Наполеон с замиранием сердце следил как тот пятится назад, пытаясь вытащить морду, а потом одним резким движением повернуть её в сторону американца. Для Соло показалось вечностью, пока взгляд хищника или анимага – черт его разберет - прогуливался по его фигуре, оценивая пощадить или съесть на десерт. А потом в оглушительной тишине раздались шаги, но Наполеон не успевает оглянуться назад. В следующую секунду он ощущает удар по голове чем-то тяжелым, и реальность меркнет, подёргиваясь рябью.
Головная боль – самое ужасное, что может быть. Наполеон её терпеть не может, а сейчас она у него до такой степени, что, открыв глаза, он их снова закрывает – черные мушки устроили дикие пляски. Он тяжело вздыхает и пытается принять сидячее положение, но чьи-то заботливые руки надавливают на плечи, заставляя откинуться обратно на подушку. Наполеон шипит, как разозленный кот, потому что его затылок - один большой синяк.
- Тихо-тихо, Соло, сейчас Илья обезболивающее принесет, - бормочет над ухом взволнованный женский голос. – Хорошо же тебя приложило. Вот что тебе на твоей заднице не сидится?
- Что случилось? – шепотом спрашивает Наполеон. – Медведь ушел?
- Какой медведь? Соло, ну-ка прекрати нести чушь. Не хватало, чтобы еще у тебя с головой было не в порядке. Не было никакого медведя, - прохладная ладонь Габи ложится на лоб и заботливо поглаживает, отгоняя ненадолго из висков боль. – Ты упал и стукнулся головой. Сильно стукнулся. Тебя Илья так и нашел, когда вернулся.
- Хочешь сказать, развороченная квартира мне приснилась?
На это ответом ему было молчание.
Наполеон все-таки открывает глаза, чтобы посмотреть на Теллер. Картинка плывет, постепенно приобретает краски, но это дико неприятно – он терпит. Через некоторое время лицо Габи, обеспокоенное и бледное, возникает возле кровати. Наполеон все-таки предпринимает еще одну попытку, чтобы сесть, и у него это получается. На этот раз Габи ему не мешает. Она на него вообще не смотрит, а смотрит на проем, где стоит Илья. И немка смотрит как-то нервно, покусывая нижнюю губу, будто бы в ожидании чего-то неизбежного. А по лицу Ильи снова ничего нельзя прочитать, зато в глазах опять какая-то неразбериха. В руках пакет, видимо, пришлось идти до аптеки – обезболивающее у них заканчивается всегда быстро и неожиданно. Курякин и Теллер играют в гляделки, а Соло ничерта не понимает, ощущая себя в какой-то глупой комедии.
- Не приснилась, - глухо отвечает Илья.

[скрытный товарищ]

3

Наполеона в сотый раз задели пулей. Или ножом. Он так и не понял, но плечо жгло так, словно туда приложили раскалённый до бела прут. Зря он тогда навлек на себя – это не Илью ранили, а его самого. И природная ловкость ему здесь не особо помогла, отчасти потому что природа взбунтовалась против него самым наглым образом.
Наполеон успешно устранил людей – их было человек десять стандартной для головорезов комплекции и таким же вооружением. Здесь помог автомат с короткой очередью, парочка метательных ножей и, собственно, опыт. Очистив свой квадрат, он, было, хотел помочь Илье, потому что тот вышел на связь с большими помехами, и Соло поклялся бы собственной матерью, что слышал на заднем плане рычание.
Объект из Польши привел их в Израиль, в самую настоящую лабораторию по выведению генетически улучшенных анимагов. Поэтому не было ничего удивительно, что из них кто-то все-таки столкнулся со зверьем – контролируемым и озлобленным. То были уже не люди. Их животная сущность хотела убивать.
Наполеон прижимается к стене и ворошит плечо, стискивая зубы от боли. Не нож и не пуля – когти. Его плечо было исполосовано когтями. На помощь уже мертвым напарникам пришли гиены. Парочка оскаленных морд с клыками. Из их пасти вырывалось смердящее горячее дыхание, слюни капали на пол, а глаза наливались кровью, потому что вперед их гнал только древний инстинкт да чужие приказы. Соло еле ноги унес, думая, что спрячется где-нибудь и снова попытается связаться с Ильей. Он пытался это сделать и сейчас, но рация молчала, раздражая слух белым шумом. Помощь от Уэверли может прийти в лучшем случае через нас, когда он запеленговал активированный ранее красный сигнал «sos», но это время нужно как-то еще продержаться и не быть съеденным. И найти Илью. Хотя бы потому, что Габи открутит Наполеону голову. Хотя бы потому, что Наполеон себе сам не простит. Уже не простит.
Приходится оторвать спину от стены, проверить количество патронов и наугад выбрать разветвление коридора. Раздражает тусклый свет, как в больнице для душевно больных, белые стены и серый пол. Наполеон фыркает себе под нос и сворачивает направо на очередном повороте. Он видит приоткрытую дверь – тупик. Дверь двухстворчатая и железная. Любопытство играет бесстыдно упрямо на нервах. Приходится поднять автомат повыше и удовлетворить его.
Внутри обычная операционная. Почти стерильная. На столе лежит замкнутый перекидышь – задние лапы не успели стать ногами, с пальцев пропасть когти, а пасть так и осталась разинутой, уродливо украшая человеческую голову ребенка.
- Матерь божья... – бормочет Соло и сглатывает подкативший к горлу горький комок.
Он хочет побыстрее убраться с этой дурной базы, побыстрее найти Курякина, поэтому он выходит обратно в коридор и мелкими перебежками двигается прямо, попадая уже на склад. Света здесь достаточно, но это не меняет того факта, что Наполеон виден как на ладони, если кто-то попытается отстреливаться сверху. Он прижимается к стене, крадется между редкими ящиками, и зорко осматривает вверх, пытаясь отследить хоть какое-то движение. Слишком тихо и слишком пусто.
Когда Соло почти добирается до противоположной стороны, отыскав маленькую и неприметную дверцу, позади раздается рычание сразу нескольких. Он немедленно наводит дуло автомата, рассматривая в прицел четырех гиен. Может быть, тех самым, а может быть уже других. Патронов на них не хватит, а менять магазин – не будет времени, если они захотят напасть всем скопом. И они чувствуют запах крови, который идет из раны на плече. Наполеон еле слышно вздыхает. Виски сдавливает, а сердце бьется о грудную клетку, как дикое, потому что это уже не адреналин – страх. Он мотает головой, ибо чувствовать страх сейчас нельзя. Нельзя дать им того, что они хотят. Хотя бы одного он успеет уложить.
Наполеон отпрыгивает в сторону, и за ним сразу кидаются с повизгиванием, будто от этого гиены получают несравнимое ни с чем удовольствие. Звучит автоматная очередь. Он действительно успевает прошить бок одного из анимага, но на этом рожок заканчивается и выдает лишь глухой щелчок. Наполеон снова перекатывается, не успевая каких-то пару секунд спрятаться за ящиком. На ноге смыкаются клыки, застревая в толстом защитном слое сапог, спасая тем самым американца от парализующей боли. Ему этой секунды хватает на то, чтобы другой ногой как следует ударить гиену по морде, успевая вытащить нож, отбившись этим еще от одной. Но третья гиена вцепляется в раненое плечо. Соло стонет от боли, ловит цветные пятна в глазах. Его никто не собирается пока драть, нет. Его буквально откидывают в сторону, потому что оставшимся троим гиенам захотелось поиграть. Четвертая истекает кровью на полу; очередью ей задело важные органы. Наполеон сучит ногами, пытается подняться, но плечо сводит судорогой, ощущаясь, что на этот раз его прокусили знатно, если еще не отхватили половину – ему не хочется смотреть на это.
Оставшиеся анимаги смыкаются полукругом, загоняя свою жертву. Наполеон не умеет молиться, да и не особо верит в бога. Сейчас ему остается подцепить оставшийся один единственный нож здоровой рукой, надеясь, что это ему поможет выиграть несколько секунд форы. И почти мысленно просит прощение у Габи за Илью и у Ильи за себя.
Гиены кидаются снова.
Только Соло, затаив дыхание, видит, как сбоку вылетает огромное белое пятно, заполняя все помещение склада таким рычанием, от которого еще и стены трясутся. Оно налетает на зверье, мощными лапами с длинными когтями раздирая их в клочья всего за несколько минут. Наполеон смотрит во все глаза, как пол покрывается красной и блестящей темной кровью, ошметками мяса – все действие превращается в обычную мясорубку. Но глаз оторвать от этого нельзя все равно.
Некогда белоснежная вытянутая морда медведя теперь вся в крови. Капли крови капают с пасти на пол, застревают в шерсти, окрашивая её в грязный и неприятный взгляду цвет. Наполеон пытается выдохнуть, но вздох застревает в горле. Снова белый медведь. И снова все может в любую секунду измениться. Он переводит запоздало взгляд на зажатый крепко в руке нож и усмехается. Если он и выживет против медведя, то о нем могут слагать легенды. Да и вообще, можно похвастаться этим перед Ильей – мол, американец годится в КГБ.
- А ты понимаешь человеческую речь? – хрипло спрашивает Соло. – Поклонник ты мой. Господи, кому сказать – не поверят.
Медведь не отрывает от него тяжелого, пристального взгляда, а потом поворачивается всей тушей и медленно направляется к нему. Наполеон не напрягается – все равно бесполезно. Это как-то мало похоже на нападение. Может, на интерес, который внезапно возник у хищника к человеку. Белый медведь подходит ближе, окидывает взглядом и рычит, пытаясь подрожать человеческому смешку. Наполеон смаргивает наваждение, потому что ему на какую-то долю секунды кажется это знакомым. Зверь утыкается носом в раненное плечо, но боли нет. Соло не шевелится, смотря куда-то между торчащих ушей. Секунда – он слышит, как трещит ткань под напором клыкастой пасти, но кожу клыки не задевают. Только горячее дыхание немного жжет. Затем мокрый и шершавый язык принимается аккуратно, нежно, если это можно назвать нежностью, слизывать подтеки крови, по-своему обрабатывая серьезную рваную рану от чужих клыков. Боль кошмарная. Наполеон не придумывает ничего лучше, как вцепиться пальцами в белую шерсть на загривке, слыша утробное урчание. Боже, когда этот кошмар кончится.
Он и кончается через пару долгих минут, когда медведь заканчивает с раной, отходит немного назад и брякается на задние лапы. Снова этот взгляд. Глаза ведь умные – анимаг, что б его – и ироничные от чего-то. Если бы он мог, то, наверное, приподнял бы мохнатую бровь. Но он может только смотреть. А потом где-то раздается шипении рации, откуда-то сбоку, откуда анимаг и выпрыгнул. По помещению раздается твердый, уверенный голос Габи:
- Илья! Ты - мохнатое чудовище. Рыкни, что с вами все в порядке! Ты нашел Наполеона? Я знаю, что ты нашел. Сам говорил, что его запах ни с чем не спутаешь. Ух, надеру я вам обоим задницу, когда вы вернетесь...
Рация, издав треск, зашипела. Медведь рыкнул, кажется, так знакомо и обреченно, мотнув головой. Наполеон же содрогается от плохо сдерживаемого смеха, уткнувшись себе в сгиб локтя.

[скрытный товарищ]

Где-то там еще должен быть бонус, но он рейтинговый.
Не хотелось портить подобным.)

Эпилог

Теперь еще и халат. Нет, ну халат-то за что? Хороший домашний халат. Дорогой настолько, что у Уэверли может свести зубы непредвиденной болью, а Габи только позавидовать, что женские стоят гораздо дешевле, да и вид у них не особо роскошный. А вот этот халат был насыщенного винного оттенка из лучшего бархата, какой можно было найти в захудалом городишке, куда их закинуло с очередным заданием. Ткань так приятно ложилась на кожу, что в таком халате можно ходить хоть целый день. Халат, который стал любимым за одну единственную неделю. За что теперь и его?
Наполеон критично оглядывал себя. Если собрать все короткие и длинные волоски белой шерсти с него, то получится связать жесткий, колючий свитер, носит который можно было бы даже в суровую сибирскую зиму. Но это было кошмарно. Кошмарно и непоправимо, потому что халат теперь можно было выбрасывать. Не отдавать же теперь его в химчистку, пытаясь потом объяснить, откуда взялась такая странная шерсть, больше подходящая хотя бы волку. Волку, черт побери, а не медведю. Наполеон осмотрел себя еще раз, потом возвел глаза к потолку, обреченно перебирая варианты возможных последствий, когда он захочет остричь вероломно всю густую шерсть от макушки до короткого хвостика, что терялся где-то в белых зарослях. А еще эта тяжелая лапа на его коленях. Тяжелая лапа с мощными когтями, которые могут с легкостью выпотрошить чью-нибудь особо надоедливую тушу, с мягкими черными подушечками, которые чувствительны к щекотке, если очень захотеть. И все-таки самое кошмарное – это шерсть, а не лапа с когтями.
Соло привстает, упираясь ладонями в кровать по обе стороны от себя, и думает, как деревянные ножки могут выдержать весь человека и вес белого медведя. Пусть это и королевская кровать в королевском номере шикарного отеля – самого дорого между прочим – не меняет того факта, что медведь весит больше. Еще больше. И лапа у него тяжела так, что ноги уже затекли, но только дернешься, как это достояние Советской Сибири зафырчит черным влажным носом и, не дай бог, попытается перевернуться. Наполеон с ужасом подумал, что тогда кровать точно сломается, а он еще не готов спать на диване, а уж тем более на полу из-за какого-то медведя. И даже, если этого медведя зовут Ильей Курякиным, особенно не готов спать на полу. Лучше он под это дело приспособит меховую тушу, которая даже не почувствует, что под ней находятся обломки, а на ней скромный донельзя Соло. Ах, о чем это он... О лапах. И об испорченном халате.
Наполеон честно пытается перевернуться на бок, но первая попытка оказывается провальной. Илья рядом то ли рычит, а то ли урчит, и вибрация от этого трясет всю кровать, доходя прямиком до американца. Это, черт возьми, приятно. Соло тихо смеется и все-таки переворачивается, чтобы оказаться прямо над спящей меховой мордой. Он упирается локтем в подушку и подпирает кулаком подбородок. Если бы Курякину сказали, что он выглядит милым, когда спит в таком обличье, то он непременно бы кого-нибудь ударил. Наполеона, например. Но факт остается фактом – он безумно милый. Особенно этот его черный влажный нос, который любит оставлять на белых рубашках отпечатки. Наполеон не может удержаться и не погладить пальцами самый кончик. Нос внезапно от этого морщится, а длинный язык вытягивается из пасти и слизывает прикосновение. Пальцы снова кружат по кончику черного большого носа, щекочут легкими касаниями. Тут Илья оглушительно чихает, что кровать ударяется о стену, а в номере ниже сыпется с потолка побелка. Соло замирает всего на мгновение, прежде чем начинает без конца тыкать пальцем в нос.
Белый медведь открывает глаза, фырчит теперь уже натурально и даже недовольно, совсем как Илья, когда тот раздражен. Наполеон пытается сделать самое невинное выражение лица, а потом вспоминает, что этот белый шерстяной ковер виноват в том, что теперь все вещи почти что в его шерсти, щурится недовольно в ответ и тычет пальцем на ткань своего халата. Курякин-медведь, конечно, ничего не понимает. Курякин-медведь просовывает лапу под ногами Наполеона и рывком притягивает к себе, чуть ли не душа в огромных лапах. На самом деле и не душит совсем. Его лапы аккуратные и мягкие, которые удивительным образом никогда не причиняют хрупкому человеческому телу боли. Курякин-медведь снова прикрывает глаза, урча почти что любовно, и Соло ничего не остается, как забыть о халате и о прочих своих дорогих костюмах.

[Ace of Hearts]

Уууу, какая милотаааа. Боже. Это так мило. Большой плюшевый огромный медвежатик *___* бесподобно!

[Nastix M. Scarhl]

Ваааай, милота то какая!! Опечатки слегка мешали, но это все равно прелестно!
И может выложите все таки рейтинговый бонус? Раз уж он есть у вас? Ми-ми-ми?

[Лан Мао]

Очаровательный рассказ!

[Ren Strangel]

милота

[Venti Vetantes]

Очаровательная история получилась! Спасибо!

[Княгиня Ольга]

он еще не готов спать на диване, а уж тем более на полу из-за какого-то медведя. И даже, если этого медведя зовут Ильей Курякиным, особенно не готов спать на полу. Лучше он под это дело приспособит меховую тушу, которая даже не почувствует, что под ней находятся обломки, а на ней скромный донельзя Соло.

Бесподобно! Медведь мил до невозможности несмотря на описанный ковер Это он так Соло метил?

Где-то там еще должен быть бонус, но он рейтинговый.
Не хотелось портить подобным.)

Хочу, хочу!

[muxoe_kuco]

Миленький мишка получился!

[RinShi]

Такая прелестная история)

[скрытный товарищ]

Sodan Lintu, да я сам был в восторге от такого медвежатника.)

Nastix M. Scarhl, каюсь - не очень внимателен.)

Опечатки слегка мешали

Лан Мао
Ren Strangel
Venti Vetantes
Благодарю. Рад, что понравилось.)

Это он так Соло метил?

Княгиня Ольга, а почему, собственно, нет х)
Анимаги такие анимаги, хах.)

muxoe_kuco
RinShi
Спасибо-спасибо.)

Бонус будет чуть позже, раз изъявили желание.)

[Княгиня Ольга]

скрытный товарищ,
Очень ждем! ))

[Серпента]

Медведь-перекидыш прекрасен.) Собственник такой - ужас!
Зато тёплый. И белый. И вообще.)
Спасибо, автор!

[скрытный товарищ]

А я к вам с бонусом долгожданным.
Автора немного унесло и у автора сомнительные кинки.
Рейтинг. Вы предупреждены, дорогие.

Исполнение 1. Бонус. 2213 слов. Часть 1

Соло сжимал крепко зубы и шипел от боли. Рана саднила и жгла содранной кожей, неглубокими порезами, новыми шрамами, на которых без сожаления не посмотришь. Не то, что бы на Наполеоне не было живого места, но сейчас весь правый бок был расчерчен порезами, а левый напоминал о себе ссадинами и синяками. Он сидел на кровати, даже не стянув с себя черные штаны; перед ним был таз с мутной от крови водой. Волосы его были растрёпаны, опадали вьющимися прядями на лоб. После задания, где Наполеона немного накрыло взрывом, точнее, взрывной волной, он был далеко от вида красавчика и пижона, представляя из себя агента после тяжелой миссии, чем он отчасти был недоволен. Но успокаивало его то, что в таком виде его сейчас никто не видит, и он может спокойно заняться обработкой мелких ран. Габи хотела утащить его в больницу вместе с собой, но Наполеон не был так серьезно ранен, чтобы усложнять себе жизнь не нужными процедурами. Тем более в больнице на его вкус отвратительно пахло лекарствами, чувствовался эдакий дух разложения и смерти, да и много чего еще.
Очередная мокрая марля летит в грязную воду, поднимая короткие брызги. Соло тяжело вздыхает и думает, что было бы неплохо сейчас добраться хотя бы до душа. Горячая ванна остается только далеко в мыслях, потому что горячая вода крайне нежелательна при содранной коже, ведь тогда она будет буквально прижигать, добавляя еще больше неприятных ощущений. Наполеон капризно не хочет испытывать неудобства больше, чем есть сейчас. В дверь раздается тактичный стук. Он фыркает, откидывает волосы назад и отвечает с хрипотцой:
– Открыто.
В комнату заходит Илья, тихо ступая по паркету. Он внимательным взглядом окидывает Наполеона, буквально разглядывая каждый синяк на его торсе. Соло и не особо против: от такого внимательного взгляда, несмотря на ситуацию, приходят в голову вульгарные мысли, от которых он усмехается и тянется за новой марлей и перекисью, чтобы, наконец, покончить с этим на сегодня.
– Я смотрю, ты уже отлежался, большевик, – американец неторопливо отворачивает крышку, щедро выливая лекарство на марлю, и прикладывает к самым мелким царапинам. – Габи?
– Осталась в больнице, – негромко отвечает Илья. – Вывихнуто запястье. Ночь проведет там, а ближе завтра, ближе к обеду вернется.
– Так что же ты с ней не остался? Ей наверняка будет одиноко в палате. Мог составить ей компанию... Черт, – Наполеон болезненно выдыхает и вскидывает голову, когда перекись впитывается в глубокие царапины.
Ему не отвечают. И это он осознает не сразу, потому что занят обработкой себя любимого. Наполеон поднимает взгляд на Курякина и замирает. Тот снова напряжен, а его взгляд гуляет по комнате, ни на чем конкретно не останавливаясь. Для Наполеона это выглядит несколько забавно, потому что он пытается вспомнить, когда они вот так оставались одни, наедине друг с другом в номере или квартире. Кажется, это было очень давно. У него появляется щекочущее чувство где-то внутри, и он усилием воли пытается не улыбнуться, закусывая внутреннюю сторону щеки.
– Илья...
– Помолчи, ковбой, – выдыхает на грани слышимости Илья. – И лучше не смотри.
Соло и не горит любопытством смотреть, когда понимает, что задумал русский и к чему это приведет. Он прикрывает глаза, прислушиваясь только и слыша звук, с которым вытягиваются кости и сухожилия, скручиваются мышцы и рвется человеческая кожа. Но, разумеется, никаких криков, рычания и прочих атрибутов адской боли. Ему на самом деле совсем не интересно, как это выглядит, когда ситуация не требует быстрого реагирования и вполне похожа на спокойную повседневность. Когда все затихло, Наполеон снова смотрит на Илью и видит медведя, занимающего добрую половину комнаты, а рядом с ним на полу аккуратно скинутую одежду. Соло недолго думает, чтобы затем похлопать рукой по колену, приманивая и вызывая недовольно рычание. Но Илья подходит вплотную к кровати, чуть не опрокидывая табурет с тазом. Приходится отодвинуть его в сторону, чтобы не мешался. Тяжелая морда ложится на колени, словно приглашая коснуться руками. Верх доверия от Ильи Курякина. Наполеона не нужно приглашать дважды; его руки ложатся между ушами, зарываясь пальцами в жесткую, густую шерсть. Курякин закрывает глаза. Теперь можно осмелиться почесать за ушами, как собаку, услышав при этом, кажется, довольное фырчанье, пальцами утонуть в шерсти на мощной шее. Наполеон пытается охватить руками все, до чего дотягивается, прижимаясь к нему и ощущая кожей живота прохладный мокрый нос, от которого в разные стороны расходятся мурашки.
Илья аккуратно подается мордой вперед, толкая мягко американца на кровать. Соло отстраняется, вопросительно изламывая бровь, но молчаливо подчиняется и забирается на кровать, чтобы, сидя, откинуться на подушки. Кровать под весом не малой туши медведя натужно скрипит, но выдерживает, когда Илья забирается на нее передними лапами, своеобразно сев на полу. И все равно теплое тело накрывает колени Наполеона, а длинный язык внезапно и без всякого предупреждения проходится по правому боку. Наполеон крупно вздрагивает, не готовый к подобному, но не говорит и слова против, несмотря на то, что поверхность языка, пожалуй, слишком горячая, как нежеланная горячая вода в ванне. Он морщится, но терпит, конечно, терпит и дышит глубоко через нос. А еще этот язык так некстати вызывает внутреннюю дрожь, уходящую глубоко в чувствительное нутро искушенного Соло, который в кое-то веки остался наедине с русским.
Наполеон, возможно, был развратен в постели, утонченно развратен, но никогда не считал себя извращенцем или не считал нужным таковым себя называть даже мысленно. Что же, времена меняются.
– Стой-стой, большевик... – у него с трудом получается разомкнуть губы, после того, как очередная волна мурашек от движений влажного языка убежала куда-то в область паха. – Если ты продолжишь, то случится неловкая ситуация. Вдруг ты умеешь краснеть даже сквозь свою густую белую шерсть?
Еле слышное утробное рычание, от которого задрожала не только кровать, но и сам Соло, что не удивительно, показало, что Илья уже начинает сердиться. Он, конечно, недоволен тем, что Наполеон как обычно слишком болтлив, но ведь хочется знать, что у него на уме не только по глазам. Жаль, что анимаги не умеют разговаривать, потому что вряд ли у Курякина в голове только желание помочь и зализать раны – к этой его странной привычке Наполеон привык далеко не сразу.
Соло тяжело вздыхает через приоткрытые губы и снова тянется пальцами к белой шерсти, стараясь гладить аккуратно, не дергая за волоски, несмотря на то, что его почти трясло и это было очень скверно. Илья шумно вздохнул, принюхиваясь, утыкаясь носом в солнечное сплетение. От влажного черного носа по коже снова бегут мурашки предсказуемо опять в пах. В дело снова идет язык, длинный, гибкий, и он рисует на груди какие-то узоры, оставляя мокрые дорожки. Наполеону немного щекотно и любопытно, но совсем не мерзко, потому что в голове четко бьется, что это Илья, и то, что он сейчас делает или будет делать – его решение с легкой подачи Соло. Язык движется вверх, между ключицами, проходится по острому кадыку и заканчивается с подбородком. Наполеон откидывает голову назад и тихо смеется. Смешно и приятно до дрожи. Но смех обрывается ровно в ту же секунду, когда шею опаляет горячее дыхание из пасти и на коже чувствуются ощутимо острые зубы. Они сжимаются вокруг шеи мягко, но перегрызть им её ничего не стоит. Сердце пропускает удар, ухает вниз и набирает обороты; кровь стучит в висках громко, разгоняя по венам сладкое волнение и терпкий адреналин. У Наполеона темнеет в глазах, а возбуждение бьет по открытым и беззащитным рецепторам. Это длилось всего мгновение, после чего Илья отстраняет морду и смотрит внимательно, словно чего-то выжидая. Наполеон дышит со свистом, комкая в пальцах шерсть, и запоздало переводит взгляд, ловя пристальный взгляд и веселых чертей в омуте глаз. Доверие – как восхитительно звучит это слово.

[скрытный товарищ]

Исполнение 1. Бонус. 2213 слов. Часть 2

Курякин чуть сползает – кровать при этом жалобно скрипит – и носом проводит над поясом армейских штанов. Внутри сворачивается темное и горячее, тягучее, как патока, приправленная легким оттенком желания чего-то неизвестного, но доставляющего удовольствие. Соло наблюдает за медведем внимательно, запоминая картинку. На язык приходит много колкостей, но ему так не хочется спугнуть русского, который неожиданно недовольно фырчит и тыкается носом в черную ткань.
– Снять? – осторожно спрашивает Наполеон и слышит фырчание снова. – Штаны и белье? – на всякий случай уточняет он и опять слышит фырчание. – Отодвинься.
Илья послушно отодвигается, не переставая смотреть. Под его взглядом должно быть неудобно, потому что он умеет смотреть так, чтобы стало неудобно, но Наполеон бесстыдно и бессовестно раздевается, сталкивая штаны с бельем на край кровати. Наверное, он предстает перед Ильей странным зрелищем: потрёпанный после задания, с царапинами и синяками, вальяжно развалившийся на подушках и откинувший чуть голову, колени согнуты немного, а пальцы ног щекочет длинная шерсть, полу возбужденный член во всей красе, который в новинку для Ильи быть не должен. Наполеону стесняться было нечего даже собственного возбуждения, естественно вызванного противоестественным.
Курякин смотрит долго, разглядывает, еле уловимо принюхивается. Наполеон в свою очередь дышит тяжело, а его тело под этим взглядом плавится, сладко вздрагивает и замирает. Молчание ни в коем случае нельзя нарушать – слишком чувствителен момент, слишком притягателен.
Илья склоняет морду ниже и неожиданно по-животному лижет член по всей длине, словно пробуя на вкус. Соло задыхается. Он откровенно задыхается, когда дыхание сперло от такого любопытства. Американец успевает прикусить губу, потому что горячий язык неровный, словно шершавый, и это настолько же необычно, насколько вообще возбуждает. Член дергается, крепнет, практически прижимаясь головкой к животу. Слишком приятно. А Илья, видимо, убедившись в том, что в этом нет ничего плохого, облизал языком еще раз, ухитрившись оплести головку. Этим он вызвал еле слышный стон, затерянный в шумном дыхании. Наполеон перестал думать о том, как это выглядит со стороны. Он просто прикрыл глаза, признавая свое полнейшей поражение и гордое звание извращенца. Медведь так и вовсе утробно заурчал, войдя во вкус и пробуя обращаться с языком в этом нелегком деле каждый раз по-разному. Жарко, горячо, хорошо – у него чудесно получается доставить удовольствие. Соло остается только цепляться пальцами за шерсть, награждая усердие тихими стонами и отстраненно удивляясь жадности, с которой Курякин ласкал длинным языком его член.
Язык скользит ниже, обводя тяжелые яйца, и пытается облизать всю промежность, но из-за позы Наполеона это не удается. Илья лапой аккуратно толкает бедро, намекая, даже требуя, не прекращая своей ласки. Наполеон судорожно облизывает губы, соображая уже с трудом, окунаясь в похоть с головой, когда послушно переворачивается сначала на бок, а потом на живот, охая от стрельнувшей в боках боли. Курякин снова недовольно рычит, потому что ему неудобно, а лапы он даже не пытается использовать, - те покоятся по обе стороны от американца. Вот теперь Наполеон чувствует жгучий и прекрасный стыд, который обжигающей волной прокатывается по телу. Он встает на колени, не отрывая грудь и плечи от кровати, по шире расставляет колени и руками разводит собственные ягодицы. На языке миллион и одна колкость, что рвутся наружу, несмотря на то, как открыт Соло и как это не вяжется с реальностью за стенами комнаты.
– Только не... сожри меня, Илья... – хрипло шепчет он с улыбкой, а рычание медведя отдается слабостью в пояснице. – Уже начал? Мохнатое чудовище... – улыбка переходит в глухой смех, а Курякин находит способ на долгое время заткнуть американца.
Язык с оттяжкой смачно скользит между ягодицами, размазывая по нежной коже густую слюну. Наполеон и правда не может больше говорить – только низко стонать, даже от того, как чувствительно кончик языка замирает в ямке копчика, а потом проходится вниз, словно кошмарно вульгарная качель. Соло упирается лбом в подушку, закусывая край. Внутри него творится черти что, вплоть до того, что ему откровенно хотелось, чтобы этот донельзя горячий язык перестал так юлить и дразнить, а приступил к самому вкусному. За такое и пулю в лоб, и в ад было не страшно. Тело прошибает острой судорогой удовольствия, когда самый кончик языка Ильи принимается кружить вокруг плотно сжатых мышц, обводя не только по кругу, но и осторожно надавливая. Наполеон не сдерживает протяжного стона в подушку и, черт возьми, подается дрожащими бедрами навстречу. Продолжение не застает себя ждать. Курякин поставил перед собой цель - довести несносного американца до сумасшествия, потому что его язык наглым образом проникает внутрь, но выныривает обратно. Дразнит, издевается, хочет, чтобы Наполеон рвал зубами подушку и стонал сквозь зубы, да и тек, словно подросток в пубертатный период. И эта томная пытка продолжается какое-то время, прежде чем язык замирает на какие-то жалкие секунды, показавшиеся Соло вечностью, и вторгается внутрь плавно и осторожно. Комнату огласил чувственный стон Наполеона, который умудрился приподняться на локтях только затем, чтобы снова упасть лицом в подушку. Ноги дрожали, руки дрожали, все тело дрожало, потому что это необычное действие вводило в полузабытье, в котором сложно было себя контролировать. А в голову так хорошо пришло упоминание о двадцати трех дюймах...
И Илья поспешил продемонстрировать, что даже половина от этих двадцати трех дюймах может заставить Наполеона позорно кончить. Когда язык действительно принимается двигаться юрко именно в нужном темпе, мягко проталкиваясь до конца, оглаживая чувствительные к ласкам горячие стенки мышц. Соло, кажется, остается с пустой головой и открыто жаждущим телом, которое подмахивает бедрами, тянется пальцами к собственному члену, пачкающему белесыми каплями смазки постель. Наполеон принимается самозабвенно дрочит под свои сдавленные стоны, ощущая, как внутри пошло двигается язык, как при этом раздаются хлюпающие звуки, от которых пылают уши. Медведь так старается, так глубоко старается, что оргазм настигает внезапно, ударяя в голову и толкая в прекрасную глубокую бездну чистого наслаждения.
Американец заторможено моргает, упираясь испачканной в собственной сперме рукой в кровать, и криво усмехается. Дыхание он и не старается упокоить, как и собственное тело, сердце, что восстали против своего хозяина. Впрочем, Наполеон совсем не против. Ему так хорошо, что он готов простить сейчас все. И даже то, что на бедрах уже покоятся крепкие, горячие руки Ильи. Они принимаются поглаживать, сжимать и мять в ладонях. Черт бы побрал этого жадного русского, от которого все встает как в стойке смирно. Наполеон делает одну попытку перевернуться, чтобы посмотреть в лицо Ильи и высказать все ехидности, что требуют выхода, но ему благополучно не дают это сделать, снова толкая лицом в подушку.
– Ты же не думаешь, что это все? – раздается над ухом хрипловатый и низкий, безумно сексуальный голос Курякина.

[Nastix M. Scarhl]

Ммммм! Это было горячо, спасибо! Этакий комфорт для Соло с приятным продолжением

[Лан Мао]

Горячо, автор!
Ваши "сомнительные кинки" очень кинковые

[muxoe_kuco]

Ой-ой-ой!!!!!!!!! Это действительно горячо и очень кинково!!!!
Спасибо!!!

[скрытный товарищ]

Nastix M. Scarhl
Лан Мао
muxoe_kuco
Спасибо-спасибо.)
Автор даже стеснялся это выкладывать х)