[ваш дядя]

4.35. Илья необычайно чувствителен тактильно. Этот, как он считает, недостаток он пытается искоренить и никому не позволяет к себе прикасаться. Да и вообще старается давать телу как можно меньше воли и ведет крайне аскетичный образ жизни, пресекая любые удовольствия. Когда Наполеон начинает его приручать, изголодавшийся по ощущениям Илья разрывается между желанием и страхом предать свои моральные принципы. Просекший проблему Наполеон берет дело в свои руки и устраивает Илье умопомрачительный секс, наконец-то утоляя его жажду прикосновений.

@темы: 4 тур, выполнено, Илья Курякин, Наполеон Соло, тур старых заявок

Comments

[qazanostra]

Однако претенциозненько

[SuspenS]

qazanostra, каков хозяин, такова и квартирка х)
у меня ещё много хэдканонов по этому и не только поводу будет вброшено в
этот фик

[qazanostra]

Вносите, не стесняйтесь

[пополь вух]

SuspenS, как здорово, что так быстро появилось продолжение! да еще такое замечательное!
история мне нравится все больше и больше - меня заворожило как описание квартиры наполеона, так и его сон. сон - вообще изумительный, такой же психоделично-прекрасный, как и сам дали-вдохновитель.
и отношения ильи и наполеона меня очень радуют - это такое наслаждение наблюдать, как они у вас сближаются почти незаметно, но неизбежно
и их отношения с габи мне тоже очень нравятся - как илья за нее готов навалять даже наполеону) и как габи его приручает, держит нежно за руки и не дает сорваться.
ну и слова сфинкса-габи очень тронули -

— Ты не подпускаешь его к себе из-за этого? Он уже весь извёлся. И скоро ты сможешь взглянуть, что будет, когда у него пружина выстрелит.

— Гадаешь о чертях Ильи. Знаешь, чего ты не понимаешь о нём? Нет у него в этом омуте никого. Он такой, каким и кажется, Соло. Он ничего из себя не строит. Нет, даже не кажется — он есть

офигительно!

потрясающая история, огромное вам спасибо за нее!

з.

[Shiko_]

Обожаю изящные и эффектные формулировки, а тут их столько...

В вечности значения не имели ни режимы, ни войны, ни даже государства — только люди, космополитично противостоящие злу.
Очень понравилось. Мысль глубже, чем кажется на первый взгляд.

Габи выросла в Восточном Берлине. Характер Нью-Йорка ей был по колено.
Долго думала над этой фразой и так и не поняла.

Иногда хорошее настроение Соло означало, что всем остальным будет плохо.
Вот просто готовый тизер для какого-нибудь фильма.

А теперь немного о Габи. Мне сложно представить, что кто-то с ее биографией может быть наивным. Другое дело, что она наивна в делах разведки, это да. Но, впрочем, это совсем не так важно, как две терры инкогниты, которые начинают познавать друг друга. В конце концов, Габи - только повод.

[SuspenS]

Shiko_,

Обожаю изящные и эффектные формулировки, а тут их столько...

спасибо! очень рада заинтересовать! х))
Габи выросла в Восточном Берлине. Характер Нью-Йорка ей был по колено.
Тут имелось в виду, что НЙ - город, который тебя пережуют и выплюнет. Но Габи выросла в В.Берлине, она и не такое повидала, так что сама его пережуёт в качестве аперитива)))

размышления на тему Габи

а про её наивность... это вы на какую часть текста ссылаетесь?)) к тому, как она об Уэйверли заблуждалась?) в любом случае, Габи - персонаж неоднозначный. С одной стороны, она вроде и сильная девчонка с улицы, но с другой - ничего разумного в фильме не сделала. Действовала строго по приказу: соблазнить одного из агентов, чтобы прикрыл, потом предать, чтобы самой остаться в игре. Соблазняла Илью (когда поняла, что с Соло не вариант) кустарно, как по учебнику, кофе-вино-домино. Подралась разве что с ним неожиданно х) в вопросах разведки она вот прям не оч. Верю, что парни её кое-чему научат, но всё-таки не вижу я в ней хорошей шпионки. Что мы, по сути, знаем про её биографию?))) ни когда её родители расстались, ни кто её воспитывал, ни в каких она была отношениях с дядей Руди (вроде бы отношения семейные, но что она знала о нём, а что нет из фильма прямо не следует). Мне кажется, Габи вот вообще не знает, куда ей прибиться. Мечтала выбраться из-за стены - выбралась, дальше опционально. Уэйверли нашёл её раньше Соло и, как это принято, наобещал в три короба, ну она за него и зацепилась. А чёткого понимания, чего она хочет, у нее нет: в НЙ ли остаться, на покой уйти? Пока рядом есть сильный мужчина, она чувствует себя в безопасноти. С Наполеоном не вариант, он ненадёжный. С Ильёй всё очень сложно, да к тому же он и сам "из-за стены". Остаётся Уэйверли, который её и завербовал и о котором мы почти ничего не знаем (пиши характер, какой хочешь). По её образу из фильма у меня создаётся ощущение, что она только притворяется сильной и независимой (как она просто не отвечает на вопросы, когда не хочет, а фыркает и закатывает глаза, потому что на самом деле не знает, как ответить). Можно сказать, что мало кто вообще знает, чего именно хочет и куда следует идти, а Габи зато хорошо бравирует, и это хорошо х) но я, в общем, не специально выводила её какой-то наивной, просто немного подвергнутой влиянию того, кто её завербовал))) это я так, к слову. Потому что могу часами рассуждать о персонажах ну и также, думаю, ввзываясь во всё это, она явно не понимала масштаб опасности, что хорошо видно под конец фильма))

а две терра инкогниты с неумолимой скоростью движутся по направлению друг к другу, ведь живут день за час х)


пополь вух, мой милый заказчик! я вас обожаю

[bistrick]

Ох, уж этот Соло! Каждый раз он так изящно выписан, что удивляешься, как это Илья еще не у его ног)
Спасибо!

[SuspenS]

bistrick, хах! мне так запал в душу твой комментарий, что я сложно оценить со стороны, как именно выписан Соло, но если так подумала: действительно чего тут, собственно, водить Илюшу вокруг да около

[SuspenS]

Исполнение 1, часть 3/?, 6300 слов

***
Они были в спортивном зале, когда их сорвали на очередное задание. Уэйверли по определению не считал, что у них есть личная жизнь. Илью это вполне устраивало. Да и какая у него тут могла быть жизнь? Приударить за девушками из штаба или зарядить рассаду на подоконнике казённой квартиры?
И девушки, и растения требовали бы времени, которого он не мог им дать. Соня ему всегда говорила: ты женишься на своей работе, Илья. Откуда она могла это знать тогда, он поражался, но она как в воду глядела. «Наверное, судила по себе, — ответил он мысленно. — Свой свояка…»
Илья бы никогда не приударил за девушкой из штаба, чтобы потом уйти в поле на месяцы и разбить ей сердце. Пускай секретарши в Нью-Йорке и строили из себя акул мужского мира, он прекрасно помнил, что это всё ещё были нежные создания.
Он мог позволить себе близость только иногда на операциях. С равным: порой с другим разведчиком, порой с кем-то из своих завербованных агентов. Принципы были единственными константами Ильи Курякина, но даже его принципы включали в себя многое. Нельзя раз за разом успешно спасать мир и быть моралистом.
Может быть, поэтому они с Соней вообще продержались то время, которое продержались.
Личная жизнь у Габи тоже не особо клеилась. Общую личную жизнь они наладить не пытались. Чем весьма порадовали ковбоя. Тот как-то заметил на одном из особо щекотливых заданий:
— Я бы не стал с вами работать, подкати ты к Габи после Рима всерьёз.
Илья поглядел на его ножищи, протянутые через полкомнаты на пуфик, на лицо, накрытое влажным полотенцем, и задался вопросом, что было первостепенно: отношения с Габи или её предательство в Риме? Вымотанный работой ковбой уснул, так что в кои то веки Илья не стал с ним спорить, хотя ему и было, что возразить.
Про предательство Габи Илья одно знал наверняка: если бы они с ковбоем не были так увлечены войнушкой друг с другом, ей бы не удалось их провести. Этот общий промах был досаден и одновременно казался забавным. Друг за другом и за своим русско-американским соперничеством они не видели ничего дальше своего носа, и их обвела вокруг пальца девчонка из гаража. Благо, всё кончилось хорошо, не то бы тут некому было посмеяться.
Вся жизнь Габи сводилась, как это было ни удивительно для Ильи, к работе. Она решила освоить шпионское ремесло по полной и стремилась охватить весь курс в кратчайшие сроки. Ей не хотелось оставаться лишь помощником агента, она тоже метила в акулы мужского мира. Илья диву давался, зачем ей это нужно, но думал, что у Габи может получиться.
Рамки её принципов, кажется, были раздвинуты даже шире, чем он мог себе представить.
Зато вот личная жизнь Наполеона цвела и пахла. И иногда очень даже не метафорически от ворота его сорочки. Или спортивной майки.
— Да ты издеваешься! — сказал Илья, когда спустя долгие двадцать минут всё-таки опрокинул Наполеона на мат.
Он тренировал его по-своему. «Это особая метода КГБ? — спросил его Наполеон, когда устал бродить вокруг и не смог коснуться его ни разу. — Бесконтактная?»
Когда что-то шло не по плану Наполеона, он просто и без сожалений полностью план менял. Мало что в жизни в действительности стоило того, чтобы за это цепляться.
Разумеется, он стал Илью изводить, чтобы тот сорвал свою холодную маску тренера и, как обычно, по-курякински, пошёл у него на поводу.
Потому что Наполеон делал успешный выпад вперёд, Курякин — ловко уходил от удара. Поначалу это было весело, остро. Курякин лукаво смотрел из-под бровей, подначивая и как бы спрашивая: это всё, чему тебя научило твоё ЦРУ? Глаза его, окаймлённые густыми ресницами, сверкали влажным блеском азарта, живые до невозможности.
Наполеон быстро понял, что сегодня ему не удастся долго играть дурачка, и стал тащить из рукава свои немногочисленные боевые козыри. То, чему его действительно научили в жизни. В основном на улице, а не в Управлении.
Это Илья у них был золотым мальчиком КГБ, Наполеона на службу взяли по блату, и посещать занятия ему не довелось. Ему и на войне-то не досталось особой муштры: он узнал, что такое охота за сокровищами, а потом союзные войска вошли в Берлин. О чём Илья помнил и к чему апеллировал так же намеренно, раззадоривая и его, и себя.
Но и здесь Илья великолепно блокировал все его удары, раскусывал хитрости и выворачивался, как грёбаная юла. Двадцать минут неоценённых стараний, и Наполеон сам пошёл у него на поводу, отнесясь к делу серьёзнее. Они друг друга полностью стоили.
— Ты когда-нибудь слышал о Гогене, большевик? — спросил его Наполеон, намеренно вот сейчас воззвав к прозвищу.
Он встряхнул головой, закинул назад свою очаровательно выбивающуюся чёлку и глядел с лучезарной насмешливостью. Сука, издевается. Илья смотрел в ответ спокойно, не вёлся, только окинул цепко взглядом, снимая его физические показания для последующего боя.
— Это кратер на Меркурии? — усмехнулся Илья, чуть вскинув подбородок. Если ковбою хотелось поиграть в невежественный пролетариат и американского искусствоведа, то Илья с весельем ответил в масть.
Наполеон косо усмехнулся и хмыкнул. Они друг друга прекрасно поняли.
— Нет, мой дорогой комми, — и он вновь предпринял попытку (безуспешную) напасть на Илью. — Это художник. Знаю, ты не любишь импрессионизм. Но постимпрессионисты — это совсем другое. Тебе понравится.
— Откуда знаешь, что не люблю? — в глазах Илья горел интерес. А также внимание — всё его внимание было приковано к Наполеону.
— Догадался.
Наполеон попробовал сделать подсечку, ловкую, проворную, и почти задел его, но Илья всё же успел отшатнуться. Покачнулся на пятках и виртуозно устоял на месте. На его губах разгорелась довольная и смелая ухмылка. Наполеон глядел на него с жадностью, в крови там-тамом стучал адреналин. Их боевой танец был похож на прелюдию.
— Импрессионистов, а также постимпрессионистов очень любил один немецкий коллекционер, — продолжил Наполеон. — Может быть, ты слышал его имя? Отто Кребс*.
Илья напрягся. Уголки губ опустились, взгляд затвердел. У него была хорошая память на имена, которые проходили по известным ему операциям КГБ. Отто Кребс. Это имя он слышал.
Уголки губ Наполеона дрогнули. Он прекрасно умел читать по лицу Ильи (когда тот не открывался перед ним доверчиво).
— Отто был успешным немецким предпринимателем 20-х годов. Охмурял красавиц и просто обожал французскую живопись. В общем, полная противоположность тебе — неудивительно, что ты о нём не знаешь.
Илья больше не улыбался. Задет не был, но внутри покалывало: Соло вздумал обсудить операции контрразведки в спортзале? Он хотел было огрызнуться, что у него в самом деле нет ничего общего с немецкими национал-социалистами, но не успел: Наполеон в очередной раз кинулся на него и теперь почти достал. Илья немного потерял концентрацию.
Наполеон, однако, улыбнулся так широко, что Илья чуть остыл.
— Когда в следующий раз поедешь домой в отпуск, — сказал Наполеон рядом с ним, и Илье почудился шлейф какого-то дивного, но не сочетаемого с ним аромата, — загляни в Эрмитаж или Pushkinskiy. Я не понаслышке знаю, что там ты сможешь взглянуть на коллекцию Отто.
Нашёл, чем брать. Илья немного расслабился. Если ковбой всего лишь решил подразнить его — как это называется… военные трофеи, трофеи — трофейным искусством, то это ничего. Факты общеизвестные, темы безопасные.
— Не понаслышке? — переспросил Илья, выразительно вскинув брови. Глаза Наполеона довольно засверкали — Илья вычленил из его слов именно то, что и требовалось.

*история с трофейным искусством основана на этом факте

[SuspenS]

продолжение

— Как ты думаешь, — Наполеон прошёлся по мату, попружинил и глянул, — Советы когда-нибудь снова увидят Янтарную комнату?
Илья стиснул зубы. Вот же зараза!
Но в ответ и сам сделал кружок по мату, повёл плечами, распрямил их. Напомнил о своём впечатляющем росте.
— Зависит от того, отработают наши коллеги в Москве своё жалованье или нет, — спокойно бросил он. — А они профессионалы.
Наполеон улыбнулся уголками губ: удовлетворённо и почти томно.
— А то ведь начинать реституцию… Шкатулка Пандоры откроется. А дураки имеют привычку повторять друг за другом.
Он неожиданно саданул Илью в самом что ни на есть уличном стиле и задел! Задел! Его ликованию не было предела! Особенно учитывая то, как удивлённо Илья распахнул глаза.
— Ногу так не выставляй вперёд, ковбой, — посоветовал ему Илья. — Мне будет удобно подсечку сделать и повалить тебя. И этого бы мне хватило, чтобы завершить бой.
— Я помню, — Наполеон почти соблазняюще прикрыл глаза. — Сложно забыть, как ты обхватывал меня ногами в берлинском туалете. Такой гибкий, просто «Олимпия» Рифеншталь.
Илья предупреждающе покосился на других мужчин в зале. Его слова звучали двусмысленно и понять их можно было совсем не так! Этой рассосредоточенности вполне хватило Наполеону, чтобы ринуться в атаку, и… да! Блок! Удар! Он достал его, достал.
Коснуться горячей кожи Ильи было сродни удовольствию от проникновения в прекрасный сейф. Кстати, о сейфах.
— Будет неловко, если Германия не досчитается нескольких полотен в коллекции Кребса, — смежая слова с порывистым дыханием, заметил он.
— Что ты имеешь в виду? — прохрипел Илья, испепеляя его взглядом.
Одной из самых больших загадок в Наполеоне было его возможное посещение Москвы. Он знал русский, но то утверждал, что выучил его на войне, то отмахивался тем, что все агенты ЦРУ готовы к работе по этому направлению. Но если этот американский деляга всё-таки бывал в Москве и если он только посмел наложить там на что-то свои загребущие ручки…
— Открою тебе секрет. Резиденция Отто находилась в Хольцдорфе. Это недалеко от Веймара, куда, как тебе известно, в 45-м вошли союзные войска. Знаешь, в Веймаре такие прекрасные виллы… — голос, может, и прозвучал бы мечтательно или ностальгически, только теперь Илья пошёл в нападение, так что Наполеон пиздеть едва успевал, но очень старался. — И такие плохие сейфы.
И Илья всё же скрутил его. Ткнулся носом в волосы и зарычал:
— Да ты издеваешься!
Запах резко ударил ему в ноздри, вмиг вызвав волну раздражения, куда большую, чем от спекуляции ковбоя на фактах о трофейном искусстве. В отличие от этой пустой болтовни, то, что он почувствовал сейчас от его загривка, было чистой правдой.
— Весь пропах женскими духами! — взвился Илья, отталкивая его и поднимаясь. — Не мог найти время получше?!
— Да ты нюхач, Илюша! — усмехнулся Наполеон с деланным восхищением, когда принял протянутую руку и поднялся на ноги.
Он поправил майку, прошёлся ребром ладони по шее, в самом деле удивляясь нюху Ильи, и по-плутовски вскинул подбородок:
— Я бы мог даже оскорбиться и заревновать. Запах моих женщин только мой.
Илья стряхнул со лба растрепавшиеся волосы, зачесав чёлку пальцами, и посмотрел строго. Только в самой-самой глубине его глаз проглядывал азарт.
Но он глаза почти закатил и знакомо глянул в сторону:
— Последнее, что я хочу знать, ковбой.
Значит ему всё-таки не показалось.
С самого первого близкого контакта, с рукопожатия в коридоре зала, он чувствовал едва уловимый шлейф цветочного аромата. Но отмахнулся. Потом они зашли в мужскую раздевалку, где тот был атакован со всех сторон крепким запахом самцов, и Илья забыл о нём.
До момента выхода на мат. Окна под потолком были открыты на фрамугу, сквозь рок-н-ролл пробивался гром города, а Илья то и дело вновь чувствовал этот легчайший цветочный след. Словно намеренно пытающийся отвлечь его, рассосредотацивающий его кооринацию.
Илья хмуро повертел головой, поглядел на других тренирующихся и сконцентрировался на Наполеоне.
А тот делал к нему шаг и раз — то пахло им, самим Наполеоном, знакомо, сильно, привычно. То на одно слишком маленькое мгновение — женскими духами.
— Сволочь ты бесстыжая, — сообщил ему Илья.
Наполеон невинно повёл плечом.
— Завидуй молча, — он широко улыбнулся.
Илья не сомневался, что он специально!
— Хитрая морда. Никакой совести!
От Наполеона несло свиданием и торопливыми обжиманиями где-то прямо перед походом в спортзал.
— Хоть бы помылся, бесстыдник!
Илья разъярился так, что, казалось, ещё чуть-чуть, и он швырнёт в него что-нибудь. Потом он, конечно, глянул в сторону, на других людей в зале, и стал возмущаться потише.
Было очень сложно не расхохотаться, и Наполеон стоял немного помятый на спортивном мате и весело ухмылялся, глядя на своего церемонного напарника.
Соло, хитрая империалистическая морда, всегда выкидывал вот такие фортеля: подцепить дамский запах, чтобы сбить с толка его, Илью!
— А я ведь ещё тренировать его взялся!.. От чистого сердца! Да горбатого только могила исправит.
Он принял позу для атаки: расставил ноги, наклонил корпус, сжал руки в кулаки. Наполеон лизнул губы и тоже приготовился. Вот теперь начиналась серьёзная игра, и оба они были на адреналиновом пике.
— Могу посодействовать и тебе, большевик, — вежливо предложил Наполеон, не сводя с него внимательных глаз. Они по-звериному пошли кругом, сужая диаметр. — Тебе явно требуется сбросить пар.
— О да. Этим я сейчас и займусь. Только вместо свидания, я тебя в рогалик скручу, — низко пообещал ему Илья.
— О как мы подбираем выражения. Скажи, это была намеренная игра слов?
— А ты рискни и узнаешь.
— Ну-ну, Илюша…
— Ещё раз назовёшь меня так, и я за себя не ручаюсь.
— …Илюша, нельзя сказать, что ты знаешь город, если не попробовал в нём женщин. Мы уже четвёртый месяц работаем в Нью-Йорке, а ты до сих пор никого на Бродвей не сводил. Куда это годится?
— У меня, знаешь ли, не всё время перед глазами голые элизабет тейлор скачут.
— Значит, тебе нравится Элизабет Тейлор…
И всё в таком духе. Они наконец вступили в спарринг, и это было грандиозно. Лучшие техники КГБ против безбашенности Наполеона Соло. Вокруг них вскоре выстроился круг зрителей, весело подбадривающих их и отпускающих ценные замечания.
И Илья, кончено же, уделал Наполеона. А после снова протянул ему руку и, вздёрнув на ноги, объяснил его ошибки, и дал настоящий урок. И Наполеон даже отнёсся к нему со всей серьёзностью.
— Я же пришёл сюда, Илья. С чего ты взял, что я буду отлынивать?
Но дело ведь было не в этом. А в том, что это был очень хороший день. И Наполеон улыбался ему так, что Илья совсем не сердился за его шпильку в сторону Москвы.

[SuspenS]

продолжение

Взвившиеся тёмные волосы налипли ему на лоб, щёки пылали злым румянцем, глаза горели жарко. На коже выступила испарина, майка прилипла к ладному крепкому телу, невольно в который раз поражая: у Наполеона были прекрасно развиты мышцы. Если бы не природная сила Ильи, а лишь одно умение драться, может быть (только может быть!), он бы даже сумел дать ему фору.
У Наполеона были широченные плечи и длинные ноги, и каждая мышца казалась стальной, вылепленной, скульптурной. На самом деле, ему только стоило задать вектор, и он бы смог: он бы постоял за себя. Илья верил в успех своего предприятия. Хотя, положа руку на сердце, всё равно бы не перестал за ним приглядывать. Голова-то у него дурная да падкая на приключения.
И — наконец! — на нём, на Илье, было целиком и полностью сосредоточено его неугомонное внимание. Он был той его жизнью в Нью-Йорке, которая так долго, оказывается, не давала Илье покоя своей отстранённой загадочностью. Ему Наполеон улыбался, его советы слушал, перед ним выделывался.
А Наполеон показал ему класс. Выволок из закромов всё, на что был способен и чему научился за свои яркие на опасность годы. И хоть он и оказывался раз за разом на мате, всё равно не прекращал азартно улыбаться.
Илья, довольно кривя уголок губ, хлопнул его по плечу и похвалил, когда в зал вошёл человек хорошо знакомого им типажа.
Ещё держа руку на плече Наполеона, Илья заметил агента и кивнул, давая понять, что видит его. Внимательный Наполеон быстро сориентировался, неуловимо посмотрев за спину.
— Долг зовёт, — сказал он, удовлетворённо расправляя сто раз ушибленную спину.
— Без нас мир снова в петлю полез, — ответил ему Илья, бодро качнув подбородком.
Наполеон усмехнулся, и они послушно направились к выходу из зала, где их поджидал коллега с новостями.

***
Всю свою жизнь он был Ильёй. Курякиным. Илюхой. Даже Николаичем, на худой конец. И тут появился американец тридцати лет, и он вдруг сделался Илюшей.
— Da hot’ Nadyushey, kovboy, — хрипел он, осторожно осматривая пропитанный кровью бинт, прикрывавший его, ковбоя, рану. — Хоть большевичкой, хоть, не знаю, Жозефиной тебе буду, только прекращай дурака валять!
— Илюша, — тщательно выговаривая сложное русское созвучие обескровленными губами, пытался улыбнуться Наполеон. — Прости.
— В жопу мне твои извинения! Не смей умирать!
— В ж-жопу, — тень усмешки. — Что ж ты….
На его бледном, окроплённом грязью лице проскочила мучительная гримаса, которую он изо всех сил постарался скрыть и лишь тихо застонал, давя окончание фразы.
— Наполеон, послушай, — Илья устроил его максимально аккуратно и внимательно вгляделся в лицо, пытаясь поймать соскальзывающий в беспамятство взгляд. — Я вытащу тебя, обещаю…
— Не обещай, Угроза, — прохрипел Наполеон, глядя из-под слипшихся ресниц. — Не надо. Не бери груз на душу.
— Обещаю! Я вытащу тебя. Только не теряй сознание. Ты только говори со мной. Это всё, что от тебя требуется. В остальном положись на меня. Мне сейчас нужно, чтобы ты доверился.
Наполеону казалось, что они лежат на огромной паутине. Застрявшие, тяжеленные, отравленные паучьим ядом. И от движений паутина колышется, посылая сигнал монстру, словно звоночек к обеду.
А потом казалось, что можно и просто полежать. Мир ведь послал к чёрту физику с её законами и любимыми Ильёй учёными. Расстояния больше не имели значения, время вышло из-под контроля. Всё вокруг было, как вата.
А Илья, сосредоточенный, злой и грустный, глядел на него, сопротивляясь новому порядку вещей. Он всегда казался Наполеону смешным в своей наивности, но тот решил постараться сделать так, как он хочет. Наполеон вовсе не собирался сдаваться и умирать в богом забытых джунглях — просто он уже не соображал нормально.
— Портрет молодого человека, — захрипел он. — Астроном Вермеера, Рождение Венеры…
Илья испуганно уставился на него, подумав, что тот начал бредить, но потом сказал:
— Хорошо, ковбой. Да. Да! Продолжай!
И Наполеон продолжил бессвязно бормотать заученный когда-то назубок список картин из «альбома фюрера». Список предметов искусства, которые тот хотел собрать в своём музее в Линце. То, с чего практически начался путь Наполеона. И то, что Наполеон как истинный предприниматель успел выгодно продать в Штатах после войны — один из, поговаривают, шестидесяти таких альбомов.
— Это моя вина, ковбой. Моя.

[SuspenS]

продолжение

***
За два дня до этого.
Куба, Гавана.

Дождь смыл разбросанные накануне студенческие листовки, кусками папье-маше набив их вдоль обочины. Габи тревожно смотрела в окно, пока их десятилетний додж, покачиваясь от порывов ветра, спешил по набережной Малекон.
Атлантика за прочными стенами набережной была беспокойна, и пенистые брызги то и дело взлетали над пучиной. Габи изо всех сил вцепилась в серенькую ручку над дверцей автомобиля, словно собиралась удержать его на месте в случае чего. Её глаза жадно и беспокойно следили за сильно кренящимися кронами деревьев и спешащими укрыться от ненастья людьми.
— Боже, безумный! — воскликнула она, заметив, как какой-то рыбачок шёл себе в синтетическом дождевике по пирсу, не обращая внимания на ветрище, так и пытавшийся его оттуда скинуть.
Наполеон удивлённо поглядел на Габи и тронул её за руку.
— Ты боишься? — негромко спросил он.
Радио барахлило, то и дело шипело помехами. Илья беззаботно дремал на переднем сиденье. Ему, как и тому рыбаку, всё было нипочём. Он сегодня летал в Сан-Хуан, где тоже дождило, и его вымотало атмосферное давление. Никто его будить не стал.
Габи нервозно отвернулась от окна и глянула на Наполеона влажно блестевшими глазами.
— Это просто дождь, — улыбнулся он. — Правда ведь, мистер Ричардс?
Взгляд молодого шофёра мелькнул в зеркале заднего вида. Он спокойно кивнул и мягко ответил с доброй ухмылкой под усами:
— Нечего волноваться, это просто шторм. Они тут постоянно бывают.
— Вот видишь, — бодро сказал Наполеон. — Бояться нечего.
— Я вовсе не боюсь, — огрызнулась Габи, глянув на них обоих недовольно. И снова пригляделась к погодным неприятностям за окном.
«Слава богу», — подумала она, когда автомобиль наконец свернул с набережной и очутился на широком президентском проспекте. С каждым толчком в сторону у неё создавалось впечатление, что ну вот сейчас-то молодой шофёр точно не удержит управление и их просто скинет в воду. Она даже на всякий случай представила себе, как именно будет выбираться с заднего сиденья доджа.
Ричардс не слишком профессионально (не для шофёра — для молодого агента) поинтересовался:
— Вы разве не из Нью-Йорка? Я думал, там тоже часто штормит.
Габи не обратила на него никакого внимания, приглядываясь к промелькнувшему пятну поваленного дерева в просвете высоких домов. На душе было тревожно, хотя она и повторяла себе, что это в самом деле всего лишь гроза. Где-то грохотало. Серое-серое небо укрывало город, а дождь выстукивал по асфальту тяжёлыми ледяными каплями.
Люди сновали по улицам, сопротивлялись порывам ветра. Зонты выворачивало и рвало из рук. Но всё же порой где-то мелькали клочки безрассудства: кто-то упрямо продолжал сидеть в кафе, кто-то притулился под козырьком и ждал момента перебежать под другое, такое же ненадёжное укрытие. Она даже увидела пару, что целовалась, обнявшись прямо под всем этим ненастьем.
Жизнь вокруг шла своим чередом. Габи было даже несколько неуютно от собственной тревоги. Ну в самом деле, она что, гроз никогда не видела?
И тут прямо по их лобовому стеклу со всей дури ударило как раз-таки чьим-то унесённым зонтом. Она тихо вздрогнула, распахнув глаза и вцепившись в подголовник переднего сиденья, где вскинулся и Илья. Наполеон тоже напрягся, вглядываясь в чудом оставшееся целым стекло, а после обернулся, чтобы посмотреть, куда унесло поломанный зонт.
— Вау. Однажды в 56-м… — начал он, явно чтобы успокоить испугавшихся товарищей, но Габи громко заявила:
— Тормози.
Наполеон замолк и поглядел на неё, как озадаченный павлин.
— Останови машину! — потребовала она сердито.
— Что? — Ричардс даже попытался обернуться, бросив на неё быстрый и озадаченный взгляд. Что только утвердило её в мысли, что с этим мальчишкой за рулём они непременно разобьются.
— Габи… — начал Илья, но она ни на кого не обращала внимания, только в упор глядела на профиль Ричардса.
— Давай на обочину! И я сяду за руль!
— Вот не думаю, — вполне себе сердито запротестовал тот, но Габи не унималась.
Голос её, однако, звучал очень твёрдо. Как уверенность в панцире из алмазной крошки. Так что никто бы не смог упрекнуть её в том, будто у неё начиналась истерика.
— Думаю, агент Ричардс, — сказал Наполеон, хмуро наблюдавший за перепалкой. — Лучше вам сделать так, как она просит.
— Что такое, Габи? — Илья тоже обернулся к ним, и его глаза выражали решительность. Он заключил, что чего-то не знает, и был готов довериться напарникам.
Формально Наполеон был старшим агентом и вышестоящим офицером, так что, хоть и с явным недовольством, Ричардс остановился в отдалённом от щитов, деревьев и автобусных остановок местечке и поменялся с Габи местами.
— Ты же промокнешь. . . — бормотал Илья. — Она же промокнет!
Но рокировка была осуществлена, нравилось это остальным или нет.
— С Потсдама такой дороги не видела, — сообщила Габи.
Как только она села за руль, всё в ней как-то переменилось, расслабилось и наполнилось уверенностью. Руки твёрдо поправили зеркала и легли на руль.
— Ну знаешь, — фыркнул Илья. Сравнила тоже: взрывы на шоссе и грозу.
— Дьявольская погодка, — почти азартно сказала Габи, и машина тронулась.
Илья следил за напарницей озадаченно и посмотрел в зеркало заднего вида. Хотел переглянуться с ковбоем, молча спросить у него, что такого он проспал. Но увидел лишь сосредоточенное и тревожное выражение на его лице, расписанном чёрно-серым витражом теней от капель на стекле.

***
Наполеон всегда учил её: в этой работе, Габи, нужно доверять своему инстинкту. Нужно его слушаться. Быть начеку. Никогда не отмахивайся от своей интуиции.
И хоть они этого и не поняли, но инстинкт Габи спас им жизни.
Попади они в аварию, может, она бы их не убила. Но внимание бы привлекла. Упади на них дерево или столкнись они с другим автомобилем, началась бы сутолока, и их раскрыли.
После долгих пыток Т.Р. А.Ш. убила бы Габи первой — из жестокой показательности. У них на глазах. А вот между ними двоими выбрать было бы сложнее. Пока Наполеон бы не перетянул одеяло на себя, и в самом деле желая защитить этого бестолкового русского и всё же надеясь дать тому время на действия. Илья был гением разведки и уже не раз спасал их из самых беспросветных ситуаций. Так что агент Т.Р. А.Ш. бы понял: лидер у них американец. Значит, русский тоже умрёт у него на глазах.
Но всего этого не случилось. Роковая случайность коснулась их кончиками пальцев и прошла мимо. Габи доверилась словам Наполеона и своей интуиции.
А дождь всё не переставал, и, когда они добрались до своего жилища, у Илья страшно болела голова.
— Бедный… — начал было Наполеон, но Илья бросил на него настолько предупреждающий взгляд, что тот развёл руками, как бы говоря: «А с чего ты взял, что я хотел назвать тебя Илюшей?» — «Но ты же меня понял».
Габи принесла Илье жопку лимона на чайном блюдечке и вопросительно поглядела на вступивших в очередной невербальный диалог напарников. Порой они её просто поражали своей телепатией. Они могли смотреть друг на друга до нескольких минут, и при этом на их лицах выразительно сменялись эмоции. Будто в самом деле было возможно вот так вот друг друга понимать и даже спорить. Теперь оба красноречиво взглянули на неё.
— Понятия не имею, что вы хотите. Но вот тебе лимон, — она протянула блюдце Илье. — Натри виски. Это поможет от боли.
Илья послушался, а Наполеон изумлённо мотал на ус.
От лимонного сока виски защипало, но боль отступила. Потрясающе!
— Что бы мы без тебя делали, ладушка — возликовал Илья, запрокинув голову.
Он вытянул ноги, но те упирались в кресло, а воспитанный русский не мог закинуть их в обуви на мебель.
— Полагаю, сидели бы один в Москве, другой — в Нью-Йорке. Надеюсь, хотя бы я была бы в Лондоне.
Наполеон усмехнулся и с высоты своего роста видел, как уголки губ Ильи тоже вздрогнули. Это была правда. Их история началась вовсе не с Рима. Она началась с того, как они с Ильёй одновременно вышли на фройляйн Теллер в Берлине.
Вот так, в общем-то, А.Н.К.Л. отправил их на Кубу. Пожалуй, нельзя было служить в разведке и не побывать в этом регионе. Но здесь снова всему виной была Т.Р.А.Ш.
— Поэтому я останусь крайне вам признателен, если вы будете вести себя тихо, — напутствовал Уэйверли на инструктаже. — Особенно вы двое, Советы и Штаты. Давайте в этот раз без дуэта Мартина и Льюиса**.
Так что, пока американцы пытались отравить ботинки Че, чтобы у него выпала борода и была подорвана репутация, а русские подливали масла в огонь революции, трём агентам А.Н.К.Л. предстояло как и всегда разобраться с проделками Т.Р. А. Ш.
Иногда Наполеону начинало казаться, что он попал в какой-то параллельный мир. Десять лет он отдал разведке и знал столько о том, как пишется история, что думалось, он знал всё в этой жизни. А потом его поставили работать по направлению Т.Р. А.Ш., и стало понятно: он и сам был одним из тех беззаботных гражданских с «солнечной» стороны.


** Дин Мартин и Джерри Льюс - коммический дуэт 40-х

[SuspenS]

продолжение

По дребезжащему от ветра окну хлестал дождь, и он с ироничной усмешкой наблюдал за переходами свинца в облаках. «Век живи, век учись, Наполеон», — говорил он себе.
— Помни, Габи, — сказал он вслух. — Разведчик хорош ровно до тех пор, пока не думает, что узнал всё в своей профессии. По аналогии с водителями! — он радостно вскинулся, придумав, как ловко объяснить ей мысль на её языке. — Почему молодые водители реже попадают в серьёзные аварии?
Габи похмурилась, подумала над его словами и предложила:
— Потому что внимательны от неопытности.
Наполеон кивнул, как довольный преподаватель. Краем глаза он видел, что Илья тоже заинтересованно смотрит за ними с дивана.
— Твоя карьера будет кончена в тот момент, когда ты самоуверенно подумаешь, что ты профи.
Наполеон не удержался и метнул взгляд в Илью, рассчитывая найти в нём поддержку. А даже если и оппонента, то всё равно. А увидел на его лице неожиданное выражение познания и растерянности. Он внимал его, Наполеона, словам, хотя безусловно сам был профи.
Можно прожить с человеком жизнь и так и не узнать его. Люди тебя всё время разочаровывают, к ним доверия нет. Даже спустя тридцать, сорок лет они могут тебя предать. История не новая, люди расстаются и начинают ненавидеть друг друга и после сорока лет брака.
А как можно узнать человека за три месяца? Очень просто — они прошли бок о бок огонь, воду и медные трубы. И Наполеон видел, как иногда на лице Ильи появлялось такое выражение полного доверия — не глобального, а сиюминутного. Говори, ковбой, я буду слушать, я сделаю так, как ты скажешь. Илья привык исполнять приказы, он был послушным. И Наполеон чувствовал то, отчего уже совсем отвык: ответственность за кого-то другого, кроме себя.
Над крышами картонных домиков раздался раскат грома, Габи посмотрела в окно и недовольно нахмурилась. Он улыбнулся в ответ на её милый страх перед грозой. Впрочем, сейчас она выглядела, как маленький возмущённый воробушек.
— Давайте чаю попьём, — предложил он расслабленно.
— Чай, — радостно согласился Илья.

***
Электричество выбило примерно через три часа после ухода Наполеона. Илья спустился вниз, посмотрел, что с щитком, но света не было видно ни в одном из тесно стоящих домов на всей улице.
— Один человек говорил мне, что в первую весеннюю грозу нужно полежать на полу, — поделился он, чтобы развеселить тоскливо взирающую на серую непогоду Габи.
Она повернулась, скользнула по нему каким-то пустым взглядом и заметила:
— Сейчас осень.
— Осень, — со вздохом кивнул он.
— Не так я представляла себе поездку на Кубу.
— Ну видишь, как. В Сан-Хуане тоже лило. Тут проходит какой-то фронт.
Габи закивала расстроено, и Илье захотелось подойти, коснуться её, взбодрить. Когда она вот так тревожно смотрела вдаль, куда-то, куда он посмотреть не мог, потому что она не впускала его в свои мысли, Илью захватывало чем-то, очень похожим на чувство вины.
Её маленькие руки лежали на коленях, и он долго смотрел на них, думая, как мог бы согреть их в своих больших ладонях.
— На океане в шторм очень красиво, — заметил он. — Когда дождь уймётся, можем сходить. Только нужно будет достать тёплых вещей.
Они в самом деле не рассчитывали на такой приём от кубинского климата и взяли с собой только летнюю одежду. Хотя у ковбоя наверняка что-то найдётся, он в вопросе гардероба меры вообще не знает.
При упоминании океана Габи поёжилась. Илье очень захотелось сделать для неё хоть что-нибудь. Но нельзя было даже поставить музыку — электричество.
Потом с половины балконов безумным порывом ветра посрывало верёвки для белья. Оконная рама громыхнула, и Габи испуганно отпрянула. А что-то очень массивное и звенящее шарахнулось где-то совсем неподалёку.
Габи было попыталась выглянуть, рассмотреть: кажется, на один из балконов сорвало телевизионную антенну. Но Илья твёрдо скомандовал:
— Не подходи к окнам.
Небо разрывали всплески иссиня-белых молний. Даже если бы был свет, им не стоило включать электроприборы.
Снаружи шумело так, словно они оказались внутри пылесоса. Небо совсем заволокло, на город опустили преждевременные сумерки. Словно медленно, но неуклонно к ним подкрадывалась какая-то мифическая тьма. В слабом сумеречном свете было видно, как ветер носит мимо листья и мелкий мусор. Но порой, судя по звукам, в дом врезалось и что-то крупное. Погода явно ухудшалась, и в обозримом будущем гроза должна была стать только пуще.
— И где Наполеона носит? — Габи кусала губы, нервно расхаживая по тёмной комнате.
Илью и самого очень волновал этот вопрос. Соло был таким Соло, что умудрился отправиться чёрте куда в настоящую бурю! Она снова швырнула что-то в их окно, зазвенела стёклами где-то поблизости. Даже в комнате шелестел ветер, но иногда из-за стены слышались голоса соседей. В такую погоду часто накатывает невыразимая тоска. Илья мог понять Габи, но самому ему было не до таких капризов.
Где-то там, под этим шквальным ветром, шатался неприкаянный Наполеон. Он не взял даже автомобиля — ключи одиноко лежали на комодике в прихожей. Взял ли он зонт? И куда вообще направился? С него станется пойти посмотреть капитолий. Даже такой ливень не будет ему помехой, если Наполеону вздумается взглянуть на архитектурный памятник классицизму!
Илья с сосредоточенной миной на лице направился беззастенчиво обшарить личные вещи ковбоя, чтобы найти хотя бы одну зацепку. Ничего, для них такое было в порядке вещей: они же совали друг другу жучки.
На последние, к сожалению, полагаться не приходилось. Из-за атмосферного напряжения, сигнала совсем не было. Илья надолго зарылся в свою аппаратуру, позаимствовал кое-что у Наполеона, но тщетно. Сигнальный маячок на экране слабо блеснул разочек и затих, окончательно сожранный помехами. По крайней мере, ботинки Наполеона находились в районе Ведадо, и Илья надеялся, что и всё остальное тоже.
— Я найду его, — решительно заявил он, вновь показавшись в комнате.
— Ты пойдёшь на улицу? — Габи распахнула глаза.
Илья бы мог продолжать, углубиться в платы и транзисторы, пока не поймал бы чёткий радиосигнал, но что-то в нём накалилось, нервировало. Он чувствовал, что не стоит тратить время.
— Он же непутёвый. Да и дождь не любит, сразу рассеянным становится.
— Волновалась за одного, теперь буду за обоих! — охнула Габи. Она и сама была на нервах, не хотела выпускать Илью, но и бросать Наполеона не хотела тоже.
— Это часть моей работы. Вытаскивать людей из экстремальных обстоятельств. Не переживай, Габи, я не пропаду. И этого балбеса притащу.
И, подумав, добавил:
— Если скоро не вернёмся, значит решили переждать грозу.

[SuspenS]

окончание

***
***
До Ведадо было рукой подать. Ещё днём он доехал бы туда за десять минут, но теперь…
В войну могли уйти недели на то, чтобы перебраться из одного дома в другой, соседний. И продираясь на автомобиле сквозь бушующее ненастье, Илья вспоминал такие истории.
Он промчался мимо Наполеоновского музея, раскидывая вокруг потоки воды и не надеясь, что Наполеон мог найти укрытие под портретом тёзки. На перекрёстке «л21» (проспекты назывались по номерам, улицы — по буквам) дерево продавило крышу автобусной остановки, и Илья хмуро качнул головой. Понесла же Наполеона нелёгкая…
С испанского «vedado» переводится как «запретный». Когда-то он был линией обороны от пиратства: запрещалась застройка всей территории района, чтобы не мешать обзору Карибского моря, откуда совершались набеги. Теперь же из морских пучин пришла другая напасть.
Илья принял сигнал от жучка в ботинке Наполеона именно из этой точки. 1107, улица Сан-Мигель. Что ему могло здесь понадобиться? Не музей же, в самом деле. Из зацепок, выловленных в вещах Наполеона, следовало несколько вариантов. Через пару улиц в сторону набережной располагалась редакция, и Илья не мог сказать, что именно, но что-то направило его туда. Он бросил взгляд на часы: семь. А темень вокруг стояла на все десять.
Автомобиль покачивало. За пеленой дождя, плотно укрывавшей ветровое стекло, не было видно ни зги, и он опасался кого-нибудь сбить. Со всех сторон грохотало и шелестело, но Илья мало обращал внимание на погоду. У него была цель, а цель может провести человека и через горные хребты, и через океанские глубины.
Снова вспомнился Брюсов, и Илья мысленно продекламировал его, чтобы унять тревогу, неотступно напоминавшую о себе с каждым вывернутым деревом или разбитой витриной:
Но, отважный, со стихией
После бьешься с грудью грудь,
Чтоб ещё над новой выей
Петлю рабства захлестнуть.

Верю, дерзкий! ты поставишь
По Земле ряды ветрил.
Ты своей рукой направишь
Бег планеты меж светил…
Нет ничего, с чем бы он не мог справиться. Тем более, если от него одного, возможно, зависит чья-то жизнь. Пускай и чужая, совершенного незнакомца. Он сам выбрал свой путь. А уж жизнь своего друга он ценил высоко.
Илья, и так крепко сжимавший руль, чтобы удерживать покачивающийся от порывов ветра автомобиль, вцепился в него намертво. Сердился на ковбоя, тревожился за него. Проклятый, неугомонный, вписавшийся прямо в его, Илья Курякина, сердце. Где было совсем не так много места, где мало кто удостаивался этой чести: быть его другом.
Проклятая стихия стала для него такой неожиданностью, что он готов был взвыть! Погони, плен, пытки, угрозы — всё это было прескверно, но это была их жизнь. Они знали, на что шли, и умели с этим справляться. А стихия! Он, Илья, не мог её контролировать, она насмешливо вписалась прямо поперёк всех его планов и забрала Наполеона в неизвестность.
Так что, когда он подъехал к зданию редакции газеты «*** Ньюс», он в чувствах был готов и на большее, чем вызволить из урагана. Он был на пределе. Что-то намного большее, чем просто разведка или Т.Р.А.Ш., нависло над жизнью Наполеона.
Он выбрал для автомобиля самое безопасное место с учётом того, что беда любила подкрадываться, откуда не ждали. И бегом бросился по пересечённой местности, ещё утром бывшей захолустной улочкой Гаваны. От здания, в котором базировалась газета, уже отодрало старую вывеску и теперь опасно раскачивало флагштоги. Сопротивлялся дующему в лицо ветру, Илья, на всякий случай, держался руками за что мог. Люди ему встречались изредка, все благоразумно предпочли убраться с улиц.
Он вымок до нитки и продрог. Но всё-таки уверенно вбежал по скользким ступеням и едва успел поймать подхваченную порывом ветра дверь, с силой потянув её на себя, чтобы закрыть.
Электричества в редакции не было. Только сумеречный свет падал через стекло в конце коридора, слабо освещая путь. Но, в целом, внутри всё стояло на своих местах. Бардак здесь характеризовался разве что профессией «журналист», но никак не бурей. А вот за её грохотом снаружи сложно было прислушаться к звукам внутри и понять, есть ли здесь кто-нибудь ещё.
— Соло! — крикнул Илья, но звук его голоса поглотил раскат грома. Что-то скрежетало по внешней стене здания.
Он миновал сумрачный коридор и вошёл в более ясное пространство офиса. Здесь было четыре окна, и одно из них заклеивал скотчем Наполеон.
— Ковбой!
Не ожидавший крика, Наполеон резко обернулся, воззрившись на него изумлённо. В одной руке он держал отмотанную ленту скотча, в другой — сам моток. Молодец, сориентировался.
— Илья, — удивлённо сказал он. Не спросил, а скорее просто прокомментировал факт его присутствия.
А Илья замер на месте и смотрел на него через заставленную рабочими столами комнату. Не охватывал взглядом фигуру, считывая возможные травмы, а просто глядел в упор. Так, словно не надеялся уже увидеть его целёхоньким.
И, опомнившись, решительно направился к нему, расталкивая стулья и коробки, полные бумаг и газетных страниц.
— Чтоб тебя, Соло! — злился он, ведомый, должно быть, тем же самым порывом, который подсказал ему: ищи ковбоя в редакции. — Я убью тебя!
Наполеон — кудрявый, мятый Наполеон — смотрел на него почти растерянно, лице появилось печальное от усталости выражение. Илья в мгновение ока преодолел разделявшее их расстояние и, сам не понимая, что творит, захваченный этим дурацким ранимым выражением на его лице и своей собственной тревогой, сграбастал его в медвежьи объятия, облепив Наполеону руки скотчем.
— Большевик… — растерянно выдал тот, но Илья отстранился и сердито посмотрел на солидную ссадину его на челюсти.
Он бесцеремонно, но на удивление бережно тронул его за подбородок, отвернув голову.
— Покажи, — прорычал он. — Кто тебя так?
Инстинкт велел ему защищать своё. А Наполеон был его напарником. Укрытие редакции уже не казалось таким безопасным, но враг — олицетворённый, живой, был почти желанен сейчас. Он был понятен! Он не был неподвластной стихией.
— Да никто, — выдохнул Наполеон без возмущения. Досадливо. Он дернул головой, отнимая лицо, и отлепил от рук скотч, смятый этим медведем. — Меня ветром сшибло.
Вот тут Илья опомнился от морока, шагнул в сторону и заворчал:
— Какого чёрта тебя понесло куда-то!
Он глядел на этого вымокшего, растрёпанного, усталого Наполеона. На высохшие кудрями волосы, на мятый пижонский костюм. На сбитый подбородок — и внутри всё сжималось жалостью и злостью!
— Не видел что ли, что на улице творится?!
А Наполеон его, конечно, удивил. Он посмотрел спокойно, словно его вовсе и не задевало, что Илья выговаривал ему тут, как мальчишке. Ловко свёл вместе факты и выдохнул:
— Лучше бы снова обнял, чего ругаешься.
Ну знаете!.. Илья замолк, грозно сверля его взглядом, но не сердясь всерьёз. Ну обнял, и что? Волновался.
Он надулся, что Наполеон нашёл забавным в исполнении этого медведя, и улыбнулся.
Они друг друга полностью стоили и именно поэтому вместе им было интересно. Порой осада одного вдребезги разбивалась о стену второго.
— Как ты меня нашёл?
— Интуиция привела, — фыркнул Илья. — И немного помог жучок в твоём каблуке.

tbc

[qazanostra]

Прекрасно, автор!

я так люблю то, как ты передаешь характеры героев. они смотрятся и вписываются очень органично в любую ситуацию, что не сомневаешься, что это действительно могло происходить в прошлом веке (тут отдельная ода твоей работе над матчастью!!)
обожаю, что в этом фике Наполеон такой неловкий
— Кто тебя так?
— Да никто, — выдохнул Наполеон без возмущения. Досадливо. — Меня ветром сшибло.
НУ КАК, КАК эта глыба элегантности и грациозности может быть таким неловким когда дело касается Ильи (риторический вопрос)


p.s. все никак не могу перестать видеть Нила Кэффри между строчек в описании Наполеона и наполеоновской квартиры (мало того актеры одинаковые, так еще и роли просто один в один. я очень хочу кроссовер, пожалуйста, помогите!)

[SuspenS]

qazanostra, спасибо-спасибо!
asyavi,

НУ КАК, КАК эта глыба элегантности и грациозности может быть таким неловким когда дело касается Ильи (риторический вопрос)

х))
Белого воротничка лично я смотреть не смогла, но их история это ппц и вопрос больше к Риччи, так что не знаю, что там у него на хате, я писала ее без референсов. Кстати, начало сцены про квартиру было написано ещё два года назад..) а кроссовер я когда-нибудь да, но не в этом тексте
спасибо за отзыв!

[qazanostra]

Оффтоп)))

все никак не могу перестать видеть Нила Кэффри

Мне помогает тот факт, что там динамика отношений другая))) У Нила с Питером хоть и скрытность, но основа отношений в изначальном доверии, слепом и непродуманном местами. У Наполеона и Ильи более чёткое противопоставление интересов/взглядов/жизненных целей/менталитета. Отношения строятся, скажем так, от противного)))

qazanostra, я имела ввиду просто схожесть Нила и Наполеона как персонажей))
отношения и подход у обоих с напарниками абсолютно разные, это точно)

[Squirry]

Офигенная атмосфера здесь в "кубинском" куске) Буря!!!

— Понятия не имею, что вы хотите. Но вот тебе лимон

В любой непонятной ситуации предлагай фрукты))) Как Наполеон тогда Виктории: "Grapes?"
Болтают тут, понимаешь, телепатически))) что еще остается, только лимон)

По крайней мере, ботинки Наполеона находились в районе Ведадо, и Илья надеялся, что и всё остальное тоже.

— Лучше бы снова обнял, чего ругаешься.

Ых. Такие классные оба) Помятый кудрявый Наполеон) А Илья прилетел спасать.

[пополь вух]

дорогой мой автор, от вас такой неизменно чудесный кусочек снова) просто замечательный, особенно запала в душу сцена-интерлюдия с ранением наполеона, очень тревожная и болезненная, но очень искренняя, ведь у них нет времени на реверансы.

— Не обещай, Угроза, — прохрипел Наполеон, глядя из-под слипшихся ресниц. — Не надо. Не бери груз на душу.

- вот это меня особенно тронуло - что наполеон даже перед лицом надвигающейся смерти думает не просто об илье, а даже беспокоится о его душевном состоянии.

Про предательство Габи Илья одно знал наверняка: если бы они с ковбоем не были так увлечены войнушкой друг с другом, ей бы не удалось их провести

- а вот это для меня стало внезапным открытием - а ведь и верно, вы точно это подметили)

После долгих пыток Т.Р. А.Ш. убила бы Габи первой — из жестокой показательности. У них на глазах. А вот между ними двоими выбрать было бы сложнее. Пока Наполеон бы не перетянул одеяло на себя, и в самом деле желая защитить этого бестолкового русского и всё же надеясь дать тому время на действия. Илья был гением разведки и уже не раз спасал их из самых беспросветных ситуаций. Так что агент Т.Р. А.Ш. бы понял: лидер у них американец. Значит, русский тоже умрёт у него на глазах.

- всего один абзац, а я почему-то так четко эту сцену увидела. слава богу, что это было лишь предположение, иначе было бы слишком жестоко.

Порой они её просто поражали своей телепатией. Они могли смотреть друг на друга до нескольких минут, и при этом на их лицах выразительно сменялись эмоции.

- боже, как же я обожаю такое молчаливое общение, понимание друг друга даже не с полуслова, а вообще без слов. такой признак душевной близости, что дух захватывает

Илья привык исполнять приказы, он был послушным. И Наполеон чувствовал то, отчего уже совсем отвык: ответственность за кого-то другого, кроме себя.

- вот это тоже тронуло. хочешь-не хочешь, наполеон, а ты уже попал по-полной и никуда не денешься, придется брать на себя ответственность за илью)

вся сцена с ураганом - просто пир воображения! так потрясающе описано, что видишь это все своими глазами и полностью проникаешься этим настроением - этим тревожным предчувствием неминуемо надвигающегося бедствия. да еще и наполеона понесло куда-то, неугомонного!

Где-то там, под этим шквальным ветром, шатался неприкаянный Наполеон.

- вот сидел бы он на месте, был бы просто обычный ураган, который бы они пережидали спокойно в своем номере все вместе, а теперь ситуация стремительно движется в сторону катастрофы. конечно же, илья не усидит на месте, пусть он и скажет себе тысячу раз, что наполеон сильный и вполне справится сам

Сердился на ковбоя, тревожился за него. Проклятый, неугомонный, вписавшийся прямо в его, Илья Курякина, сердце

— Илья, — удивлённо сказал он. Не спросил, а скорее просто прокомментировал факт его присутствия.

- тоже почему-то тронуло. наполеон не ожидал, что за ним придут. будто он не стоит того, чтобы о нем переживали. как-то сразу думается, что он привык к одиночеству, привык справляться сам, не рассчитывая ни на кого.

Наполеон — кудрявый, мятый Наполеон — смотрел на него почти растерянно, лице появилось печальное от усталости выражение. Илья в мгновение ока преодолел разделявшее их расстояние и, сам не понимая, что творит, захваченный этим дурацким ранимым выражением на его лице и своей собственной тревогой, сграбастал его в медвежьи объятия

- все, я растекаюсь в счастливую лужицу от такой невозможной милоты)

Инстинкт велел ему защищать своё.

- о да, именно так!

— Лучше бы снова обнял, чего ругаешься.

- о боже, вот это просто контрольный выстрел! горячо поддерживаю предыдущего оратора!

дорогой автор, история становится все прекраснее с каждым кусочком, неизменно передаю вам свои благодарность и восторг и ожидаю продолжения! очень хочется поскорее узнать, как разрешится ситуация с раненым наполеоном.

всегда ваш преданный поклонник
з.

[BlueSunrise]

Спасибо за продолжение, чудесная вещь!

[Зефири]

Красавчики!

[bistrick]

Хитрая морда. Никакой совести!

точно котяру ругает за крынку сворованной сметаны или соседских черных голубоглазых котят))

хоть, не знаю, Жозефиной тебе буду, только прекращай дурака валять!

ВОТ! ОНО!
Как же это все замечательно, завораживает!
Что касается тренировок вспомнилось

Спасибо!

[Shiko_]

Нелинейное повествование в принципе нагнетает нервозность, а тут еще Нап картины перечисляет, и эта буря... Очень волнительный кусочек.

Наполеон - анти-Золушка. Пока он ботинок не потерял, Илья его везде достанет. )))

Соло был таким Соло..
в цитатник

[Squirry]

Наполеон - анти-Золушка. Пока он ботинок не потерял, Илья его везде достанет.

bistrick,
А я ту картинку вспоминаю каждый раз, как вижу эту марку:

[elxeiny]

Автор, спасибо, что снова в нами))

[SuspenS]

Исполнение 1, часть 4/?, 3218 слов
сплошное бла-бла, но я не могу без этого

Начало

***
Наполеон, конечно, небеспричинно высунулся из дома под кубинское ненастье. У него была встреча с агентом и отменять её из-за дождя не стал даже он. Это много позже над Атлантикой пронесётся быстрая дробь морзянки, которая заставит сердца радистов испуганно сжаться: ненастье получит имя и классификацию — ураган.
Если бы только сердце Габи в тот день сжималось, предчувствуя эту же самую беду… но всё произошедшее дальше было для них пока неведомо, лишь беспокоило предчувствием. Сейчас пространство вокруг выстраивалось, как они надеялись, крепкими стенами редакционного здания, и Наполеон сказал:
— Давай найдём склад. Он наверняка находится в подвале, и там можно укрыться в рулонах бумаги.
Илья представил себе комичную картину, в которой Наполеон завернётся в бумагу, как хулиган в рулон обоев в новом фильме Гайдая*, и хмыкнул себе под нос. Ветер за окном бушевал так, что их бы снесло на пути к машине. Подтверждение этой мысли расцветало на подбородке Наполеона — один раз его уже сшибло с ног. Им стоит пересидеть грозу здесь.
— Давай, ковбой, — твёрдо кивнул Илья и осмотрел редакцию. Еда, вода и одеяло им бы не помешали.
Он обнаружил корзинку с яблоками на чьём-то столе и забрал её. Им она сейчас могла быть нужнее, чем настоящему владельцу. А потом обернулся и увидел, что Наполеон стоит на одном колене возле двери главного редактора и копается отмычкой в замочной скважине.
— Ну и что ты делаешь? — спросил его Илья, замерев с «прикарманенной» корзиной яблок в руках.
— Не будем же мы ждать ещё одной идеальной возможности, — не отрываясь от взлома, сказал Наполеон. Потом дверь, очевидно, щёлкнула, чего Илье не было слышно за шумом с улицы, и уголки губ Наполеона восторженно приподнялись. — Лассен продался Т.Р.А.Ш., проверим его стол и сейф.
В полутьме было видно лишь силуэт Наполеона на фоне матового стекла, отделявшего офис редактора Лассена. По стеклу копошились быстрые тени бушующей снаружи листвы. Илья выпрямил спину и кивнул серьёзно.
— Давай. Я посмотрю здесь. Какие столы?
— Начни с Пинчера, Уолтера и Гарби, — поделился новой информацией Наполеон, постукивая забарахливший фонарик по ребру ладони.
Он скрылся в стеклянном офисе, и только тусклый луч фонаря мелькал внутри. Илья отыскал в творческом хаосе на столах металлические таблички с фамилиями и принялся аккуратно просматривать бумаги и личные вещи корреспондентов. Непогода отступила на второй план. У них появилась работа.

***
Что-то в нём тянулось, рвалось навстречу Наполеону. И это что-то было неправильно. Потому что оно было развязно. Илья отсел от него подальше, прижался спиной к громадному мотку бумажного рулона и позавидовал его твёрдости. Её сейчас очень не хватало ему самому. Ладони странно покалывало. Он понял, что уже давно не давал себе воли.
Тело, руки, плечи — словом, всё в нём ещё помнило объятие с Наполеоном. Крепость его спины, запах волос, даже ощущение влажноватой ткани под ладонями. Промок совсем дурак. Заболеет ещё.
За себя Илья не волновался: он был закалённым, что ему какой-то ливень, а вот ковбой… Он так успешно изображал из себя сиафанта, что ты всё время забывал: это разведчик. У него за плечами огромный опыт. Он не так прост, как кажется.
Илья забился в угол и угрюмо молчал, так что Наполеону не оставалось ничего другого, кроме как болтать.
И он рассказал, как однажды в 45-м оказался почти погребён в затопленной шахте, куда полез за «Святым Павлом». Как не успел вовремя эвакуировать другое полотно «из-под нацистского носа» и только сам спрятался в кузове, и преодолел вместе с картиной пятьдесят километров, часть из которых — под обстрелом.
В продолжение темы о трофейном искусстве, начатой им же в спортзале, он рассказал, как вообще родились «хранители памятников», и как в их ряды влился он сам.
Как после мадридского Прадо, Пёрл-Харбора и оккупации Парижа музейные работники в Нью-Йорке быстро поняли, что в ближайшем будущем ждёт их святилища, если враг заступит на американскую землю. И как немного позже, в 43-м, в другой части земного шара примерно те же мысли посетили голову одного английского вояки.
— De facto всё началось в Лептис-Магна, в Северной Африке, — говорил он, разглядывая лицо Ильи в полумраке складского помещения. — Когда подполковник британской армии и директор Лондонского музея Мортимер Уилер оказался в древнем городе римского императора Луция Септимия Севера. Грандиозный памятник архитектуры, Илья, и следы от танковой гусеницы. Тут прежде следует рассказать о «Кирейском фиаско»…
И Наполеон говорил, говорил, рассказ его вёлся гармонично: были в нём взлёты и падения, внезапные личные детали и ироничные комментарии. Он поведал две истории о себе: одну нелеповатую и одну полную злоключений, из которых он вышел героем. Илья видел, как ловко он ведёт рассказ, вворачивая ораторские приёмы, но сидел в своём укрытии молча и смотрел на него, как студент на своего самого любимого преподавателя.
Путаные кудри обрамляли его лицо, на лоб то и дело падала чёлка, и он очень напоминал того себя из Рима. Когда вытащил его, Илью, из воды, велел замолчать и выволок на берег. Илья ещё помнил это острое чувство горечи и страха, когда обернулся в ответ на автоматную очередь и увидел, что Наполеона на корме катера нет.

* имеется в виду картина "Приключения Шурика", которая на самом деле вышла только в 65-м году

[SuspenS]

продолжение

Воспоминания о той ночи путались. Банки его памяти, наверное, водой залило. Но одно в них горело ярко — ковбой его спас, хотя Илья никак не ждал подмоги.
Наполеон подтащил его, скользившего по камню, за водолазку, поставил на ноги, хлопнул по спине и уже смотрел вокруг, прислушиваясь к опасности. Тонуть Илье, мягко говоря, не понравилось. У него жутко драло в лёгких, в горле и свербело в носу. Голова была тяжеленная, а в лоб и затылок будто бы кто-то залил кислоту. Кроме того, вода попала в уши, и их заложило, но он и так, казалось, не смог бы нормально слышать. Нормально ориентироваться и соображать.
— Большевик? — наконец тихо окликнул его Наполеон, снова сосредотачивая на нём внимание. Им нужно было делать ноги с Винчигуэрра-шиппинг, и только один из них был для этого в адекватном состоянии. Наполеон тяжело вздохнул. — Пойдём за мной. Только тихо.
Ему пришлось взять ответственность на себя.
Мысли утекали в тот день, и это совсем не помогало Илье сосредоточиться в дне сегодняшнем. Он помнил, как десять километров на мотороллере утыкался ковбою в мокрое плечо, тянул солёный запах от его водолазки. Как стучали собственные зубы, и как потряхивало от холода их обоих.
Илья старался держать спину ровно, не наваливаться, не мешать ему рулить, но то и дело находил себя сгорбившимся на нём, обессиленным, впавшим в болезненный транс.
И только плечо Наполеона оставалось неизменно твёрдым и надёжным.
А потом была Виктория, очередная беготня, очередная тревога за Наполеона и… в общем, потом всё сложилось логическим образом. Илья ведь был, как слепой щенок. И если бы только Виктория не пришла в ту ночь к Наполеону, Илья и не знал, как бы всё сложиться могло.
— Ты меня вообще слушаешь, Угроза? — спросил Наполеон, и Илье показалось, что глаза его в темноте блестели лукаво.
— Слушаю, ковбой. Я тебя очень внимательно слушаю.
«Наверное, погода на него так влияет», — подумал Наполеон. У Ильи и без того голова днём болела, а теперь он ещё и замёрз. Но стойкий вид держать будет до конца. Наполеон рассказал ему почти всю правду. Выложил про хранителей всё, что знал. Умолчал об очевидном, о себе. Лицемерил и сам это понимал, но не хотел получить от него долю осуждения. Да, я помогал им, а потом сам стал одним из тех, против кого они боролись. Вором. Я использовал их, Илья. Мир устроен совсем не так наивно, как хочется верить вам, идеалистам.
— На самом деле, в то время я правда был восхищён. Жалкая кучка людей искусства против целого фронта. В шестнадцать меня многое впечатляло, но увидеть такое я не ожидал никак. Они сражались за своё дело поодиночке. У них не было никаких полномочий, никаких приказов, чтобы заставить солдат слушаться. Они могли полагаться лишь на себя и на свою силу слова. Лишь убедить военных сознательнее относиться к тем памятникам искусства, которые безжалостно смывала война, — говорил Наполеон, в самом деле немного приоткрывая душу. — Эти люди как никто достойны восхищения, Илья. Но больше меня поразило совсем другое. В 43-м Рузвельт в самом деле дал добро на создание Американской комиссии по охране памятников. Были выделены субсидии, приняты меры на государственном уровне. Хоть и мизерные, едва ли способные реально помочь в защите хотя бы одного произведения искусства, но официальные. К кучке идеалистов прислушались. Я был искренне удивлён таким откликом со стороны мира.
Наполеон хорошо помнил, какое невероятное впечатление произвели на него хранители в ту осень. Сам этот институт — охраны памятников и произведений искусства. Потом в жизни если что и производило на него такой же эффект, то разве что удивление от его поимки агентами ФБР или очень красивые женщины.
— Представь себе: четыре уважаемых в музейном мире человека встречаются после долгих месяцев каторжного труда, который едва ли приносит пользу в самом деле… — говорил он.
О, сама судьба свела тогда отряд хранителей и юного Наполеона вместе. Какой бы романтический флёр ни имела их стезя, в жизни всё было довольно безрадостно: действовали они в одиночестве, если повезёт, иногда находили помощника. И вот четверо из них сошлись на одной земле, в одной стране и одном городе — на, если можно так выразиться, планёрку. И… там завязалась потасовка.
Кое-кто из военных имел совсем другое мнение о том, где им можно стрелять и рыть окопы (и Наполеон мог их понять). Так что его внимание привлекли исключительно брань и крики с редким вкраплением историко-архитектурных терминов. Именно так он и познакомился со своим будущим отрядом, который неблагоразумно принял в себя шестнадцатилетнего делягу с очень живым умом.
В основном, благодаря Джорджу Стауту, который стал Наполеону одним из его учителей в жизни.
— Ты напоминаешь мне его, Илья, — Наполеон едва уловимо ухмыльнулся и прикрыл глаза. Он только что осознал большую иронию: Стаут был его примером для подражания. Всегда умудрявшийся выглядеть элегантно даже в условиях фронта, прирождённый лидер, человек недюжей смекалки. Тот, на кого он равнялся, кажется, до тех пор, пока сам просто не слился с этим образом. И ведь правда было в Илье что-то от него. Тихий, умный, вдумчивый. — Он излучал уверенность, говорил немного, но когда говорил… Когда хранители впервые за долгие месяцы работы собрались вместе в Сен-Ло и стали обсуждать насущные проблемы — ведь их работа действительно была невозможной: ни фотокамер, ни приказов свыше, ни раций — Стаут спокойно сказал: солдат не волнуют таблички «вход воспрещён» на дверях архитектурных памятников? Так обматывайте их сапёрной лентой, ни один солдат не сунется туда, где будет написано: «Осторожно: мины!*» Элегантное решение и очень действенное.
Илья усмехнулся, признавая этот ход, и Наполеон тоже — вспомнил своё восхищение.
И он действительно во многом стал на Стаута похож. Но упаси Господь им когда-нибудь встретиться вновь. Ни к чему так разочаровывать пожилого человека.
— И что случилось потом? — хмыкнул Илья. — Ты увидел возможность и не стал её упускать?
Наполеон усмехнулся, немного горько, немного сардонически, и повёл плечами.
— В общем-то, да. Передо мной впервые в жизни открылись перспективы. И я отнюдь не был взращён в элитарном мире Нью-Йорка. К своим шестнадцати годам я прекрасно понимал, как устроена жизнь, и — хоть и искренне восхищался их энтузиазмом и верой в идеалы — не собирался идти по этой никуда не ведущей дорожке.
Где-то над их головами бушевал ураган, валил дерьвья и скрежетал по стенам домов. Распахивал окна и бил стёкла. Он ворвался в редакцию и разнёс бумаги по всему офису, опрокинул несколько стульев и кучу мелочи со столов, едва не пробил окно пальмой. У них не было света кроме луча от фонарика и блеска глаз. Ну а Наполеон всё-таки говорил с Ильёй о том, о чём не собирался. Раньше нужно было думать. Но он вообще не был силён в том, чтобы сдерживать порывы.
Илья фыркнул, и это был весь его ответ. Наполеон косился на него из темноты и всё ждал, что он скажет что-нибудь ещё. Разочаруется окончательно или начнёт поучать. Но нет, Илья молчал, и только на лице его были написаны глубокие раздумья. Хотя вокруг стояла такая темень, что ручаться Наполеон бы не стал. Так что он вытянул ноги, вздохнул с подчёркнутой беспечностью и попросил:
— Поделишься со мной яблоком?
Иногда Илья просто бросал ему презрительно: коммерсант. И такое задевало в самом деле. В отличие от того, как если бы он просто стал заниматься нравоучениями.
Илья посмотрел на него мгновение и, прикрыв глаза, тихо фыркнул. Нащупал корзинку и вытащил из неё яблоко. Пальцы Наполеона была сухими и тёплыми. В полутьме Илья нечаянно ткнулся в них своими. Массивные костяшки, ищущая, требовательная рука.

* ни один солдат не сунется туда, где будет написано: «Осторожно: мины!» - цитата из книги "Хранители памятников" Роберта М. Эдсела и Брета Уилера.

[SuspenS]

окончание

— Расскажи о себе в то время, Илья, — попросил его Наполеон. — Мне…. — он хрустнул яблоком.
Наполеон был по сути своей натурой романтической, и ему хотелось знать, как жил Илья в то же самое время, что и он. Иногда казалось, что Илья вообще не существовал до знакомства с ним. Так сложно было вообразить, что творилось с ним там, за Занавесом.
Снова вспомнились слова Габи: он такой, каким кажется. И снова Наполеон ответил на них мысленно: «Нет. Не может быть». Все его прежние аргументы и убеждения разбивались о спокойствие Ильи Курякина. Да, тот был бешеным русским и мог вспылить или принять близко к сердцу какие-то нелепицы, но при этом Габи, казалось, была права про его суть: характер Ильи был твёрдым, как революционная решимость. Илья был цельной личностью и ничего не скрывал.
Но это если судить про характер. А вот его тараканы…
— Мы ходили в кинематограф, — заговорил Илья. — Кинотеатры в то время были… не просто клочками мирной и лучшей жизни — они были настоящими дворцами. Мы с мамой вернулись из эвакуации. Я больше не мог учиться в своей старой школе, ведь мы переехали в другой район, — когда их выселили из номенклатурного дома после репрессии отца, — и я поступил в новую. У нас было раздельное обучение...
— Раздельное обучение? — этого Наполеон не знал. Так он об Илье никогда не думал.
— Да. Это сейчас мальчики и девочки учатся вместе. А тогда практиковалось раздельное. Считается, что так лучше закаляется мужской характер. Ну и женский… тоже воспитывается лучше, наверное. Это для того, чтобы не порождать между мальчиками и девочками дух соперничества, ведь девочкам куда легче даются знания в такой обстановке, и они начинают давить «авторитетом», отбивая всякую охоту.
Так вот кого, оказывается, надо благодарить за то, каким мужчиной вырос Илья. Советскую систему образования! От этой мысли Наполеону сделалось ужасно весело, и он принялся вертеть её в голове со всех сторон.
— Нет, ну вот и чего ты ржёшь, я не пойму?
— Не знаю, — Наполеон улыбался. — Представил тебя ребёнком.
— Durak i ne lechitsya… Начиналась эпоха трофейных фильмов. К нам привезли «Тарзана» Ван Дайка. Знаешь его?
— Конечно, — брови Наполеона удивлённо взлетели. В темноте этого видно не было, но Илья по голосу слышал. Он очень хорошо знал его необузданную мимику.
Оказывается, в некоторых вещах не так уж и разнилось его с Ильёй детство! «Тарзан» Ван Дайка, кто бы мог подумать!
— По всему городу раздавался знаменитый клич Тарзана, — Илья весело фыркнул воспоминанию. — А уж сколько дети прыгали по деревьям… И при этом не срывались. Сейчас сложно представить, как мы вообще не расшиблись все.
— Знакомые вещи рассказываешь, большевик, — сказал Наполеон, и голос его лился мёдом.
— Это было время картин про войну. Вокруг кинематографа выстраивались такие очереди, что здания льдом покрывались — на улице минус двадцать, а там стоят вплотную пятьдесят человек и дышат-дышат… В вестибюле, помню, продавалось мороженое. По десять рублей за рожок. Это была мечта, ковбой! — и его собственный голос тоже громко взлетел. — Приходилось выбирать между фильмом и рожком. Конечно, каждый раз я выбирал фильм, и стоило ему начаться, тут же забывал про всякое мороженое.
На такие мелочи, как мороженое, у Наполеона всегда деньги были: он просто умел брать то, что плохо лежало. Кинотеатры были тем хороши, что в них ходила разнообразная публика, и он редко мог удержаться от того, чтобы не залезть в состоятельный карман. А старый еврей, работавший менеджером зала, ни разу его на этом деле не поймал, так что Наполеон был у него на хорошем счету, хотя безусловно и вызывал подозрения своей вечно довольной физиономией. Да и на фильм можно было изловчиться и просто пролезть даром. Он не сомневался, что и маленький Илья порой делал точно так же.
Но Илью он прекрасно понимал. Детство в войну в Советах представлялось ему жутким, но и детство во времена Великой депрессии было далеко не сладким. (Что и внушали из каждого рупора и с каждой советской агитки маленькому Илье и другим детям.)
— А уж «Подвиг разведчика*»!.. — с чувством сказал Илья и даже немного засмеялся. — Сказал бы мне кто в детстве…
И самым прекрасным было в этих фильмах то, что ты всегда чётко понимал, кто хороший, а кто плохой. И главное — кто наш, а кто нет. Тебе даже не нужно было выискивать провокатора вместе с героем Кадочникова, ты сразу знал: это Бережной. Но теперь их жизнь была совсем не похожа на «Подвиг разведчика». Хотя, казалось, Наполеон бы вполне мог себе встать из-за стола немцев и провозгласить тост: «За нашу победу!» так, чтобы никто не понял, за что они пьют.
— Куплю тебе мороженое, Угроза, как только мы выберемся отсюда, — пообещал ему Наполеон.
— Ну вот спасибо, Соло! Мне уже не двенадцать, так что не надо тут строить из себя американского покровителя.
— А в двенадцать ты бы взял от меня мороженое? — поинтересовался Наполеон и, судя по голосу, смотрел с какой-то непередаваемо лукавой миной.
Илья сделал вид, что задумался, и Наполеону очень понравилась эта фантазия, в которой он мог бы немного порадовать двенадцатилетнего Илью. По крайней мере, в Нью-Йорке он мог бы столько для него сделать.
Буря царила на западной части острова ещё много часов, а потом двинулась на восток. Но провести ночь в холодном складском помещении было бы просто кошмарной затеей, так что едва только наверху перестало грохотать, они высунули носы и, надеясь, что с их автомашиной ничего не приключилось, покинули своё укрытие.
Непогода застала агентов врасплох (как и всю Кубу впоследствии, и Фидель Кастро даже обвинит через пару недель правительство США в намеренном утаивании информации о надвигающемся бедствии), но Наполеон Соло всегда был себе на уме. Он выходил из дома на дело, и у него с собой было кое-что припасено: они установили в кабинете главреда прослушку. Оставалось только прийти ещё раз в другой день и достать из неё плёнку.
— Знаешь, Илья, ты иногда похож на супергероя, — сказал ему Наполеон, окидывая взглядом жуткий бардак, наведённый всё-таки ворвавшимся в редакцию ветром и вспоминая, как героически сюда ворвался Илья. Чтобы прийти на помощь ему.
Он заметил на чьём-то столе болванчика: фигурку Че Гевары с большой покачивающейся головой на пружинке — и взял её себе. Отлично впишется в его коллекцию политических бюстов.
— На Супермена? — спросил Илья, тоже оглядевшись и сосредоточив на нём взгляд. Тот казался немного потерянным. Илья был капельку вымотан, и обстановка его совсем не радовала. Но заметив, что ковбой делает, он распахнул глаза. — Соло! Клептоман ты несчастный…
— Это на память, Илья, — мягко возразил Наполеон. — О том, каким ты был героем. И нет, не на Супермена. Я познакомлю тебя с американской культурой более глубоко. Такие поверхностные знания тебя когда-нибудь выдадут.
Им пришлось приложить не только недюжие силы, но и смекалку, чтобы открыть железную дверь наружу — её чем-то придавило с той стороны.
Гавана была довольно чистым городом. Просто потому, что у него не хватало финансов на то, чтобы быть грязным: у людей не было ничего лишнего, ничего, что бы они бросали на улицах. Даже еду местные брали у торговцев прямо из рук в руки, обходясь без салфеток и обёрток.
— Надо уметь искать, — сказал напарникам Илья на первой «экскурсии» по городу. — Здесь можно найти почти всё, что захочешь. Только нужно постараться.
Когда наступал «мёртвый сезон» и к ним не приезжали американские туристы, которых каждый старался обобрать, как «хинитерос», уличные приставалы, Гавана жила нелегальным малым бизнесом. Можно сказать, что она жила их, агентов разведки, жизнью: ты получишь необходимое только, если будешь знать, в какую дверь постучаться. Или не побоишься запачкать руки.
За дверью жилых домов можно было найти и парикмахерскую, и товарообмен. Так что сейчас, когда буря ненадолго утихла, перестав крутить по городу водоворот вещей, многое из этого добра в открытую высыпало на улицу и заполонило их мусором.
Они торопливо пробирались сквозь валяющиеся там и тут вещи. А луна влажно блестела в каждом лакированном отражении.

* на самом деле фильм вышел только в 47-м, но тут - пораньше.


tbc