[ваш дядя]

3.1. Соло - сексоголик. Пытается скрыть и преодолеть зависимость, но регулярно срывается. Однажды об этом узнает Илья. Чем больше драмы, тем лучше.

@темы: не выполнено, 3 тур, Илья Курякин, Наполеон Соло

Comments

[скрытный товарищ]

Death&Life, cпасибо большое на добром слове и за моральную поддержку, ее не хватает как никогда.
Я ничего не замораживаю, просто время для написания могу выкраивать только на выходных, когда у меня есть немного сил и свободных часов, но вот уже которую неделю подряд на выхах у меня не свободное время, а форменный ад. Новая часть почти дописана и смотрит на меня волком. Ну а я на нее. Собираюсь с силами дописать.
Очень приятно, что отписались. Спасибо! А то боевой дух совсем угас.

Не воспринимайте тапки читателей близко к сердцу
Как же их не воспринимать?) Я ранимый. И как не прискорбно, моя продуктивность зависит от поддержки читателей.
Ничего против замечаний не имею. Если они не на пустом места, а на пользу и по делу. Такие, увы, не все.
Единственное, чего хотелось бы, так это того, чтобы все, кто виртуозно придирается, так же виртуозно комментировали, пока придраться им не к чему. Но это я уже что-то совсем наглый.

Еще раз спасибо за отзыв

а

[Death&Life]

скрытный товарищ, ну что Вы, я представляю, как сложно писать большие работы. Это не просто сила, это огромная выдержка, моральная выносливость. Поначалу все идет легко, но когда проходит несколько глав спустя, то любое слово читателя, может спугнуть вдохновение. А оно всегда пугливо. Но как бы там не было, сколько людей, столько и мнений. Из пяти человек, всегда будет тот, кто напишет против. Хочу подметить, у вас очень приятный слог. История живая и атмосфера смогла меня погрузить полностью в себя. Для меня, одну из главных ролей, играет так раз атмосфера. Очень вхарактерные персонажи. Я всегда пугаюсь ООСа, но в Вашем исполнении, мне бояться нечего, даже если Илья наденет розовый свитер. Он, гад, все равно будет вхарактерный.

Просто знайте, у Вас талант, а придираться весело к вещам, которые не влияют на сюжет и граматику
Авторов надо беречь((( особенно таких.

[скрытный товарищ]

Я прошу прощения за столь долгое отсутствие - забот полон рот.
Для оставшихся живых в этом треде - если таковые здесь имеются - новая часть.

Исполнение 2

Часть 12
3 682 слова

1

Илья был при исполнении, когда встретил своего бывшего одноклассника Пашку, и он помнил эту встречу до сих пор.
- Илюха, ты? – воскликнул Павел и спешно бросился пожимать ему руку. - Сколько лет, сколько зим! Совсем тебя не видно. В шпионы, что ли, подался?
Они оба рассмеялись, радостно оглядели друг друга с ног до головы, отмечая перемены. Вспомнили капризную географичку, походы всем классом с палатками и отличницу Леночку, за которой в школе все парни бегали по очереди.
И только когда Курякин торопливо откланялся, сославшись на дела, ему удалось выдохнуть, а сердце, до этого словно замершее, снова забилось.
Ведь с тех пор, как он начал работать на разведку, паранойя стала привычным состоянием.
Шли годы, но ничего не менялось. Страх быть рассекреченным никуда не делся - он просто к нему привык. Как и привык подозревать всех и каждого.
Паранойя считалась локальной чумой среди людей его профессии.
Поэтому поведение напарника волновало его не на шутку.
После их спора прошло больше месяца, а Соло давал все меньше и меньше поводов для беспокойства.
И это настораживало Илью не на шутку.
Нет, Наполеон не отказывал себе в мимолетном флирте. Он все так же заглядывался на женщин и очаровательно улыбался, перехватывая на себе чей-то взгляд.
Но Илья с уверенностью мог сказать, что все это заканчивалось ничем, потому что Соло постоянно был под рукой, если не сказать - путался под ногами.
Курякину начинало казаться, что он случайно, сам того не понимая, приручил какого-то диковинного, жутко прилипчивого зверя.
Продохнуть удалось только в первые дни в Нью Йорке, свободные от общества Соло, который своим присутствием путал все мысли.
Небольшой список материалов, криво записанный на колене прямо в будке таксофона, почти ничего не дал. В местных магазинах о многих книгах и не слышали, а делать специальный заказ Илья бы не рискнул.
Он собрал все, что смог найти. Специализированной литературы в доступе оказалось немного - все в университетах и у знатоков по профилю, а если что и находилось - с его кочевым образом жизни засесть за книги особо не получалось, поэтому времени у него было в обрез.
В его небольшом чемодане копились раздобытые труды по сексологии и выборочные статьи ведущих психиатров.
За короткий отпуск в неделю с лишним он прочитал столько психологической литературы, что смотреть на людей, а особенно, на Соло, было сложно. Везде ему мерещились скрытые мотивы и намеки на неврозы или начальную стадию шизофрении.
Поведение Соло не вписывалось в рамки ни одного упомянутого в этих книгах диагноза. Илья находил схожие черты, проводил некоторые параллели. Но этого было мало для клинической картины. Чем больше он думал об этом, тем отчетливее казалось, что он просто хочет увидеть то, чего нет, чтобы доказать свою правоту.
Или найти способ оправдать оплошности Наполеона перед самим собой.
В попытке отделаться от этой мысли, Илья скурил полпачки «Lucky Strike» в своем номере, сам того не заметив.
Это глупое желание зачем-то подчеркнуть в другом человеке хорошее и оправдать плохое было ему в новинку.
Он упрямо пытался понять человека, которого сам же считал баламутом без царя в голове.
Спор они вслух пока не упоминали, но было ясно, что напарник принял его со всей серьезностью азартного игрока.
Правила Игры для Наполеона Соло были куда важнее, чем Конституция собственной страны.
На это Илья и рассчитывал.


*


И. Н. Курякин не был внушаемым человеком.
По крайней мере, так он считал когда-то. И не без оснований.
На него единственного из их небольшой группы не действовал гипноз, он абсолютно не поддавался «внушению наяву», и совершенно точно никому не доверял.
Когда мастер гипноза говорил расслабиться, каждая мышца в теле Курякина напрягалась, как перетянутая струна.
Когда он рассказывал обыденные истории для рассеивания внимания, невзначай касаясь плеча, Илья максимально сосредотачивался.
Не раз и не два психологи пытались применить на нем гипноз в лечебных целях еще задолго до разведшколы, но ничем хорошим это не заканчивалось. Проведя едва ли не весь свой подростковый возраст под наблюдением экспертов из Института психиатрии, пытавшихся справиться с его психозом, Илья привык считать, что
ни сознательная, ни подсознательная его часть не были склонны к доверию, и первой реакцией на попытку усыпить его бдительность становилось ее автоматическое усиление.
В этом, по словам Андрея Ивановича, их штатного психиатра, и был секрет такой высокой сопротивляемости, с чем Илья был полностью согласен.
Вот только чего он не ожидал, так это того, что в его жизни появится нечистый на руку американец, который сможет втереться в доверие в два счета.
Потому что иначе, как состоянием глубокого гипнотического транса, объяснить, почему он стоит у двери с медным номером 34A, Илья объяснить не мог.
Когда дверь отворилась, и Соло замер на пороге, увидев гостя, они молча уставились друг на друга, не зная, что сказать.
- Ужасные ботинки, - нашелся Соло.
- Район не очень, - перебил Илья.
Вновь воцарилась тишина.
Курякин неловко переступил с ноги на ногу, а Наполеону захотелось поправить манжеты.
- На дворе вообще-то февраль, - сказал он. - Заболеешь.
Илья хмыкнул и пожал плечами.
- На наш март похоже. Зима сейчас в Москве, Ковбой. А я не болею.
Соло недоверчиво прищурил глаза. Он и правда никогда не замечал за Ильей даже легкого насморка, не говоря уже о простуде. Когда «хилый американец» умудрился слечь с гриппом в Рейкьявике, Курякин и не чихнул.
Наполеон отступил, пропуская гостя внутрь, и удивленно выгнул бровь, когда тот бросил сумку ему под ноги.
Илья же, не проронив больше ни слова, снял промокшие ботинки, встал на одно колено и достал из сумки детектор. Сосредоточенная складка на его лбу предупреждала, что спорить бесполезно, и вызывала желание разгладить ее пальцем. Но ничего хорошего – Соло был уверен – из последнего бы точно не вышло.
Когда Курякин открыл дверь кладовой, оглядывая полупустые полки, Наполеон все же не выдержал.
- Угроза, я здесь живу. И пригласил тебя не для того, чтобы за тобой шпионить. Обязательно устраивать обыск?
Илья замер и обернулся. Его синие глаза казались серьезными, но от Наполеона не укрылась незлая насмешка.
На лице не дрогнул ни единый мускул.
- Господи, - сдался Соло. – Делай, что хочешь. А я, пожалуй, займусь ужином. Слышал, в «Roadway» отвратительно кормят.
Он улыбнулся, и Илья скопировал его улыбку, возвращая ее до ужаса похожей, но крайне едкой.
- Не трюфелями, - спокойно ответил он, ощущая легкую досаду.
Ничего от этого прохвоста не скроешь.
- И не поминай имя всуе, - тихо добавил он, когда Соло, довольный собой до неприличия, оставил его наедине с пыльными макинтошами и остроконечными зонтами.
Напарник не сказал ничего в ответ, но Илья был уверен – тот его услышал, как всегда слышал все то, что абсолютно точно не предназначалось для его ушей.
Это было очень удобным умением для секретного агента.
И чертовки серьезной помехой для всех остальных.

[скрытный товарищ]

2

Квартира Соло оказалась совсем не такой, как Илья ее себе представлял.
Методично простукивая стену в кладовой и проверяя каждый плинтус, он пытался втиснуть реальность в рамки канонов собственного изобретения. Ему казалось, обиталище Наполеона будет кричать об изыске и в целом напоминать нечто среднее между музеем и кабаре.
Но обиталищем Наполеона Соло оказался не пентхаус на Манхеттене, а всего лишь небольшая квартирка в пределах Лонг-Айленда. От этого возникало смутное чувство, будто его, русского шпиона с отличием, пытаются водить за нос.
Когда ему наскучило протирать коленями пол, Илья, наконец, взялся распаковывать вещи в гостевой комнате, где не было ничего, кроме кровати с матрасом и аккуратно сложенным постельным бельем на нем. В углу обнаружились сваленные в кучу чехлы для мебели, пустое пластмассовое ведро и швабра.
«И ведь прибрался же, чистоплюй», - одобрил Илья, невольно представляя одетого с иголочки Наполеона в обнимку с метелкой.
Детектор молчал и в этой комнате, зато из кухни доносился шум воды и тихий стук посуды, а пара досок в коридоре немного скрипели под ногами, как в старом дедовском доме, где Илья проводил каждое лето, пока не пошел в школу.
Осторожно ступая по полу, Курякин отметил для себя самые скрипучие места. На будущее.
Он немного постоял у картин с морскими пейзажами, развешенных в узком коридоре, тщетно пытаясь разобрать подпись автора. Полотна были абсолютно незнакомыми, подписи – неразборчивыми, а сине-зеленые тона успокаивали, хоть и навевали грусть. Если Соло их и украл, то у кого-то пока не очень известного.
В спальню напарника Илья заходить не стал, а вот соседняя с ней комната, напоминающая мастерскую, пришлась по душе куда более всего остального. В ней было больше наполеоновского, чем, пожалуй, в любом другом месте.
Лишь одна незначительная деталь не вписывалась в этот пропитанный запахом краски творческий беспорядок.
Штанга со скамьей, гантели и стопка тяжелых блинов подле.
Илья никогда не видел, чтобы Соло особо утруждался физической нагрузкой, не считая их соревнований по отжиманиям на выносливость, но такую физическую форму, как у него, простыми упражнениями не достичь. Тем не менее, при нем Наполеон редко держал в руках что-то тяжелее граненого стакана, а тренировались они всегда отдельно.
Когда Курякин взял на пробу одну из гантелей, взвесив ее в руке, его накрыла легкая тоска по самбо. Готовясь к соревнованиям, он проводил в зале все свободное от учебы время, а перед чемпионатом и вовсе там прописался.
После часов изнурительных тренировок боль в натруженных мышцах исчезала, ошеломленное от сумасшедших нагрузок тело становилось невесомым, а в голове царила блаженная пустота.
Звонкая и бесплотная.
Утром он чувствовал себя разбитым, но стоило разогреться, и все начиналось сначала – тренировки, невесомость и такая желанная пус-то-та.
Сейчас этого очень не хватало.
Опустив гантели, Илья подошел к окну, открыл раму и взглянул вниз. Холодный ветер хлестнул по лицу и взъерошил волосы, а голое запястье тут же покрылось гусиной кожей. Ему вдруг некстати подумалось о том, что он не знает, как сказать «гусиная кожа» по-английски, но эта мысль быстро вылетела из головы, как и все остальные.
На противоположном берегу возвышался Манхеттен.
Днем он не вызывал особого трепета, но Илья вдруг понял, почему Соло выбрал квартиру именно здесь.
Он немного постоял так, всматриваясь в поток людей внизу и поглаживая ремешок от часов. Невольно ему вспоминались Москва, родные и Родина.
Он давно отвык скучать по дому, но почему-то именно в Штатах эта тоска взвилась внутри с новой силой. Всего пару дней назад он едва не свернул себе шею в метро, заслышав русскую речь. Двое мужчин спорили между собой о бродвейских спектаклях и почему-то о чемоданах, и Илье, человеку, который не любит болтать ни о чем, жутко захотелось вклиниться в их разговор. И от невозможности сделать это его одолевало чувство щемящего одиночества, изолированности.
Это самое чувство пришло с возрастом и усиливалось с каждым годом.
И втайне Илья надеялся, что общество Соло поможет развеять очередное обострение.
Внезапный звон разбитого стекла заставил его тело вздрогнуть. Рука рефлекторно потянулась к бедру за пистолетом, которого там не было. Спустя пару секунд за стенкой послышался смех, а после - хрипение граммофона.
Из соседней квартиры полился теплый и тягучий баритон тубы.
Курякин тихо выдохнул, чертыхнувшись.
В этом картонном американском домике до смешного тонкие стены, и это не шло его нервам на пользу.
Он тряхнул головой и взглянул на мольберты, сложенные возле стола, затем осторожно осмотрел кейс с инструментами. Многие из них он видел впервые. Кроме, разве что, муштабеля. Однажды Соло умыкнул такой у объекта и пародировал его перед Габи, разгуливая с инструментом, словно с маленькой тростью. Объект был голубее тосканского неба и тоньше самого Соло в два раза, но все равно получалось очень похоже.
На столешнице рядом лежали карандашные наброски, и в одном из рисунков Курякин узнал Рим. Любопытство быстро взяло верх, и он осторожно открыл ящики стола один за другим, в надежде увидеть больше рисунков.
Но ящики оказались полны журналов по изобразительному искусству и каталогов. Илья ничуть не удивился, когда обнаружил под одним из них доску для игры в нарды. Порядком запылившуюся.
В самом нижнем ящике лежали серебристая зажигалка и большой блокнот в кожаном переплете. Кожа на вид была добротной, но потрепанной, а страницы пожелтели. Старый. Может, армейский?
Он погладил обложку большим пальцем, облизнул сухие губы.
На обороте, в самом вверху, виднелась едва заметная выжженная надпись:
«Сержанту на долгую память»
И больше ничего.
Любопытство укололо мгновенно, подстегнутое привычкой разнюхивать, доведенной до автоматизма, но Курякин усилием воли задавил этот соблазн.
Если Соло действительно вел дневник (что было бы очень глупо с его стороны, а потому, маловероятно) в нем не могло быть и намека на службу в разведке. Только личные переживания, которые не потянут на материал для шантажа.
Пожалуй, все, что Наполеон мог бы себе позволить - это описание армейских будней, да и это сомнительно. Илья понятия не имел, что из прошлой жизни ЦРУ разрешило ему оставить, а что – нет.
Он огляделся. В комнате больше ничего не было, если не считать пару стульев, несколько картин и полку с мелким антиквариатом. Он придирчиво рассмотрел все, словно ожидая увидеть какой-то давно утраченный властями шедевр или ценность. Но, как назло, ничего знакомого на глаза не попадалось, а дневник так и продолжал напоминать о себе весом в руке, обжигая пальцы теплотой обложки.
В голове в который раз всплыли наставления Мастерса о доверии и болезненных событиях, и рука непроизвольно сжалась, оставляя вмятины на переплете.
Наполеон никогда не был похож на жертву. Он казался сильной личностью и достойным соперником. По крайней мере, таким Илья знал его вот уже год с небольшим.
Но он ведь и сам не всегда был чемпионом по самбо.
Несколько лет он был подопытной крысой для московских психиатров. Для любого специалиста личный дневник пациента стал бы настоящей находкой и отличным дополнением клинической картины, если бы не вопрос этики.
Но слово «этика» для шпиона, благодаря профдеформации, имело размытое трактование, а текст клятвы Гиппократа значительно отличался от того, чему присягали в спецслужбах.
За стенкой играл фокстрот, с кухни доносился звон тонкого стекла и насыщенный аромат специй.
Репутация честного человека И. Н. Курякина висела на волоске.

[скрытный товарищ]

3

*

Начавший с вина еще за ужином (настоящая мексиканская кухня, Угроза!), Наполеон резко перешел на бурбон, и они застряли за шахматами до самой полуночи.
Играть с Соло было просто – он постоянно отвлекался, и не особо следил за доской, но Илье вечно мерещилось, что его очередной сумасбродный ход – не вопиющая невнимательность, а хорошо спланированная стратегия, безумная только с виду. Может, так оно и было.
С Соло никогда не угадаешь.
- Даже для холостяка ты слишком хорошо готовишь, Ковбой. Тебе что, довелось затесаться в итальянскую мафию шеф-поваром? – не удержался от вопроса Илья, которому кулинарный талант напарника не давал покоя.
Наполеон хитро прищурился, явно польщенный.
- Нет. Просто из троих детей моей матери я оказался единственным, кто способен приготовить что-то съестное. Но сочту за комплимент.
- Вас в семье было трое?
- Мы все еще о мафии или?..
- Или.
- Трое, Большевик, - Соло мягко улыбнулся краем губ, потягивая бурбон, от которого Илья предсказуемо отказался. - Тебя это удивляет?
- Немного. Слышал, дети из многодетных семей менее склонны к жадности и эгоизму. Очередная провальная теория.
Наполеон позвенел льдом о стенки стакана и лишь пожал плечами, безмолвно соглашаясь.
Какое-то время они играли в тишине, изредка подначивая друг друга за неудачный ход.
Наполеон зевал и все чаще прикрывал глаза, когда оппонент надолго задумывался.
- Братья или сестры? – вдруг спросил Илья разрумянившегося от выпивки Соло.
Тот упрямо смотрел на доску, будто обдумывая ход, но на деле думать ему становилось все сложнее – бурбон оказался на удивление эффективен.
- Брат и сестра. И опережая твой вопрос – нет, они совсем не такие очаровательные, как я.
- Я и не собирался об этом спрашивать.
- Конечно, нет. - Соло изящно выгнул бровь и одарил его всезнающей улыбкой Джоконды. - Нашел что-нибудь интересное, пока я готовил ужин, Шерлок?
Он «съел» королевой очередную пешку Ильи и самодовольно раскинулся на диване. Играл в шахматы он так же, как и делал все остальное – рискованно и хаотично.
Глядя на его расслабленную позу и шелковый синий халат, Илья понял, что заскучал за Прагой.
За то время, что они провели в Чехословакии, он успел порядком отвыкнуть от такого Наполеона – запакованного в дорогие вещи и предпочитающего элегантность удобству.
Пусть отвык он тогда легко, привыкал обратно почему-то медленно и с трудом.
Такой Наполеон казался излишне светским и отстраненным человеком, с которым можно поговорить только о политике или погоде.
Илья понимал, что это все тот же Ковбой, который гладил чужих сторожевых псов и у которого волосы без бриолина вьются, но ощущение неуместности и неправильности никуда не девалось.
- Более или менее, - наконец, ответил он. - Ты же заплатил за все картины в этом доме?
- Расслабься, Угроза. За все честно заплачено. Правда, не всегда деньгами.
Наполеон подмигнул ему, и Илья почувствовал, как в щеки ему стало немного жарко.
- Почти все эти картины я выкупил на аукционах, - признался Соло. - Некоторые попали ко мне в плохом состоянии и почти за бесценок. На их реставрацию уйдет много сил, но, поверь, есть экземпляры, которые будут стоить гораздо больше. Нужно просто немного подождать.
- Это то, чем ты занимаешься в Нью Йорке? Искусством?
- В свободное от грехопадения время, конечно. Или чем я там, по-твоему, должен заниматься в свободное время?
Соло явно забавлялся реакцией напарника, и уже совершенно точно следил скорее за ним, чем за игрой. Он остался без двух ферзей, но даже глазом не моргнул. Белая армия Ильи неуклонно наступала на его часть доски, завоевывая вражескую территорию.
Ожидаемо, Илья сделал вид, что крайне увлечен игрой, и предпочел уйти от ответа.
- А сам не пишешь? – спросил он, немного погодя.
- Угроза, мне льстит твоя вера в мои таланты, но я не художник. Если бы и писал, боюсь, что раскритиковал бы сам себя в пух и прах.
- Откуда же тогда столько набросков? Я видел в ящиках в мастерской.
- Когда был в армии, начал рисовать понемногу. Вошло в привычку. Я всего лишь человек, Илья, мне бывает скучно. Нужно же занимать себя чем-то кроме грабежа и погони за юбками.
Соло снова прикрыл глаза, откинувшись на мягкие диванные подушки, и Илья вперил взгляд в доску. На языке вертелись одни колкости, его так и подмывало спросить, кто наворовал больше военных трофеев – напарник или его знаменитый тезка. Но вместо этого Курякин мрачно заметил:
- Кто бы мог подумать, что какой-то спор заставит тебя остепениться.
- Это не единственная причина.
Сам Наполеон предпочитал не задумываться, почему с той самой осечки в Праге он действительно примерил на себя сан святых.
Раньше такого за ним не водилось, поэтому сравнивать было не с чем. Но чем упорнее он пытался этот вопрос игнорировать, тем сложнее было выбросить его из головы.
Соло мучило смутное подозрение, что Илья выучил его гораздо лучше, чем показывает, и крайне умело это использует.
Так уж вышло, что правила игры и любого устного договора для Наполеона были важнее много остального.
Так ли проявилась злоба на несправедливости, которые пришлось снести в детстве, или же сказывалось наличие кодекса чести, но ни законы, ни святые писания не могли сдержать его лучше собственнолично данного слова.
Он не мог похвастаться тем, что никогда не нарушал обещаний - увы, жизнь не настолько проста, чтобы прожить ее можно было, не сломавшись хотя бы единожды.
Илья доверял ему не полностью, но больше, чем другим, и это доверие многого стоило. Наполеону льстило, что в их команде из троих, не считая начальства, новости от Курякина первым узнавал именно он, и его слова оказывались для напарника вторыми по важности, сразу после упрямого, непробиваемого, такого порой невыносимого, большевицкого мнения.
Впервые за долгое время Соло действительно держал себя в руках.
Будь то красотка в пражском баре или фигуристая стюардесса в интригующей форме ПанАм – не имело значения. Каждый раз, когда ему казалось, что он на грани, Соло, пусть и с трудом, но одергивал себя, призывая мысль об Илье, как спасительную.
Женщины были прекрасны, и видит Бог, Соло почитал их куда больше, чем его самого.
Но парализующий страх подвести, не успеть подставить плечо, увидеть разочарование в глазах этого человека, или еще хуже – увидеть его в последний раз, затмевал рассудок, и все инстинкты велели Наполеону бежать.
Бежать искать Илью, который одним своим присутствием помогал успокоить тревожный и затуманенный разум. Сосредотачивая все свое внимание на русском, Соло больше не нужно было думать ни о чем другом.
В нем было достаточно загадок, чтобы занять пытливый ум, он был достаточно красив, чтобы Соло хотелось украдкой любоваться им еще и еще, а главное – Курякин был достаточно умен, чтобы не вестись на манипуляции и дать Наполеону заполучить над собой власть.
Соло бы солгал, если бы сказал, что не хочет его.
Не хочет ощутить сильные руки на своем теле, не хочет услышать, как тот сорвано дышит и стонет от удовольствия. Ему до жути хотелось знать, что и как Илья предпочитает, хотелось сделать так, чтобы тому было хорошо, быть причиной его удовольствия. Занять его мысли и безнаказанно гладить по волосам, целовать в шею.
Эти навязчивые желания не давали ему покоя, но одного взгляда глаз, несмотря на синь, совсем не холодных, хватало, чтобы сердце в груди замирало и все подобные мысли задвигались на периферию, оставляя лишь странное стремление оберегать.
С неподдельным ужасом Соло осознал, что ему абсолютно все равно, насколько близко подпустит его Илья, лишь бы тот был рядом. Платоническая любовь, казавшаяся смешной и ненастоящей, обрела серьезность.
Наполеон, с цинизмом считавший, что другой любви, кроме плотской и страстной, не существует, незаметно для себя научился любить издалека. Человека, находящегося на расстоянии вытянутой руки.
Отчего-то все в этом упрямом русском казалось близким, родным.
И навредить Илье было последним, чего ему хотелось.
- Я думаю, - начал Соло, голосом чуть более низким, чем обычно, словно ему сложно было говорить. – Ты в какой-то степени прав. Мне нелегко контролировать себя и свои желания. Всегда было. И я не хочу, чтобы из-за меня с тобой случилось что-то плохое. Из-за кого угодно.
Илья застыл, не решаясь поднять глаза. Откровенные разговоры он не любил, а голос Соло выдавал сейчас слишком много неуместных эмоций. В нем сквозили стыд и искренность с нотами того, чего Курякин не хотел слышать.
Он знал, что такое бояться выйти из-под контроля и причинить вред тем, о ком заботишься.
Когда он, наконец, набрался смелости поднять голову и посмотреть Наполеону в лицо, они встретились взглядами, и Илья увидел в ясных синих глазах то, что парализовало его своей силой.
Смирение, преданность и обреченность человека, смирившегося с неизбежным, и поклявшегося с честью нести эту ношу до самого конца – победного или нет.
Он уже видел это раньше. И не хотел видеть снова.
Люди с таким взглядом жили тяжелую - часто недолгую - жизнь.
Горечь разлилась в горле.
- Взаимно, - все же ответил Илья онемевшими губами, понимая, что говорит лишнего, но в то же время – не может этого не сказать.
Плечи Соло расслабились, голова немного склонилась к плечу.
Он позволил себе не признание, а всего слабый намек на тяжелые мысли, которые его гложут. Илья принял и понял лишь малую толику того, чем он хотел поделиться, но даже так Соло почувствовал себя в разы лучше.
- Хорошо, - просто сказал он, запивая слова бурбоном.
Наполеон считал, что в своей жизни влюблялся дважды – и оба раза совершенно по-разному.
Но теперь он начинал сомневаться, что смыслит что-то в любви.

tbc

[Эхо]

Боже, да-да-да!!!! Спасибо большое, я уже думала, что не доживу!)))))*слезы радости*

[Julietta2107]

О, продолжение!

[Squirry]

скрытный товарищ, ой, хорошо) последняя сцена очень понравилась. Почти признание.

[HerbstRegen]

Когда уже ни на что не надеялся... Спасибо, автор, что не бросили.

[Ferry]

ура *шепотом, чтобы не спугнуть авторскую музу*

[bistrick]

Соло постоянно был под рукой, если не сказать - путался под ногами

И только я мысленно сказала себе "неплохой отвлекающий маневр", как выяснилось, что Илья невнушаем)).

Штанга со скамьей, гантели и стопка тяжелых блинов подле.

как же я люблю упоминания о тренировках Соло!
Спасибо большое! И за аккуратное соприкосновение в последних абзацах!

[скрытный товарищ]

S[un], да ладно вам, ведь не прошло и полгода (правда, не прошло, я считал)

Squirry, этот slow burn пока что настолько slow, что этот фрагмент, пока писался, чувствовался почти explicit

HerbstRegen, я этот гейский опус пишу ради конца, так что по этому поводу не переживайте. и спасибо, что ждали!

Julietta2107, рад, что вы так же приятно удивлены, как и я

Ferry, не бойтесь, не спугнете, муза всегда со мной. а вот силы писать и свободное время - увы

bistrick,

И только я мысленно сказала себе "неплохой отвлекающий маневр", как выяснилось, что Илья невнушаем
чемпион по разочаровательным искусствам

как же я люблю упоминания о тренировках Соло!
тогда ваш маленький кинк еще немного погладится (в любом случае, я так намерен)



Всем откомментировавшим просто исполинское спасибо, было нелегко (и совестно) вернуться, но я рад, что это сделал! Очень приятно знать, что за этой историей все еще следят

[HerbstRegen]

Память у меня как у золотой рыбки, так что я перечитала все предыдущие части.... я совсем забыла какой крутой это фик. Все так живо и логично, что невозможно не сопереживать персонажам.

[скрытный товарищ]

HerbstRegen, да я, признаться, на всякий случай и сам перечитал спасибо)

[Death&Life]

О, Иисусе! Это ахренительно прекрасно. Я даже перечитал все главы, чтобы испытать целый букет эмоций от новой главы. Автор, не пропадайте так надолго. Ваша история одна из причин, почему меня все еще не отпускает этот фэндом. Юст бесподобен. Я всегда предпочитаю его в фиках. Спасибо, что вы с нами.
Пишу с телефона в четыре часа утра, поэтому получилось не аккуратно(

[скрытный товарищ]

Death&Life, подбодрили так подбодрили)
в фандоме много хорошего, на самом деле. и приятно быть его частью. спасибо

[скрытный товарищ]

Это переломный кусочек, который, наверное, вышел сумбурнее, чем мне хотелось, но в свою защиту должен сказать - я всячески пытался этого избежать)


часть 13

2к с маленьким хвостиком

1

Высокое либидо Соло глушил алкоголем и физическими нагрузками, но это было лишь временной мерой.
Он ловил себя на том, что ему все сложнее уснуть. На том, что становится раздражительным.
Он просыпался посреди ночи от очередного мокрого сна, возбужденный до предела, и никакая быстрая разрядка не приносила полное удовлетворение.
Всего было недостаточно. Все было не так.
С Ильей за стенкой это чувство только усиливалось, и Наполеон молился всем богам, чтобы однажды ночью не застонать во сне его имя. Такая желанная в остальное время близость Ильи, ночью становилась настоящим кошмаром.
Их жизнь бок о бок медленно скатывалась в нечто все больше и больше напоминающее ад – то холодно, то горячо, и Наполеон уже не знал, хватит ли ему сил с этим справиться.
Но он терпел, сжимая кулаки и зубы, не позволяя себе сломаться.
Слишком хорошо Соло помнил, как презирал отца за слабость.
За то, как тот бесконечно напивался.
За то, что изменял матери.
За то, как блестели его глаза, когда он играл в покер - ещё и ещё, проигрывая последние деньги, выпрашивая шанс отыграться в долг.
Соло обещал себе, что никогда не станет таким.
Он смотрел на отца и думал: жалкий.
Слабый.
Бесхребетный.
Наполеон ненавидел его за многие вещи, и это чувство нельзя было сравнить ни с чем.
Одна только память о нем доводила его до злой дрожи в пальцах и спазмов в груди.
Но судьба сыграла с ним злую ироничную шутку - внешне они были похожи, как две капли. То же лицо, ямка на подбородке, и, если бы не гетерохромное пятно – те же глаза.
Чем старше он становился, тем сильнее проявлялось сходство.
И мать любила это в нем. Любила напоминание о человеке, который разрушил ее жизнь.
Наполеон не понимал. Он не хотел понимать.
Как и Франческа - он боялся взрослеть. Но не оттого, что станет похожим на мать.
Он боялся, что станет таким, как отец, потому что с ужасом замечал, что походит на него не только лицом.
Кому-то в наследство достаётся дом, кому-то - часы.
Соло досталась слабость.
С ней он выиграл не одну битву и победил не одного врага.
Назло. Из чистого упрямства. Чтобы доказать себе, что он сам способен вершить собственную судьбу.
По массе других причин.
И из всех тех войн, которые он затевал сам с собой, эта была самой простой, ведь Илья был на его стороне.
Пусть пока и не знал об этом.

*


Утро выдалось особенно немилосердным.
Ночь Соло провел в полубреду, лишь отдаленно похожем на сон, то и дело просыпаясь и кляня бурбон.
Это заставлю его с тоской вспомнить сначала те времена, когда он не умел пить, а затем и времена, когда научился, но был слишком молод, чтобы мучиться похмельем так сильно.
С пьянством стоило срочно завязывать, и выход оставался только один.
Нельзя сказать, что Соло сильно скучал по армейским будням, но звание старшего сержанта обязывало к понимаю некоторых прописных истин. В армии учили, что солдата нужно выматывать до такой степени, чтобы сил на глупости у него не оставалось.
И действительно – после десятикилометрового марш-броска в бронежилете распрощавшиеся с завтраком бойцы были не расположены к поиску новых проблем.
Примерно такого результата Соло и хотел от себя добиться.
Гриф штанги лег в руку, как родной, но привычный вес давался с трудом.
Пот ручьем стекал по шее и спине, майка липла к телу, а уже после третьего жима очень захотелось прерваться и снова прилечь.
- Ну и зачем тебе столько тестостерона, Ковбой?
- Угроза, - с большим усилием выдохнул Соло, поднимая штангу над грудью. – Уйди. Отсюда.
Лежа на скамье снаряда он не мог видеть Илью, но присутствие коллеги все равно нервировало.
- Возьми вес поменьше, хватит рисоваться. Надорвешься - я тебя на руках носить не буду.
Наполеон упрямо поджал губы.
Руки дрожали, запястья болели, но останавливаться он был не намерен.
Ему нужно было измотать себя, взять больше, чем обычно, прыгнуть выше головы.
Кровь гналась по венам, как бешенная, стучала в ушах, заглушаемая лязгом метала, и это болезненно-приятное чувство, чем-то похожее на возбуждение, притупляло все остальные, разносясь по телу с безумной скоростью.
Он не заметил, как Илья подошел к нему. Совсем близко. Для подстраховки. Всегда готовый вмешаться, если что-то пойдет не так.
Глядя на эту стойку полной боевой готовности, Соло ухмыльнулся и мрачно подумал, что скорее уронит штангу себе на грудь с ним, чем без него – так грозно тот на него смотрел.
Какое-то время Курякин просто наблюдал, нервно играя желваками на щеках.
Соло даже залюбовался.
Да так, что не сразу разобрал выцеженное сквозь зубы «американец», когда Илья перехватил гриф посередине одной рукой и рывком заставил уложить его на держатели.
Вспышка возбуждения прошлась по телу, разливаясь приятным чувством тепла в груди и ниже пояса, и Наполеон молча повиновался, провожая взглядом каждое движение сильной жилистой руки. Вены у запястья вздулись от напряжения, и Соло сглотнул, пытаясь усмирить фантазию и не выдать собственную нервозность.
- Если что-то делаешь, то делай по-человечески, Ковбой.
У сжатых губ обозначились упрямые складки, и Соло с замиранием сердца вглядывался в это зло-обеспокоенное выражение на большевицком лице, словно заколдованный.
Где-то на задворках сознания ютилось желание перечить, огрызаться.
Но сейчас оно казалось таким бессмысленным. Неважным.
- Ладно, - дипломатично согласился он, ужасаясь собственной покорности. - Пожалуй, штанги на сегодня хватит.
Он вылез из-под грифа, сел, устало опустив руки на колени и подавляя желание выбежать в коридор, чтобы втайне подышать в бумажный пакет.
Наполеон Соло не умел слушаться.
Наполеон Соло не признавал авторитетов.
С этой чертой характера он родился, и еще ни разу в его жизни она не давала осечек.
С ней было тяжело, за нее часто влетало, но почему-то годы, стесавшие многое, не справились с извечной тягой бунтовать.
Мать, Том, старшие по званию – никого из этих людей он не умел слушать бездумно и беспрекословно. Даже с Сандерсом, в чьих пальцах были крепко зажаты его метафорические яйца, Соло порой умудрялся спорить до хрипоты.
Слегка ошарашенный собственными открытиями, Наполеон рассеяно провел рукой по волосам.
Илья хмуро разминал пострадавшее от резкого рывка плечо.

[скрытный товарищ]

2

- Для чекиста ты какой-то слишком добрый и заботливый, Большевик, - заметил Соло, снимая майку и стирая ей пот со лба.
- Конечно. На службу меня именно за доброту взяли.
Он еще тихо что-то проворчал, чего Соло не разобрал, и отвернулся к окну.
Конечно, Наполеон не обманывался.
Курякин был опасен и в виду определенных психических отклонений – непредсказуем. Но все же Соло видел в нем неподкупную тягу к справедливости и правде. И непоколебимую веру в то, что он стоит за правое дело.
В идеале, этой верой должен жить и дышать каждый агент. Но далеко не всем это под силу.
Сам Наполеон так не мог.
На своей побитой штормами скептицизма «Confiance»* он бы эту жизнь не переплыл.
Соло не умел слепо следовать. Его вера, и без того хлипкая, качала его, как на волнах, постоянно подтачиваемая сомнениями.
В ряды армии он вступил далеко не из соображений патриотизма, а шпионом его сделал случай.
Порой, когда он давал слабину и неосторожно позволял себе задумываться, он не спал ночами и медленно сходил с ума.
Всюду были пострадавшие, и во всем том благе, вершимом воинами невидимого фронта, он видел лишь выгоду-выгоду-выгоду для дяди Сэма, для Короны, для Рейха.
Ему было страшно принадлежать этой системе, ведь она ужаснее той, что у Хаксли или Оруэлла.
Она реальна.
Но никто – как бы Соло этого порой не хотелось – не смог бы пошатнуть уверенность Курякина.
Большевик не терзался сомнениями и не боялся умереть с мыслью, что все это время служил не тем. И сколько бы Соло не называл это «вопиющей узколобостью» вслух, в глубине души он ему даже завидовал.
- Ну что, кто больше отожмется? – спросил он бодро, отгоняя нерадостные мысли.
Об этом всем хотелось думать еще меньше, чем о том, как всего минуту назад он едва не лизнул Илью в запястье.
Курякин с готовностью кивнул.
К его счастью, возобновивший тренировки Соло налегал на мясо с удвоенной силой, а это означало много стейков и говядины в винном соусе. Только вот это «счастье» имело свойство накапливаться в боках.
Они приняли упор лежа так, чтобы не мешать друг другу локтями и, не сговариваясь, подстроились под один неспешный темп.
- То есть, ты себя добрым совсем не считаешь? – все же спросил Соло, цепляясь за тему, как вор за сочувствие присяжных.
Его съедало неподдельное любопытство.
- Ковбой, - отчеканил Ильи. - Заткнись и считай.
- И что такого плохого ты сделал? Я имею в виду, на гражданке. Не перевел старушку через дорогу? Нарисовал Ленину мексиканские усы? У меня масса вариантов, Угроза, пощади мое воображение.
Илья закрыл глаза, вымаливая у вселенной хотя бы немного терпения.
Общение с коллегой агент Курякин часто воспринимал, как пытку, поэтому предпочитал отмалчиваться. Чем только подстегивал интерес.
За стенкой снова ожил граммофон, играя что-то задорное.
Соло облизнул соленые губы.
– Свинг, Угроза. Знаешь, есть на Западе такая музыка. И она значит, что миссис Уилсон сегодня в ударе. Прости, я перебил. Так что ты там говорил?
Он был слишком занят, делая вид, что не смотрит украдкой на бицепс Ильи, поэтому не увидел, как Илья сжал губы, сдерживая смешок.
Футболки русскому определенно шли. И это доставляло Наполеону ряд мелких неудобств, ведь руки у Ильи были чертовски красивыми.
Его дыхание снова сбилось, но лишь немного.
-Соло, давай не будем, - попросил Курякин, мрачнея.
Ворошить прошлое он не любил.
- Брось, мне ты можешь рассказать. Мою подноготную тебе все равно не переплюнуть.
Илья выдохнул.
Он вдруг почувствовал себя словно на приеме у психиатра. Хотя, учитывая их ситуацию, все должно было быть совсем наоборот.
Он всегда был скрытным, как говорили ему многие – излишне.
Но также многие говорили, что фашизм – панацея, а лечить зубы – это не больно.
Поэтому Илья тщательно фильтровал чужие уверения.
Но внутренний голос напоминал, что люди доверяют только тем, о ком сами хоть что-то знают. И для того, чтобы что-то получить, нужно что-то дать.
Дать Соло искренне хотелось, но, к сожалению, только в нос.
Он задумался, пытаясь вспомнить что-то самое безобидное.
Для этого пришлось отжаться раз тридцать.
- Ладно, - сквозь зубы процедил он, когда Соло уже и не ждал. – В старших классах сломал одному спортсмену ногу. А вместе с ней и карьеру. И не жалею.
Соло вскинул брови, на миг остановился, а потом быстро догнал Илью, отжавшись дважды, но быстрее.
- О, - только и выговорил он. – И что, большую часть истории оставишь за кулисами?
- Нечего там оставлять.
- И чем же он так тебя довел?
Илья оттолкнулся от пола в последний раз и поднялся на колени, убирая со лба слегка взмокшую челку. Он не хотел это вспоминать не только потому, что стыдился. Сама мысль о том случае выводила его из себя.
Даже сейчас слова Кострицына стояли в ушах, пробуждая неконтролируемую злость и желание что-то сломать.
Наполеон,быстро учуяв неладное, завалился на спину и привстал на локтях, обеспокоенно глядя на Илью.
- Ты хороший человек, не думаю, что тот парень не заслужил, - сказал он на всякий случай, замечая, как пальцы Курякина сжались в кулаки.
Судя по тут же расслабившимся плечам, фразу он выбрал правильную.
Кажется, он начинал немного понимать, как работает эта модель человека коммунистической сборки.
Но все же не до конца, потому что в глазах Ильи проскользнуло что-то похожее на мрачную издевку.
- Хороший, - повторил он, копируя интонацию Наполеона настолько точно, что тот нахмурился.
Илья же был близок к тому, чтобы расхохотаться, и сдержался лишь из-за обеспокоенного тона Соло.
Тот и правда верил в то, что сказал.
Давно, когда Илья еще ни разу не бывал за пределами Советов, Олег порой упоминал, что американцы – народ легкомысленный и любящий жить в мире иллюзий. Илья всегда ему верил, но никогда не имел возможности убедиться лично.
Но именно в этот момент ему подумалось, что от Наполеона веет этой самой «американщиной», как никогда, и слова Олега, наконец, обрели вес.
- Не выдавай желаемое за действительное, Соло, - сказал он, поднимаясь с пола.

[скрытный товарищ]

Остаток дня они почти не разговаривали.
Курякин закрылся в ванной, проявляя пражские фотографии, и в целом был не в настроении.
Наполеон знал его достаточно хорошо, чтобы понять - тот устал. От общения, от ожидания.
Он и сам метался в неизвестности - чем дольше молчали связные АНКЛ, тем тревожнее становились их будни.
Но от этих мыслей Соло легко отвлекали собственные демоны - куда изобретательнее и злее.
Наполеон не мог перестать думать о сказанном, слова Ильи не давали ему покоя и ночью, пока он лежал в своей постели, глядя на белый от света ночных огней потолок.
Илья творил с его сознанием невероятные вещи, и, пожалуй, так Соло в своей жизни еще ничего не боялся.
Наполеону не стать, как он. И не видеть мир, как он.
Они с Ильей никогда не станут похожи.
Их дружба шаткая и ни на что не похожа.
Это не братская привязанность к товарищу по оружию, не детская симпатия к другу по счастью или несчастью. Вовсе нет.
Неразделенное, подавляемое – это чувство было похоже на случайно проглоченное лезвие, пугающее своей непредсказуемостью и пробуждающее то нежность и покой, то готовность уничтожить все вокруг, не отличая злость от добродетели.
Соло знал, что это значит - состоять из эмоций, распарывающих изнутри, которые невозможно контролировать, но и невозможно не ощущать. И так день ото дня - лезвия на завтрак обед и ужин. И никогда не знаешь, когда хлынет кровь, никогда не угадаешь, что почувствуешь сейчас.
Похожее случалось с ним раньше.
Одержимость игрой, одержимость сексом, одержимость искусством.
Как бы Соло ни старался, в его жизни всегда было слишком много вещей, к которым он оставался неравнодушен, пусть война и заставила его сердце зачерстветь по краям.
Но все эти одержимости были так же нестабильны, как и его советский напарник, привязанность к которому укоренилась куда крепче и приняла совершенно другой облик.
Да, они с Ильей были не похожи друг на друга.
За исключением, пожалуй, одной единственной лишь черты.
Соло тоже не верил всему, что ему говорят.




* фр – вера, убежденность

tbc

[Адмирал цур зее]

Кажется, Соло помогает терапия)

[Julietta2107]

Дать Соло искренне хотелось, но, к сожалению, только в нос.

Эта фраза сделала мой вечер Вот она вся суть отношений Ильи и Наполеона.
А если серьёзно, очень рада продолжению.

[Эхо]

Нет, ну вот как так? Как так? Как это может быть так прекрасно!?!
Безумно рада видеть проду - и буду ждать дальше, до посинения, честно и верно!
...У меня, наверное, сердце остановится, когда текст будет дописан - от переизбытка чувств)

[Not_Princess]

Спасибо огромное что продолжаете эту прекрасную историю!!!
Очень нравится как вы пишете! Очень зацепил сюжет и персонажи!

Обычно я молчаливый сталкер, но ваша история заставила выйти из тени)
Присоединяюсь к комментаторам выше - готова ждать сколь угодно долго

[скрытный товарищ]

Адмирал цур зее, доктор Курякин знает толк в лечениях!

Julietta2107, спасибо, что ждали)

Вот она вся суть отношений Ильи и Наполеона.
Это и вечное противостояние огня и льда. Америки и России. Пату и Рабана.

S[un], да вы рыцарь, каких поискать! Большая честь)

У меня, наверное, сердце остановится, когда текст будет дописан - от переизбытка чувств)
главное, чтобы не от старости

Not_Princess, спасибо, что вышли из тени и откомментировали. Ваш отзыв мне как мед на сердце)



Огромное спасибо откомментировавшим за терпение и теплые слова
Обещаю, что мы с вами все же не поседеем до того, как закончится эта история. Ну, разве что от переживаний. И разве что только я.

а.

[Squirry]

С этим их неверием в то, что другие говорят, определенно спасением станет переход от слов к делу)))
Спасибо, что продолжаете, автор!

[скрытный товарищ]

Squirry, к делу с Илюхой резко не перейдешь, так что блицкриг откладываем - будем брать измором)
а вам спасибо, что продолжаете читать

[bistrick]

Как же я люблю моменты с тренировками! Так редко упоминаются эти лакомые кусочки)
Спасибо!

[BlueSunrise]

О, да! Соло со штангой, а Илья рядом страхует - эта картинка так и стоит перед глазами.

Спасибо, что радуете нас отличным продолжением

[скрытный товарищ]

bistrick, а я уже было забеспокоился, что же такое, Соло со штангой есть, а вас в комментариях - нет.

BlueSunrise, очень стараюсь радовать. Вам спасибо, что радуете отзывами)

а.

[bistrick]

скрытный товарищ, вот да! Непорядок!))