[ваш дядя]

4.12. В ходе задания Илье внезапно приходится публично делать минет Наполеону, скажем, в рамках подтверждения легенды, для прикрытия или еще по какой-то причине. До того никаких отношений между ними не было, и они не особо задумывались о такой вероятности. Курякин берет себя в руки и, ничем не выказывая своего истинного отношения к такому неприемлемому для коммуниста разврату, с блеском выполняет задание. В процессе неожиданно получает удовольствие, да и Наполеону все более чем нравится. После этого Курякин и Соло пытаются делать вид, что ничего между ними не изменилось, но ящик Пандоры уже не закрыть. Графическое описание минета.

@темы: 4 тур, выполнено, Илья Курякин, Наполеон Соло, тур старых заявок

Comments

[SuspenS]

пополь вух, дорогой заказчик! обожаю это ощущение, когда вы радуетесь исполнению! уииии спасибо за такой комментарий нет ничего, что больше бы грело душу автора, чем разбор по цитатам! нет-нет-нет, я ни в коем случае не собираюсь её бросать. (На самом деле финал я придумала ещё в самом начале даже) я пишу её в общем-то всё время или думаю о ней)))) мы, кстати, уже перевалили за 20к слов х))
спасибо рада, что попала в яблочко с неспешностью))))
bistrick, спасибо (и за предыдущий коммент, Илюша-балерун, хе-хе, бедный Наполеон и его фантазия)
Ни-Аптерос, возможно, и да))) ради Илья вообще можно затеять любую авантюру!)))
Княгиня Ольга,

[SuspenS]

Исполнение 1. Часть 6, 4861 слово

Исполнение 1. Часть 6, 4861 слово

Хотя ковбой и сказал, что никогда его не обманывал, после этого разговора Илья думает о том, сколько правды было сегодня во всех его словах.
Нет, Наполеон не лжец (хотя и существует досье, где в примечании идёт строчка о том, что он азартный игрок и патологический лжец. Но ведь этих досье так много, а истина всего одна?). Он не обманывает Илью намеренно, просто по-своему видит правду. Приукрасить её здесь или заменить пару имён там – это ничего.
Они идут к гостинице хмельные и вечерние. Солнце золотит верхушки домов так, словно они покрыты яичным желтком и скоро отправятся в духовку на 180 градусов, чтобы выйти оттуда румяными пряниками. Илья облизывается:
- Есть хочу.
Наполеон глядит на него и чуть улыбается. Он бы мог что-нибудь приготовить, но сегодня такой какой-то необычный день, и он говорит:
- Попробуем то, что едят местные?
Речь, разумеется, идёт о сладковатых из-за батата булочках с добавлением чоризо для Ильи и… ну что ж, две одинаковые, por favor. Потом они переходят на сардины в кафе на речном берегу, и как-то заканчивают кофе и Пастель де Белен – слоёными пирожками с заварным кремом и бешеным ароматом корицы. Наполеон внимательно наблюдает за местными, впитывая в себя колорит с жадностью ведущего путевые заметки путешественника, а Илья вспоминает, что давно не видел его очки. Наполеон забыл их у того мангала, когда докучал повару расспросами про специи, и Илья вздыхает и поднимается:
- Сиди, gore lukovoe. Я принесу.
Потом Наполеон угощает его местным ликёром, на что Илья хмурит лоб, докучая уже ему нравоучениями о распутстве и всякой другой ерунде. В общем, они отлично проводят вечер.
И самое странное тут в том, что по прошествии времени история в «Вероне» кажется выдумкой. Далёкой. Они этого не обсуждают, но оба чувствуют себя одинаково: как будто бы это было вовсе не с ними, как будто им рассказывали.
С реки дует свежий бриз, треплет Наполеонову чёлку, очки заткнуты за кармашек в его пиджаке. На лице ссадины, а его напарник в безопасности. Он смотрит на вроде бы даже беззаботного Илью и чувствует странное по отношению к Габи. Она была умницей, она всё сделала правильно, спасла задание и их троих плюс сеньору Аполинерскую. (В объяснениях с ней Наполеон достиг новых ступеней своего ораторского мастерства). Но она отняла его возможность отомстить.
Илья идёт рядом, а потом хмыкает вдруг и кивает ему на реку.
-Смотри. Бобр.
Наполеон удивлённо вскидывает брови и, перегнувшись через парапет, наблюдает за тем, как маленький, бодрый зверёк, неизвестно как попавший в эту реку в черте города, ловко перебирает лапками по каким-то веткам. Илья смотрит на бобра внимательно, а выражение на его лице мягкое, захмелевшее и беззаботное. И Наполеон обречённо думает, что когда-нибудь сам поляжет, спасая Илью Курякина, но улыбается.
- Будешь угощать меня чаем по бабушкиному рецепту?
Илья закатывает глаза.

***
Габи в гостинице ещё нет, хотя она ведь клевала носом весь день.
- Наверное, тоже отдыхает. С шефом, - беззаботно замечает Илья.
Наполеон смотрит на него и кивает рассеянно. Ему не нравится мысль о Габи и Уэйверли, в любом сочетании. Вероятно, это началось в Александрии, после того разговора про постель, после его, Наполеона, домыслов на тему того, что Уэйверли наплёл ей при вербовке. Но он ничего не говорит.
Гостиница их – четыре этажа подражания английскому стилю и насквозь пропахла индийскими благовониями. Они мнут сознание, словно газ, пущенный в лабораториях Т.Р.А.Ш., чтобы положить чужих агентов. Илья двухметровым медведем стоит у стойки регистрации, и Наполеон позабавлено наблюдает за легчайшим намёком на усталость во взгляде администратора. По его сугубо субъективному мнению, Илья красивый даже, когда переберёт и залипает взглядом на курящихся палочках.
- Где у вас располагается бар, Мария? – обворожительно улыбаясь, осведомляется он, привлекая внимание девушки к себе.
Илья забирает со стойки свой ключ, сминает в кулаке кожаную бирочку с номером и смотрит на него сурово.
- Я должен сходить на разведку, - улыбаясь, поясняет ему Наполеон. – Какой у тебя номер?
Он подходит, ведя ладонью по его кулаку, раскрывая его, как утренний час раскрывает свернувшийся ночью бутон, хмурый, но ждущий этого момента, и смотрит на бирку.
- Я зайду через полчаса. Спать не будешь?
- И что ты собрался делать? – Илья смотрит скептически.
- В нарды я перед тобой уже покрасовался. Теперь попробую обыграть в шахматы?
Илья фыркает, тем не менее усмехнувшись, бормочет что-то по-русски и разворачивается к лифту.
Очаровательный момент: обычно в таких зданиях, где лестница располагается рядом с лифтом и хочешь-не хочешь бросаешь на неё взгляд, он выбирает первую. Но не сегодня. Он всё-таки немного пьян. Наполеон ещё мгновение улыбается, не отводя от него глаз, пока тот не скрывается в кабине, и, подмигнув Марии, правда идёт посмотреть бар.

[SuspenS]

продолжение

***
Пока ковбой предаётся буржуазному разгулу, Илья осматривает номер, убеждаясь, что он чист. Если бы он сам не видел, то никогда бы не поверил, что и Наполеон делает это каждый раз по приезду. У Наполеона есть один неоспоримый талант: он мастерски вводит людей в заблуждение на свой счёт. Илья же вот как-то наловчился смотреть на него, минуя все призмы.
Вещей у них с собой почти нет, только минимальный дорожный набор. В столице они проведут только сутки, максимум полтора. Маленький прибрежный городок ждёт их запутанным клубком и, Илья мог бы зашифровать их миссию тремя словами: над гнездом дрозда. А заодно – и всю их нынешнюю жизнь.
Ковбой частенько смеётся над ним, говорит, что он мыслит однобоко. Они столько трагедий повидали на своём веку, стольким из них сами стали причиной. Они повидали очень много зла: фон Трулш – это чистое безумное зло, садизм. А жертвы среди гражданского населения – это зло иное. Их работа, как ни старайся предотвращать (или устраивать) перевороты и добиваться мирных договоров, всё равно лишь работа наблюдателей. Летописцев, которым известно слишком многое об изнанке мировой истории. За каждым событием стоят люди, которые часто думают, что поступают правильно и что для их страны так будет лучше, и многие из них правы. Время рассудит.
Илья спокойно сносит его снисходительные улыбки и считает, что единственный путь оставаться человеком в их работе – это как раз-таки и делить всё чётко и однобоко: чёрное и белое.
Он думает было пойти в душ, но ему так лень, да и день был прохладным, он даже не вспотел. С балкона его номера вид открывается не очень. Пики да задники зданий. Он распахивает двери, впуская вечерний шумный воздух, встаёт за занавеску и задумчиво разглядывает далёкую гряду гор.
После того, как Габи убила Поджигателя, всей секции II в А.Н.К.Л. стало житься легче. На самом деле, хотя этот психопат и ополчился лично на их тройку за убийство Винчигуэрр и ещё персональнее – на Илью за тот побег (Поджигатель совершенно не умел проигрывать), вся организация попадала под удар. Он копал очень, очень глубоко, вскрывая хорошо скрытые ячейки и полностью уничтожив агентуру в Йемене.
Именно поэтому они здесь, в столичной штаб-квартире. Поджигатель не мог действовать один хотя бы потому, что был, хоть и въедливым, но исполнителем. Его на них вывела Ванесса, секретарша Виктории, которую Наполеон действительно встречал в Риме. Именно она проводила его тогда через приёмную в кабинет сеньоры Винчигуэрры. И они не сомневаются, она натравит на них другого дрозда.
И где-то там, в глубине штаб-квартиры зреет убийственный план по внедрению в Т.Р.А.Ш. крота. По Наполеону так не скажешь, но он злится.
Ему не нравится быть пешкой. Плясать под чужую дудку ковбой ненавидит больше всего на свете. Илья… понимает, что они засветились и объективно могут выступать лишь в роли приманки.
- К тому же, - улыбается сегодня днём Уэйверли, глядя из-под бровей меланхолично. – Вы так хорошо действовали в случае с сеньором Сервантесом, Соло.
После вчерашней истории он, конечно, сведёт общение с Наполеоном к минимуму, но оно больше и не требуется. Его главной задачей была вовсе не дружба с профессором из лабораторий Т.Р.А.Ш. (хотя, признаем, было бы весьма неплохо).
- Вы великолепно ввели в эту партию мисс Теллер. Сделайте ещё раз то же самое.
Уэйверли нешироко разводит руками и откидывается на спинку стула (сохраняя осанку). Наполеон едва заметно кривит губы в усмешку, еле слышно фыркает и смотрит на ковёр.
- Вы же знаете, сэр, одну из основных ошибок начинающих воришек? – спрашивает он.
Илья молчит и наблюдает за ними обоими очень внимательно. Возможно, чувствуя его взгляд, Наполеон косится на Илью и снова смотрит на шефа, твёрже. Продолжает:
- Повторять удавшуюся схему раз за разом.
- Это без сомнения досадная оплошность, - соглашается Уэйверли, чуть опустив подбородок. – Но не переживайте на этот счёт, Соло. Над схемой будет работать целая команда.
На брифингах Илья обычно высказывается исключительно по делу, предпочитая холодный анализ и суровое молчание. Болтун, как известно… А ковбой берёт на себя обязанность говорить от имени их обоих, хотя никто его об этом не просил (но этот никто ещё ни разу и не возражал). Есть в этом что-то странное, но Илья в самом деле позволяет напарнику эту маленькую шалость.
И вот пока они гуляют по столице, пьют, играют в нарды и узнают друг о друге ещё парочку секретов, в мозговом центре А.Н.К.Л. зреет план по внедрению в Т.Р.А.Ш. своего человека через их цепочку. Наполеон выглядит беззаботным повесой, но внутри он в бешенстве. Организация лезет в их личную вендетту и самих их от прямого участия в операции отстраняет.
Пока на другом конце города выбирают агента внедрения, Илья стоит в укрытии занавески в своём номере и ждёт, когда напарник постучится в его дверь.
Он стучится.
Наполеон глядит на него, удивительно гармонично вплетаясь в интерьер за его спиной: обои полоской и горшок с зелёными листьями на высоком столике, и улыбается.
- Ну как, придумал пари?
- Пари? – Илья хмурится, пропуская его внутрь, и Наполеон пробегает по нему внимательным, почти физически ощутимым взглядом и поясняет с картинной учтивостью.
- Что ты хочешь, если выиграешь у меня в шахматы?
Илья фыркает:
- Это будет неспортивно.
Голова от размышлений о работе, помноженных на алкоголь, сделалась тяжёлая, но когда он смотрит на такого вот спокойного и довольного ковбоя в своём номере, всё становится как-то лучше.
- Но я хочу поиграть с тобой, - возражает Наполеон.
Илья смотрит на него и сам не может поверить, что думает об этом, но он думает. Поиграть. Ковбой сублимирует. Разом вспоминается и полный удовольствия стон, и ласковое прикосновение к щеке, и взгляды, украдкой или прямые, долгие, будто бы с вызовом.
Они – сидят в кафе Западного Берлина, и Наполеон треплется о его матери и смотрит, смотрит. Вспоминаются такие вот долгие взгляды, полные на самом деле никакого не вызова, а страха. Смешно, что до Ильи доходит это вот так вот вдруг.
Он столько месяцев восхищался тем, как ковбой не отводит глаза, уверенный и непоколебимый, и не понимал, что он на самом деле боится, что если отведёт их, то проиграет. Ковбой с приветом, это известно, но Илье его тараканы в общем-то кажутся, если можно так сказать по отношению к другому мужчине, даже милыми. Он всё переживает за свои какие-то счёты со Вселенной, боясь проиграть не ему, агенту Курякину, напарнику и другу, а себе самому.
И стоит он сейчас, глядит своими разноцветными глазищами, а Илья вспоминает, что его плечо всегда рядом, всегда можно опереться. Что этот человек спасал его из огня, воды, вот только медные трубы и остались. Что он одиночка, ему непросто доверять людям, а ему, Илье, он рассказал о себе то, что не знает больше ни одна живая душа, включая того его дружка, Майка. И Илья даже верит, что рассказали ему почти всю правду.
Наполеон из них троих – самый большой безумец, и выбрав себе человека, он идёт ва-банк. Я не предам твоего доверия. Наполеон смотрит на него, и Илья думает, как же сильно они с ним увязли.
- Эй, ковбой, - говорит он, вдруг усмехаясь. – Вряд ли мы с тобой доживём до старости.
- Ну ты оптимист, Илья. Если не доживёшь, кто коммунизм строить будет? - Наполеон усмехается тоже и смотрит куда-то в сторону, будто бы прикидывая всё то же самое, что и он сам. Они умрут друг за друга, а значит, скорее всего – вместе.
- Шёл бы ты спать, - предлагает ему Илья, понимая, что так будет лучше всего.
Но это же Наполеон Соло. Его лучше всего не волнует, и он никогда не уходит, когда об этом просит Илья.

[SuspenS]

продолжение

- А я принёс кое-что, - будто бы чуть-чуть расстроенно говорит он и извлекает из недр пиджака две бутылочки на 75 миллилитров, джин. – Чтобы Габи дождаться.
Илья смотрит скептически и насмешливо и мягко кривит рот.
- Это на один глоток что ли?
- Завтра на работу, медведь, - Наполеон всовывает ему одну бутылочку в руки и хлопает по плечу.
Илья глядит на неё, тёплую от тела ковбоя, смотрит на него самого, тоже увлёкшегося видом из окна, и сворачивает винтовую крышку. Так закрывается последняя дверь, приведшая их в эту минуту и в эту комнату.
Наполеон смотрит за тем, как Илья запрокидывает голову и пьёт чистый, неразбавленный джин, и тоже открывает бутылку.
- Раскрою тебе секрет, но тут есть содовая, - он направляется к мини-бару.
Ковбой может ёрничать, может даже дразниться, но – с удивительным безразличием к этой проницательности – Илья уверен, что чувствует он сейчас то же самое. То, как дрожит накалённый воздух, предвкушением покалывая нервные окончания.
Себе Наполеон смешивает джин с содовой и вопросительно взмахивает вторым бокалом. Илья подходит. У Наполеона большие руки, узловатые пальцы, аккуратные ногти, чёрная поросль. Илья видел её на его груди, и он скользит коротко взглядом и переводит его на крышку мини-бара, превращённого ковбоем в бар настоящий. Илья непроизвольно гадает, как волосы с его груди перетекают дорожкой по животу, обводя впадину пупка и ныряют в пах. Его живот Илья никогда не видел. Только бывало на заданиях – клал на него руки.
Наполеон стоит очень близко и ведёт вдруг носом. Чёрт возьми, думает Илья, надо было помыться. Ему невдомёк, что Наполеону нравится. Пахнет от Ильи мужчиной, резко, необычно для него, Наполеона, и привычно, по-курякински. Сам-то он пахнет одеколоном, бриолином, оружейной смазкой и чем-то ещё – тёплым и сухим, возможно, древесным. А между ними обоими пахнет можжевельником от джина.
Илья забирает свой бокал и делает шаг в сторону, выходя из этого кусочка пространства, занятого сразу ими двумя. Он дышит чуть тяжелее.
- Мне совсем не нравится, что мы возьмём в команду кого-то ещё, - говорит вдруг Наполеон, сверля тяжёлым взглядом стену перед собой.
Илья смотрит удивлённо. Вспоминает вдруг, как ковбой молчал, стоя с ним на кухне вчера… неужели это было всего лишь вчера? За несколько часов до того, как они с Габи поехали в тот дом, в горы. Илья очень удивляется, узнавая, что Наполеон Соло бывает таким нерешительным. Но понимает – это в новинку и для него самого. Он просто чуть ли не впервые в своей резкой и безумной жизни боится, что может сделать что-то неправильно.
Илья облизывает губы. И Наполеон поворачивает голову, ведёт торопливо взглядом, провожая влажный розовый кончик его языка, замечает, как заблестела ямочка над верхней губой, отворачивается. Ему бы лёд – он на всякий случай проверяет у задней стенки мини-бара.
- Только на одно дело, - отвечает на его ремарку Илья. – Если нам удастся внедрить в Т.Р.А.Ш. крота, это будет большая заявка на победу.
- Как думаешь, кого они могут рассматривать? – Наполеон разворачивается, опирается изящно боком о невысокую стенку бара и смотрит позабавленно, держа бокал в согнутой руке.
Илье совсем не хочется обсуждать каких-то коллег, задания, работу, и его в какой-то степени умиляет робость ковбоя. Кто бы мог подумать. А тот глядит на него со своей нахальной улыбчивостью в глазах, как бы говоря, что ему всё до фени. Только Илья видит вдруг в этих ста восьмидесяти пяти сантиметрах мышц и лоска такую уязвимость, что сердце в груди нежностью обхватывает. Удивительно, как он не замечал раньше.
Не то, что ковбой в ближнем бою не так хорош, как должно бы, и его всегда страховать хочется. А совсем другое – внутреннее, свободолюбивое, ранимое. Он доверился той девушке, а она продала его ФБР за милую душу.
- Что, Угроза? – уголок его энциклопедических губ дёргается насмешливо. – Надеешься, что нам приставят красотку? Я так и не понял, каких женщин ты предпочитаешь.
Наполеон вовсе не держит весь мир в свои руках, играючи и стойко – но очень старается. А ещё продолжает трепаться, занервничав на самом деле под пристальным курякинским взглядом. Он бы себе и сам этого не объяснил.
- Трогательных, маленьких, дерзких? – он описывает единственный пример, по которому может судить, - Габи. – Или, может, - хотел сказать: постарше – но сдержался. Он просто дразнится, а не собирается вывести всерьёз, - сильных, самоуверенных, какими хочется гордиться?
Им, впрочем, не нужно быть для этого старше. Илья же на самом деле такой нежный, там, под своей пролетарской кепкой. Наполеону хорошо представляется, как бы он смотрелся с какой-нибудь властной русской красавицей. Молчаливый, мягкий, внимательный. Наполеон бы из ревности дразнил его подкаблучником, а Илья, может, и вёлся бы, а может, и нет.
Невольно фантазия доходит и до того, как бы он её целовал. Тонкую в его руках, черноволосую; как бы он бережно клал ладони – бесценная драгоценность, вверенная ему, Илье. Как прикрывал бы глаза, подаваясь навстречу. Ресницы бы дрожали. И как она бы таяла и улыбалась довольно. Представилось и то, как бы он лежал под ней на лопатках, пока она, сидя верхом, раскачивалась, притапливая волооким взглядом.
Интересно, во время секса из Ильи можно выбить хоть какие-то звуки? Наполеон не сомневается, что он молчун. Лежал бы на постели, жадно держа руки на хрупких женских рёбрах (положил бы на ягодицы? Как только Наполеон задаётся этим вопросом, курякинская лапища перемещается на мягкую женскую попу, сминая), глядел бы восхищённо, рот – приоткрыт в беззвучных стонах, но раз-раз да захрипит. Закатятся потемневшие до грозовой синевы глаза, вздрогнут закатно- медные ветки ресниц. Он бы толкался наверх, в горячее, тесное нутро, она бы придавливала его ладонью.
Потом склонилась бы, пропуская в себя до предела, до самых налившихся семенем яиц Ильи, и выгнулась – поцеловать его распахнутый припухший рот. Потому что сдержаться было бы невозможно. Он бы лежал под ней, как приглашение.
Но Илья не так прост: он бы подхватил под выпяченные лопатки и ловко перевернул бы их обоих, подмял под себя, накрывая богатырским телом, вжимая, быстро раскидывая в стороны округлые женские бёдра с блестящим влажным мазком смазки на одном, и толкнулся бы внутрь, неукротимо доводя её, разомлевшую, царапающую ему спину, до края. Показывали ли тебе небо в алмазах, Илья?
Наполеон подносит к губам бокал, но тепловатый разбавленный джин слабо утоляет жажду в пересохшем горле. Наполеон делает вдох и замечает, что его губы тоже сухие.
Илья глядит невозмутимо – прошло всего мгновение с той секунды, как Наполеон задал ему вопрос про женщин, а он уже успел придумать в голове целую постельную сцену с Ильёй Курякиным в главной роли.
Он и сейчас смотрит на его строгую линию рта, прекрасно зная, как выглядят эти губы вокруг мясистого ствола мужского члена.
А Илье есть, что ответить ему. Он чётко знает свой типаж в женщинах, и зациклен тот вовсе не на внешности. Да, ковбой, те, которыми хочется гордиться. Сильные, уверенные, тоже немного стервозные даже. Только вот не хочется в этом сознаваться. Почему-то кажется, сказать такое ковбою – самоубийство, засмеёт. Да и вовсе не о женщинах ему сейчас думается. О, далеко не о них, близко не о женщинах.
Ковбой стоит рядом с ним плечистый, не отводящий своих лукавых глаз, в чёртовом голубом жилете – всё, что так нравится в нём Илье. Его запах щекочет ноздри, его рук хочется коснуться до дрожи – что именно сделать вообще не имеет значения, коснуться и всё. Сократить расстояние, вжимая его в этот мини-бар или в стену. Хочется соприкоснуться с этим всегда восхитительным, всегда красивым, всегда Наполеоном.
Даже, когда они возвращались из архива, загнанные и пропахшие чёрт знает чем, он смотрел так, что мир вокруг просто покрошился, как ненастоящий, как штукатурка поверх старорежимных фасадов. Наполеон вдруг сравнивается с Ленинградом, Peterburgom, старым, покорённым пролетарской державой – такими, как Илья (отец – проворовавшийся работник Коминтерна, мать – стенографистка). Далёким, взятом, но оставившим себе облик былого. И раскрывая эту мысль, Илья думает, что напился.
Наполеон стоит в одном шаге от него, смотрит, держит в напряжённых пальцах бокал джина, но не подносил его к губам уже давно, замер, словно красивое, диковинное насекомое в лапах коллекционера с булавкой. Илью к нему тянет, просто тянет, этого не объяснить и даже не понять, это просто магнетизм. Словно вот он ковбой, рождённый на другом конце света и вдруг приставленный к нему, непутёвому Курякину, судьбой. А в судьбу Илья верит, хотя и не хочет в этом признаваться и сопротивляется.
- Мы пьяны, - говорит он, и сам удивляется тому, насколько твёрдо звучит его голос.
- Пожалуй. Но это нисколько не влияет на принятие мною решений.
Вот так просто, раз и говорит спокойно, не уходит. Второй раз уже Илья пытается выставить его, образумить и себя, и его, а Наполеон не выставляется. И что делать им, хрен поймёшь. И почему так тянет тоже. Откуда в Илье эта тяга? Чем его так привлекает эта раскаченная, но плоская грудная клетка в курчавой сетке из волос. Эти губы с щетиной вокруг. Да он даже представить себе не может, какого вообще целоваться с мужчиной. Колюче ведь… И кто-то подчиниться должен?
Какого – представить себе не может, зато, кто из них уступит, понимает ясно. И сжимает кулаки. Наполеон прокатывается взглядом, медленно, но целенаправленно, и лицо его принимает такое мягкое, сочувственное выражение, что что-то внутри дрожит. Наполеон смотрит в глаза. И в его собственных – уязвимая преданность.
Илья шагает вперёд.

[SuspenS]

окончание

Щека ковбоя гладкая, никак она в общем-то особенно и не ощущается – человек. Живой, горячий, пахнет одеколоном, ещё – почему-то это вдруг вызывает такую волну спокойствия – от воротничка сорочки веет сардинами, которыми тот пропах, когда ковбой трепался с рыбаком-мангальщиком. Подумать только: рыбой пахнет, а в Илье будто бы прорывает. Руки касаются спины, обнимают, носом он ведёт по этой вздрогнувшей щеке, и внутри всё умиротворением звенит. Ковбой такой свой, такой знакомый.
Красавец-показушник, а Илья его и больным, и раненым, уставшим, и помятым видел. Видел, как он кудри свои невозможные бриолином мажет, сражаясь с ними каждое утро. Как не преминет кубиком льда компресс себе сделать и как сто лет будет костюм выбирать, и ботинки трижды переоденет. Как он перед Ильёй отнюдь не скрывается, как показывает себя настоящего.
И как, Илья чувствует, – пошла грудная клетка в его объятии, взволнованно и тяжело.
Илья щекочет его своим лицом, волосами и тыкается носом ему в висок, втягивая знакомый, как дом, в котором ты вырос, запах. И сложно вообразить себе что-то более естественное, чем эта минута. И ткань его пиджака, мягкая и чуть шершавая, и обхват спины – всё поётся под ладонью, ложится в неё, как давно разлучённое. А секундной стрелки совсем и не слышно. А ещё – молчит ковбой, молчит и не треплется. Рука его давно зарылась в волосы Илье, другая – вытащила из брюк рубашку и скользнула на поясницу. К голой горячей коже и просто лежит там, также замершая, как и весь он.
- Ты меня с ума сводишь, - говорит ему Илья, обдавая жарким дыханием, и прикусывает то первое, что под зубы попалось – щёку же. Прихватывает и отпускает. Выдыхает так, будто бы рычит. – Глупо артачиться дальше. Я хочу тебя, ковбой. Но не по пьяни.
Рычит на самом деле! Низко прокатывает недовольство в горле, желание. И отстраняет. Наполеон уходить не хочет, пускай. Но разлучиться надо.
- Илья! – Наполеон хватает его за локоть, когда тот делает шаг в сторону. – Я же сказал. Я отвечаю за свои действия.
Голос – не менее твёрдый. Не менее рокочущий от возбуждения. Взгляд – скала. Ковбой хоть сам и не решился на активные действия, не растерян ни капли и отступать не намерен. Пальцы его мнут крепкую руку Ильи, выворачивая сустав, но он и не замечает. Смотрит в глаза, тяжело, сведя чёрные брови сурово. Ишь что удумал, говорят они, свинтить!
Илья смягчается. Чуть опускаются плечи, расслабляется овал челюсти, уголки губ, глаза. Он делает полшага вперёд, навстречу и, когда Наполеон выпускает его руку из захвата, разворачивает корпус почти полубоком.
- Не отвечаешь, - возражает он так легко и мягко, словно ребёнку. Так Наполеон себя на мгновение и чувствует – обиженным мальчишкой.
Они вновь очень близко, и Илье очень сложно сопротивляться себе самому. И ещё сложнее – удержать Наполеона от совершения этих самых активных действий. И если он всего лишь коснётся его губ своими, то пиши пропало: полетит одежда, начнётся борьба за главенство, никакой рассудок не выдержит и не остановит. А прикоснуться хочется смертельно.
- Ну и как ты себе это представляешь, ковбой? Что мы будем делать дальше?
- Я не знаю. У меня нет ответов на все вопросы, - он спокойно смотрит ему в глаза.
Илья чуть опускает подбородок, с очаровательной лукавостью, и говорит:
- А иногда складывается такое впечатление, что есть.
Наполеон усмехается:
- Станем сильнее или уязвимее.
- Я уж думаю, что уязвимее.
- А я думаю, что сильнее.
Илья ещё раз вздыхает, тянет запах ноздрями и, поведя рукой совсем около его живота, снова разворачивается и, ловко подхватив свою куртку, уходит остыть и прогуляться.
А Наполеон остаётся стоять посреди его номера, возбуждённый, как подросток, и, похоже, знать до этого не знавший, что такое выдержка как таковая или выдержка одного конкретного русского.

***
Он выдыхает так, словно сам не раз поджог устраивал и дыхалка у него ни к чёрту – сипло и долго, с трудом. Что это сейчас такое было? Курякин… возбудил его одним своим хреновым присутствием, полез обниматься и продинамил! Сложно даже сказать, отчего именно он охреневает сильнее: оттого, что его со стояком бросили или оттого, что у него на Угрозу встал.
Но Господи Иисусе, стоит крепко, упирается в ширинку, давит, беспокоит, и в голове всё взорвалось, смешалось и поплыло. И от фразы этой простой и по-курякински прямолинейной в животе всё выкрутилось и бабочками разлетелось. Я хочу тебя, ковбой.
Он продолжает стоять, как был, у бара, без бокала (даже не заметил, как избавился от него), смотреть на дверь и поверить не может, что испытал… что можно испытать такое всё сносящее на своём пути счастье просто оттого, что Илья Курякин, этот образчик скромности, эмоциональной скупости, правильности и недоступности, говорит тебе, что хочет. Тебя, а не кого-то другого в целом мире.
Приехали. Подрагивающая рука зарывается в волосы, безжалостно разбивая уложенные пряди, и вообще кажется, что он трясётся внутри, как осиновый лист, по русскому выражению. От страха или чего-то подобного, очень близкого.
Ну что ты творишь, хочется спросить себя самого. Ну во что лезешь? И то, что Илья – мужчина, отходит сейчас на какой-то второй, третий, десятый план. У него стояло в том переулке, когда этот жаркий восхитительный рот неумело вбирал его в себя, старался и страдал, и стоит сейчас – это вот уже совсем и не удивительно.
Это ничто по сравнению с тем, что Илья сказал ему, взрывая внутри Наполеона звёзды и снося его волной ошеломления.
- Господи, Илья, - говорит он, слепо оглядывая комнату. Его, Ильи, комнату. От всего этого ужаса и счастья даже опьянение как-то отступает, и он чувствует себя абсолютно трезвым, вырванным из потока жизни и будто поставленным взглянуть на неё со стороны.
Голова такая ясная, как будто бы у него приход – творческого плана. Серьёзно. Вдруг хочется найти лист, карандаш и рисовать! Возбуждение – вожделение – в нём перекипает в нечто совсем иное, руки чешутся засесть и рисовать, создать что-то прекрасное, вылить все свои чувства на бумагу, потому что сейчас – сейчас он чувствует, что способен горы свернуть. И стояк ему совсем не мешает – это второстепенное, постоянное, а вдохновение – нет.
Он проскальзывает взглядом по двум бокалам на крышке мини-бара и подносит ладони к горячим щекам. Внутри клокочет.
- Илья, - снова говорит он, перемещая одну руку на загривок, потирая шею, всё разглядывая убранство его номера. Казённого, обезличенного, они только въехали, ещё не успели переделать под себя. И только кепи Ильи, забытое, дурацкое, привычное, лежит на столике возле дивана.
Наполеон идёт, поднимает его, сжимает в пальцах, словно хочет почувствовать каждым нервным окончанием его ткань. И залезает в ящик письменного стола, находит там и блокнот, и карандаш, перерывая всё торопливо, нервно, оставляя следы – кошмарный шпион.
Но к чертям блокнот – он слишком маленький! Он хочет холст побольше. И в порыве абсолютного хаоса он срывает со стены календарь с достопримечательностями столицы – по одной на каждый месяц года. Переворачивает его, сдвигая со стола телефон, кувшин, стаканы, прейскурант, лампу и располагается за ним, занося карандаш над белым картоном оборота 64 года.
Он рисует Илью. Глядящим на него, улыбающимся, немного поэтичным – каким видел его сегодня днём на реке. Линии ломаные, тени резкие, глубокие, махрятся. И Наполеон совершенно изменяет своему собственному, полному эротичности стилю – делает Илью нежным, строгим и невинным. Невинным без сексуальности, делает его чистым вот так, по-советски, как, глядя на него, себе представляет. Таким он был в студенчестве? Гордостью державы, красивым и полным здоровья, идеалов, устремлений. Но повернувшим голову и глядящим вовсе не на светлое будущее, а на одно конкретное, и не очень-то чистое, подпорченное настоящее.
И только губы выходят тёмными, потому что нервной рукой он слишком давит на грифель. Над нижней остреют резцы, а от глаз расходятся морщинки. И город за его спиной – набережная, булыжники, а потом линии-линии-тени. Всё, что не Илья, расплывается. И если бы у него только были краски, он бы написал его в цвете!
Вторая рука комкает кепи, оно сопротивляется твёрдым козырьком. И он подносит его задумчиво к лицу, к губам, к носу, закрывает глаза и тянет аромат. В этой чужой далёкой комнате есть запах Ильи, и он сконцентрирован здесь. Наполеон, как безумный счастливый дурак, трётся лицом об это проклятое кепи, и второй рукой, испачканной ребром ладони в грифеле, лезет в свои брюки. Распахивает ширинку, оголяет солдатиком стоящий член, минует влажное от смазки бельё, и принимается дрочить себе, опьянённый – окрылённый! – всем случившимся и своим собственным вдохновением.
Он размазывает по головке предэякулят, помогая себе хоть немного, и прячет лицо в это кепи, пока не перестаёт хватать воздуха, и тогда вдыхает и привлекает его к себе снова. Рука ходит туда-сюда быстро, жёстко, он стонет и вновь сжимает второй рукой ткань изделия. Представляет себе Илью – и даже не что-то конкретное. Образно: запах, улыбку, вот это вот недавнее объятие, его рот, светлую макушку, на которую смотрит сверху вниз. И кончает обильно, уронив себя на локоть на стол и застонав приглушённо в его кепку.
Он отвечает за свои действия и завтра о них не пожалеет.
…Придя в себя, он осматривается критически. Думает с долей иронии, что идиот. Прибирается, приводит себя в порядок и уходит к себе. Подумав, он всё-таки оставляет Илье его портрет.

[Княгиня Ольга]

У меня случился бы инфаркт, если б все оборвалось на пред-последнем кусочке.

[AlinaM]

Это было прекрасно!

[_Sol_Luz_]

Они умрут друг за друга, а значит, скорее всего – вместе.

[BlueSunrise]

Бог мой, на таком моменте!!!

- Станем сильнее или уязвимее.
- Я уж думаю, что уязвимее.
- А я думаю, что сильнее.

Спасибо!!!

[SuspenS]

BlueSunrise, _Sol_Luz_, AlinaM, Княгиня Ольга, спасибо, ребята! я опять забыла поставить tbc и вообще только что поняла, что не ставлю, мол такая-то часть/?... но это ещё не конец!)

[Княгиня Ольга]

SuspenS,

но это ещё не конец!)

Мы на это Очень рассчитываем.

[bistrick]

Они умрут друг за друга, а значит, скорее всего – вместе.

Наконец-то, объяснение! Невольно задумаешься, из чего сделана та выпечка))
Спасибо!

[SuspenS]

bistrick, дружочек, я вот сейчас неожиданно не поняла, о чем ты ') объяснение?))))

[bistrick]

SuspenS, "Объяснение" в смысле они, наконец-то, поняли и выяснили что хотят друг от друга и что это есть и будет!
А насчет выпечки, лично у меня есть мнение, что своевременно употребленная вкусная пища творит чудеса.

[SuspenS]

А насчет выпечки, лично у меня есть мнение, что своевременно употребленная вкусная пища творит чудеса.

это однозначно!)))
хехе, ну поглядели 20к слов друг на друга, теперь и потрогать можно. Чуть-чуть х)) спасибо!
Княгиня Ольга, *соблазнительная ухмылка Наполеона*

[elxeiny]

почитаем))

[пополь вух]

SuspenS,

нет-нет-нет, я ни в коем случае не собираюсь её бросать. (На самом деле финал я придумала ещё в самом начале даже) я пишу её в общем-то всё время или думаю о ней)))) мы, кстати, уже перевалили за 20к слов х))
спасибо рада, что попала в яблочко с неспешностью))))

бог мой, как я рада такое читать! это невероятно замечательно! и опять безумно прошу прощения за тормознутость! у меня какая-то идиотская манера переключать внимание кусками с одной части жизни на другую, и потом выяснять, что я опять все пропустила( простите меня, дорогой автор, я реально обожаю вашу историю и каждый раз очень радуюсь новой ее части, хоть и с опозданием.

Илья, сам возвращающийся за очками Наполеона - это так трогательно!

На лице ссадины, а его напарник в безопасности.

- а тут прямо сердце сжимается, такая пронзительная деталь.

И Наполеон обречённо думает, что когда-нибудь сам поляжет, спасая Илью Курякина

Они умрут друг за друга, а значит, скорее всего – вместе.

Так закрывается последняя дверь, приведшая их в эту минуту и в эту комнату.

а вот дальше все, я кончилась как личность, какие уж тут цитаты, тут все наизнанку просто выворачивает, последние витки пружины со скрипом, из последних сил и все - она уже рванула, пошла раскручиваться, и блин, как же это охрененно, какой сумасшедший накал, господи - объятие это их, "ты меня с ума сводишь", "хочу тебя", и рычащие они оба, и наполеон с этой кепкой и портретом...

автор, дорогой, я вас просто люблю за это волшебство, что вы творите! вы делаете меня очень счастливой, спасибо вам огромное за это!

[Ulna]

спасибо!!!!

[пополь вух]

дорогому автору с великой надеждой на продолжение

[SuspenS]

пополь вух, Ulna, elxeiny, дорогие мои, миленькие, хорошие, вы простите дуру грешную, я не бросила честно-честно! автор просто подвержен выпадению в депрессивное состояние У меня дальше уже написано и написано много! >6к слов ') и я собираюсь выложить их разом. За это время у меня сменилась бета, и как только мы с новым моим камрадом добетим следующую часть, выложу. Надеюсь, её размер извинит задержку

милый закачик!

а вот дальше все, я кончилась как личность, какие уж тут цитаты, тут все наизнанку просто выворачивает, последние витки пружины со скрипом, из последних сил и все - она уже рванула, пошла раскручиваться, и блин, как же это охрененно, какой сумасшедший накал, господи - объятие это их, "ты меня с ума сводишь", "хочу тебя", и рычащие они оба, и наполеон с этой кепкой и портретом...

спасибо Вам невероятное за Ваши слова!

[пополь вух]

SuspenS, ураааааааа!!!!! дайте вас обнять и расцеловать за такие отличные новости! спасибо-спасибо-спасибо!)))

[SuspenS]

пополь вух, *раскрывает русские медвежьи объятия*

[пополь вух]

[пополь вух]

SuspenS, это для вас и для всех любителей пейринга))
в мое видение героев и атмосферы эта песня попадает идеально

Cкачать Любовь, как прогулка по минным бесплатно на pleer.com

[Sashylia]

великолепное, спасибо

[SuspenS]

 пополь вух, хехе, вы не первая, кто кидает мне эту песню для анкл, и она у меня действительно есть в плейлисте, но я почему-то их под неё не вижу))) может, потому что она с другим пейрингом прочно связана ')) вы, дорогой заказчик, натолкнули меня на мысль собрать пост с песнями по ним, ведь у меня плейлист на 400 композиций х))
 Sashylia спасибо!))

[SuspenS]

Исполнение 1. Часть 7. 5825 слов

Начало

***
Mineralka.
- Miniralka?
- Mi-nye-ral-ka.
- Замолчите.
Илья трёт виски. И он, несомненно, сделал бы попытку закатить глаза, если бы только от этого мигрень не играла у него в голове марш «Рокоссовский».
- Может, принести тебе ещё кофе, Угроза? – спрашивает Наполеон и получает в ответ полный сердитого недовольства взгляд. Эй! А вот это обидно. Он же из самых лучших побуждений.
- А можешь принести мне грейпфрут? – бесхитростно просит Габи. Ненакрашенная, только накладные ресницы подпирают бровь, ужасно милая с румянцем на щеке. Наполеон ласково улыбается ей.
…Просыпается он этим утром просто в до неприличия хорошем настроении. Откидывает голову на подушку и глядит в потолок, наполняя грудь свежим воздухом, – он впервые спит в этой комнате, в этом городе и впервые с того момента, как получил эту работу, чувствует, что всё вокруг такое новое.
А Илья сидит в столовой, сонно подпирая голову и гипнотизируя взглядом бутылку газированной воды с португальским названием и родничком на этикетке. С Габи Наполеон сталкивается в дверях.
- Как провела вечер? – спрашивает, чарующе улыбаясь, но сам слушает её, к своему стыду, вполуха.
Средоточие его внимания сидит, ссутулив спину над завтраком, и опровергает атеизм одним своим покаянным видом. Наполеон ему вчера не солгал: он всё ещё чувствует себя дураком, но ни о чём не жалеет. И очень хочется – жжётся – посмотреть Илье в глаза.
А теперь он идёт ему за кофе и даже умасливает повара сварить его в турке, помня, как Илье это понравилось в Стамбуле. Только в одном он вчера себя переоценил: за свои действия он всё-таки не отвечал так уж хорошо.
- И как вас только оставлять одних? – нравоучительствует Габи, когда он возвращается. Илью она разглядывает внимательно, на Наполеона же смотрит со строгостью. – Всего на один вечер!
- В свою защиту могу сказать, что чувствую себя отлично, - возражает он. – Угроза. Мы же выпили всего-то ничего. Почему ты так расклеился?
За без малого год совместной работы они пили вместе уже не раз. Как-то Илья разводил одного клиента, и они оба – Илья с клиентом – наклюкались просто до нестоячки. Наполеон лично подвозил напарника «домой». И что вы думаете? По Илье было и не сказать! Он был чуть ленивый, чуть более улыбчивый, но в целом абсолютно такой же, как и обычно. А тут – у него такое похмелье, ну дела.
Пододвигая к нему кофе, Наполеон хмурится и думает, что, возможно, он ошибся вчера насчёт Ильи. Тот выглядел абсолютно трезвым (чуть более расслабленным), и ему, Наполеону, казалось, что решения Илья принимает ясно. Только вот… Илья же сам сказал ему: «Мы пьяны». А Наполеон отмахнулся. Но если это так, если он был в стельку…
- Где ты его взял? – удивляется Илья, попробовав кофе: поглядев на него пару мгновений, облизнув губы и только потом подняв на Наполеона глаза.
- Нет в этом мире ничего невозможного, - лучезарно улыбается он. – Только то, к чему ты не знаешь подхода.
Габи наблюдает за ними обоими как-то недовольно. Обижается, что ли?
У Ильи тени под глазами и лицо припухло, спину он сутулит сильнее обычного (чем когда просто хочет казаться ниже ростом), и вилка в руках дрожит. Габи стреляет глазами из-под чёлки, и поговорить с Ильёй пока нет никакой возможности.
Наполеон не знает, что именно он хочет ему сказать, но уверен, что сможет сымпровизировать что-нибудь очень приличное.
- Спасибо, ковбой, - говорит запоздало Илья.
С момента, как он принёс ему кофе, прошло уже порядка десяти минут. Реакция немного заторможенная, но Наполеон глядит на него, встречает мягкий взгляд из-под бровей и понимает вдруг, что улыбается ему. Губы не слушаются, да и внутри всё тоже бунтует.
Илья будто бы стоит на набережной в шторм, и сама набережная – это преграда, что-то, с чем Наполеон жил раньше и не замечал, воспринимал как часть себя. А сам Наполеон – штормовое море, и оно кипит, пузырится, бьётся о каменный парапет и пытается достать до Ильи. Окатить волной серебристых брызг и коснуться. Ужас какой-то, Илья будит в нём непутёвого романтика, а ведь Наполеон знаком с ним уже год!
Очень хочется узнать, понравился ли ему портрет. Наполеон даже с лёгкой безразличной иронией думает о временах, когда ему было плевать на мнение Ильи Курякина. И вспоминает Сусанну и Старцев. Таких времён он не знал.
***
Ковбой так улыбается, что у Ильи вместо марша в голове румба в груди стучит. Он приносит ему кофе, болтает и смотрит каждую минуту. А каждую, что не смотрит, - внимание привлечь пытается. И похмелья в нём правда – ни гроша. Он широк в плечах, румян в лице. И ресницы у него такие чёрные-чёрные, окаймляют глубокие глаза, и жжёный сахар в них горит огнём, ярко выделяясь в голубой, и даже зеленоватой в этом освещении, радужке.
А брови… Илья смотрит и думает, что, давая ему такую мимику, природа не планировала делать его разведчиком. Ничего не утаит, всё на лице написано. И всё это сейчас к нему, к Илье, обращается.
И Илья вдруг даже видит среди всех его улыбок, давно изученных, новую – застенчивую. Ковбой иногда посмотрит на него и робко улыбнётся. Удивительный. Задумываться о том, а как будет, Илье не пришлось. Но что так – он бы и не представил. Что нахальство могла съесть искренность. Илье ковбой ничего несбыточного не обещает. Ни хорошей жизни, ни романтики какой-то книжной, как барышням, улыбаясь. Только себя самого, такого, какой есть, со всеми потрохами и скелетами в шкафу.
И Илья перебирает в голове всё, что было между ними, пытаясь выискать тот момент, один какой-то определённый, когда доверие это зародилось. И жжётся спросить, хоть он и понимает, что не стоит (и делать этого не будет), - так же было с ней? С Эллисон? Приравнен ли он, Илья Курякин, к ней, заслужил ли столько же доверия?
Габи с утра ворчит на них, но потом – проникается, наверное. Тем невысказанным, но физически ощутимым, что царит между ними сегодня. И Илья отмечает для себя (просто как заметку пишет): посторонний человек это почувствовать смог.
На вопрос про своё похмелье он может ответить только одно: ну не повезло, случается. У него болит голова, точкой над правой бровью, – будто дятел весной по дереву стучит. А как встанет, вообще жаром окатывает, и голова совсем разламывается. Габи сжалилась, сбегала и принесла таблетку. Даже просила сходить давление померить.
Ковбой смеётся:
- Друзья мои, мы, кажется, стареем.
Габи глядит на них, на одного, потом на другого, и улыбается робко. Так, будто бы шутку не совсем поняла, но участвовать хочет. Какие тут шутки. Она просто чувствует себя их маленькой девочкой. Наполеон обнимает её за плечо, поглаживает по нему сильно, разгоняя кровь, пока она не морщится и не выворачивается.
- Вот бы нам отпуск, - говорит он, глядя на Илью прямо. – Провёл бы вас по всем музеям. По старым крепостям. Квартирам художников.
Наполеон смотрит так, что у Ильи на душе песня разливается: по-русски широкая, про Родину, поля и просторы.

[SuspenS]

Продолжение

***
А в лифте он говорит:
- Илья.
Они впервые остались наедине. Габи ласковым котёнком вилась за ними всё утро, и поговорить возможности не было никакой.
Илья выглядит уже получше: лицо порумянило, отёк сошёл, только кепи отбрасывает тень. Наполеон смотрит за ним искоса, с лукавостью, а сердце бьётся испуганно.
- Я хочу сказать, - поворачивается, решительно вжимая кнопку «стоп», и смотрит.
Но… не происходит ничего. Лифт, как ехал, так и едет, а на этаже ещё и звонком щёлкает. И на лице Наполеона появляется такое искренне-недоумённое выражение, что Илья прыскает.
- Ты что, лифт остановить хотел?
На этаже двери открываются и сходятся вновь – не дождался человек. А Наполеон бросает на него взгляд из-под чёрных бровей и, давя нерешительную улыбку, ворчит:
- Замолчи, Угроза. Я сконфужен.
Илья глядит на него, а потом жмурит глаза и смеётся беззвучно, морща даже нос. Загляденье. Наполеон косится, чувствуя себя дураком, и взгляд оторвать не может.
- Ой, насмешил, Ромео. Коммерческие лифты так не остановишь - не в кино.
Кабина достигает первого этажа. Вновь звоночек, вновь двери ползут в стороны. И Илья будто ещё что-то хочет ему сказать, но не успевает. Только в глазах у него играют чертята.
- Посмотри, что ты со мной делаешь! – восклицает ему вслед Наполеон, а внутри всё порывается, восстаёт, будто не воздухом лёгкие полны, а пузырями жвачки.
Так они и проводят утро. Илья записывает в свой словарик наполеоновских улыбок новую – застенчивую эту, очаровательную. Потому прекрасную, что такую редкую. И знать не знает, что Наполеон и сам от его застенчивой улыбки радуется, хотя она и появляется почаще. Илью смутить несложно: рядом с Габи это происходит само собое, а ему иногда пошутить достаточно.
Что Илье сказать, он так и не придумывает. Потому что есть определённая черта, за которой в словах уже нет нужды, это Наполеон знает точно. Но он садится ближе. Его бедро касается бедра Ильи. Забирая ключ от машины из его рук – он тронет по пальцам. Илья глядит из-под ресниц, глаза блестят. А сам Наполеон вновь наполняется своей нахальной самоуверенностью, начинает смотреть лукаво, словно посмеиваясь. И Илья, конечно, ведётся. Хмурится и пытается всем своим видом призывать его к порядку.
Габи рядом с ними забывает обо всех тревогах. Да разве может что-то случиться, когда с ней они двое?
***
Илья любит целоваться.
Наполеон понимает это полгода назад в Альпах. Илья Курякин, этот суровый коммунистический медведь, прижимает уши, и шёрстка у него становится гладкая и мягкая, стоит его только хорошенько поцеловать.
У них тогда выдаётся миссия из разряда не подгоняемых под отчёт. Можно сказать только одну фразу и не вдаваться в подробности, чтобы передать всю абсурдность ситуации: Т.Р.А.Ш. украл горнолыжный курорт. Мда, Наполеон тоже сначала не понял.
Ну а дальше всё пошло-поехало. Снег, вертолёты, у Габи от холода трясутся коленки, у него потрескались губы, а Илья совершает героический прыжок с парашютом и спасает положение.
Её зовут Жюли, она юная черноволосая француженка с родинкой возле восторженной улыбки и очень красивыми тонкими руками. Наполеон наблюдает за тем, как эти руки обвивают его шею, вплетаясь длинными ногтями в русые волосы.
- Vous avez sauvé ma famille[1]! – восклицает она и встаёт на самые цыпочки. Привлекает его к себе без церемоний, наклоняя уверенно, быстро.
Они оба, Наполеон и Илья, не знают французского, но оба теперь умеют целоваться по-французски.
Габи фыркает и складывает руки на груди. Пока Жюли чувственно благодарит Илью за спасение, Габи притоптывает ногой. Что бы между его напарниками тогда ни происходило, они Наполеона своей недосказанностью раздражают.
А перед глазами стоит то, как Илья, его строгий образчик профессионализма, глядит на Жюли растерянно, а затем – за секунду до поцелуя – понимает, что она задумала, и на его лице проступает такое почти неприятственное выражение.
Наполеон слышит в голове его голос: чужая незнакомая девушка и лезет целоваться. Вряд ли он называет её какой-нибудь империалистической развратницей. Ему просто на чисто людском уровне неприятна близость с незнакомым человеком.
Но он не успевает её остановить. Жюли стоит на носочках, очаровательно тянет ноги, обнимает его, наклоняя на себя, и целует так раскрепощённо, что даже Наполеон распахивает глаза.
И Илья тает. В самом деле. Сперва его брови – приподнимаясь, расслабляются, нелепо изламываются. Затем открывается рот, пропускает её настойчивый язык. Большая рука вздрогнув ложится на девичий стан. Ресницы трепещут. И вот Жюли отстраняется, а он – Илья! – глядит на неё так, будто бы только что крепко словил по голове и перед глазами у него звёзды пляшут. Губы припухли, взгляд расфокусированный.
Габи на него дуется. Наполеон потом ещё долго издевается. Но для себя он делает заметку: если Илью хорошо целовать, он млеет.
Он думает об этом целый день. Представляет, будет ли его шея каменной, когда он захочет наклонить голову Ильи к себе, или же он сам потянется вперёд. Сам обнимет в ответ. Что будут делать его руки? Илья был нежным, когда делал ему минет. Но то другое…
Наполеон опускает боковое окно автомобиля, отблеском голубого неба ныряющее в раму. Вдали вьются птицы: чёрные и серые пятна. Почему? Он наблюдает за игрой света, гадая, отчего одни из них кажутся поблёкшими. Все вроде берут одну высоту. А потом выходит солнце, и серый цвет поглощается белизной. Он усмехается. Чайки.
На улице сегодня очень жарко, и волосы Ильи ему кажутся разогретым мёдом. Он хмурится больше обычного – от солнца. Но Наполеон воображает, каким бы мягким сделалось выражение на его лице, поцелуй он Угрозу.
Угроза нависает над косматым владельцем автозаправки, и тот кажется совсем низеньким рядом с этим детиной. Владелец отказался пустить Габи в уборную, так что Илья учит его хорошим манерам. До Наполеона доносится его грозный, рычащий акцентом голос. Солнце бьёт ему в бок, рисуя на котловатом асфальте исполинскую тень. Владелец жмётся, боясь, но пытается не подавать виду. А Наполеон наблюдает за тем, как агент Курякин изображает из себя первенство на чемпионате Кавказа по борьбе, и думает: «Илюша».
- Эй, большевик, - зовёт он, решая, что бедного малого пора спасать. – Помощь не требуется?
Малый поворачивается к Наполеону в ужасе.
***
Штатный шофёр у них Габи. Но сегодня Наполеон сказал, что сам поведёт. У него на душе белые чайки парят. За подголовниками заднего сиденья лежит обёрнутый газетой портрет. Илья Курякин улыбается через весь 64-ый год.
Пришлось показать его Габи, и Наполеон смутился. Чувство, в котором, как он думал, она не преминет возможностью его обличить. Но Габи почему-то не смеётся – только говорит, что ей нравится и что она тоже хочет портрет. Наполеон дёргает уголком губ игриво и обещает нарисовать. Он косится на Илью, чувствуя себя счастливым и взволнованным. Но тот всё ещё никак не комментирует его сентиментальный фортель.
Пока их старенький «Плимут» виляет между буйством зелёных гор и отблеском океана, Илья думает о том, как ему теперь везти этот портрет с собой по миру. У них нет дома, а у него теперь нет и страны. Комитет отдал его Уэйверли, и Илья не думает, что в СССР ему будут рады.
Пожитков у него немного: личное оружие, несколько водолазок, двое брюк, бельё, туалетный набор да приличный костюм. Всем остальным он разживается по месту назначения. Это у ковбоя чемодан едва ли не больше, чем у Габи. У него – почти полный зеро. И ему некуда отослать рисунок.
Но и оставлять его он не хочет. В том-то и суть: он не привязывается к вещам, чтобы не таскать с собой барахло. Но это подарок ковбоя.
Он откидывается виском на стекло, размышляя, а потом открывает окно. Ветер треплет волосы, заносит аромат филлирии. Припекает солнце. Вспоминается вчерашний вечер в нежданной подробности: улыбка Наполеона в баре. Такие, как он, Илья, явно не от мира сего. Ведь это ненормально: жить так, чтобы у тебя не было ни дома, ни чего-то личного, кроме старых часов да пистолета.
Радио здесь не берёт, так что они едут под весёлое товарищеское щебетание. У его напарников прекрасное настроение, он же задумался и в разговоре давно не участвует. Они привыкли. Но ковбой косится и через некоторое время начинает приставать: Илья, посмотри карту; большевик, поймай радио-волну.
Илья бросает взгляд, ловя отблеск солнца в его глазах. У Наполеона в Нью-Йорке есть дом, он весь – увлечения, желания, момент. Он оказался в этом теневом мире случайно.

[1] - Вы спасли мою семью! (фр)

[SuspenS]

Продолжение

***
Ковбой пытается с ним поговорить, но у них всё не получается. А сам Илья не помогает ему найти возможность. Не потому что не хочет – нет. Ему просто весело наблюдать за тем, как Наполеон Соло, этот вертлявый самоуверенный Казанова, нервничает. От разговора-то они никуда не денутся, можно немного потянуть момент.
Возвращаясь «домой», они застают там послание от связного. Уэйверли сказал ждать его к вечеру, но, похоже, удача решила в кои-то веки улыбнуться им.
Наполеон досадливо вздыхает:
- Я так мечтал о душе.
Илья его оглядывает и едва сдерживает в себе порыв потрепать по волосам. Говорит, кивая подбородком:
- Иди в душ. Я съезжу.
Связной передаёт Илье две новости. Всплыло одно очень интересующее их имя – Октавиус. Два дня назад в Торонто. А также агентура раздобыла три пригласительных на сегодняшний приём в соседней провинции. И Илья прекрасно знает, что это постарался ковбой.
- Сегодня, - говорит он, собрав срочное заседание А.Н.К.Л. в лице своих напарников в гостиной их дома.
- Ну ne goni loshadey, большевик, - возражает Наполеон, как Илья подозревает, просто для того, чтобы с ним поспорить.
- Ты сказала, он расколется.
Габи вскидывается со смесью удивления и возмущения.
- Это было позавчера, Илья.
(Наполеону вдруг режет слух то, как она произносит это. Илья. Ему вдруг кажется, что она вкладывает в – лучшее, чем у него, по-немецки чёткое – произношение власть над ним.)
- В нашей работе порой счёт идёт на часы. Ты должна выбить из него информацию сегодня.
- Знаешь ли, Илья, выбивать – это твои методы, - она тоже начинает заводиться и складывает руки на груди, глядя на него дерзко.
От этих слов зверь внутри него ощетинивается.
- Мне совсем не нравятся твои методы, - рычит он, ясно выговаривая слова, с таким же по-русски чётким акцентом.
- Verurteile mich nicht, Ilja,– цедит Габи на немецком. – Da haben sich zwei gefunden! Der eine ein Rüde, der andere ein Puritaner!
- Du bist zu jung, um zu wissen.
- Und du hast das Leben schon gesehen[2]!
Наполеон наблюдает за этой перепалкой растерянно и говорит, поднимаясь. Улыбнувшись, но вместе с тем твёрдо.
- Брейк. Товарищи.
Габи бросает на него сердитый взгляд, а Илья смотрит недовольно (и, по мнению Наполеона, обиженно).
- Илья, - продолжает он. – В чём дело?
Илья косится, давит желваки на челюсти, смотрит по сторонам и всё же говорит:
- Предлагаю эвакуацию Сервантеса.
- Центр дал указание? – Габи изумляется так искренне, что забывает сердиться.
Он всё ещё отвечает неохотно:
- Центр такого указания не давал.
Наполеон и Габи переглядываются именно так, как он и боялся: настороженно.
- Позволь мне уточнить? - паясничает ковбой. – Ты предлагаешь эвакуацию или похищение?
- …второе.
- Илья…
- Я думаю, Поджигатель работает не один.
Лицо Наполеона смурнеет, Габино – вытягивается. Она начинает дышать глубже и смотрит на него так, будто готова побежать по первому же знаку. Он не хотел говорить при ней. Возможно, не стоило; возможно, нужно было сказать лишь ковбою. Илья бросает на него взгляд. Но ловит себя на том, что, кажется, ищет поддержки, и строго сводит брови. Габи имеет право знать. Она им не сестрёнка – она напарник. И у неё будет причина вести себя осторожнее.
- Отчего же ты так думаешь? – Наполеон делает к нему ещё один шаг и смотрит внимательно, не сводит глаз, чуть наклоняет голову. – У него ведь были с нами личные счёты. Он хотел убить тебя.
- Я не забыл. Т.Р.А.Ш. очень разобщённая организация. Без единого центра управления. В этом её сила и слабость. Но не стоит сбрасывать со счетов тот факт, что они всё-таки могли обратиться друг к другу за помощью. Если Сервантес не расскажет Габи сегодня, что они создают в своей лаборатории, предчувствую, завтра его не будет в живых.
- Он ценный сотрудник, - возражает Габи. – Руководитель проекта.
- Незаменимых людей нет, - отрезает Илья. Его взгляд всё же срывается по её обеспокоенному лицу, и брови почти заламываются смягчённо. – Нет, он тюфяк. Не светоч науки. Т.Р.А.Ш. найдёт, кем его заменить.
- Правильно ли я понимаю, Илья, - вступает Наполеон вежливо. – Что у тебя нет фактов? Одна лишь интуиция.
- Моя интуиция ещё ни разу нас не подвела.
- Нет, - легко соглашается Наполеон. – Но паранойя – это то, что всех нас ждёт.
Илья глядит постно. Иногда ковбой его раздражает так сильно, что не ясно, на что он в нём запал.
Ковбой смотрит синими глазищами, с трогательной тревогой ломая брови, и Илья прикрывает глаза. Он вытащит напарников отсюда. И дело закончит.
- Топтун. В тот вторник в сквере. Мы решили, он местный. Я передумал.
Наполеон медленно кивает и прикусывает нижнюю губу, обдумывая ситуацию. Но разговаривает он сейчас с ним, с Ильёй. Не берёт Габи в расчёт – он смотрит только на него. И Илья отвлекается от её напряжённого лица и вдруг усмехается ему.
- Поджигатель был психопатом. Так?
- Так, - медленно соглашается он. Илья имеет в виду тот разговор про кукушку, он понял.
- Могли бы и приставить к нему кого-то с мозгами. У нас же сделка с дилером накрылась медным тазом не успев начаться. Он бы не стал выжидать. Не пришил сразу, значит не воспринял всерьёз.
- Может, потом нашёл несостыковку, - предлагает Наполеон, легко поддерживая разговор о том, что произошло в «Вероне». Они профессионалы, только работа. Или это уже просто не так важно.
- Может, и так, - Илья пожимает плечом. – Мы уже позволили один раз заманить себя в ловушку. Мне будет стыдно, если это повторится.
Наполеон кисло усмехается.
- Кстати, об этом, - говорит Габи. – Есть идеи, кто это был?
Её партнёры переглядываются с пониманием, и Наполеон пожимает плечом.
- Поджигатель. Или, как считает наша честь советской разведки, он с напарником. Они с нами играют в кошки-мышки.
Габи ропотливо фыркает в сторону.
- У нас от силы три часа, - Илья бросает взгляд на папину «Победу». – Не обижайтесь, но вы оба, как колонизаторы, выглядите.
- Это как, хотелось бы узнать? – Наполеон высоко и весело вскидывает брови.
Его губ касается улыбка, и он подходит ещё ближе, наконец вставая прямо перед Ильёй.
- Надену платье с фламинго, - резюмирует Габи, но голос её звучит раздражённо. – Надеюсь, ты не возражаешь, папочка.
- Уф.
Габи поднимается на второй этаж, а Наполеон и Илья глядят ей вслед через плечо.
- Чур танцуешь с ней сегодня ты. В прошлый раз, когда она была не в духе, она пыталась вести, - шутит Наполеон. – Тебе это понравится.
Илья переводит на него взгляд и делает шаг назад. Он задумчиво хмурится, снова глядя на лестницу. Габи скрылась в комнате и плотно закрыла дверь. То, что сказал ковбой про паранойю – правда. Все они этим кончат. Его только удивляет, что Уэйверли взял её уже с тревогами. И они двое не знают, как ей помочь.
Наполеон тоже бросает на лестницу взгляд и вздыхает. Прячет руки в карманы и пожимает плечом. Говорит, словно прочитав его мысли или где-то очень рядом:
- У Уэйверли всегда свой расчёт.
- Ты думаешь, это он в Риме…
- Сдал товарищу Олегу, что я достал плёнку? Ставлю да Винчи.
- Подлец, - Илья цокает языком, поведя взглядом в сторону.
Наполеон с отблеском плутоватой улыбки глядит на поцарапанный паркет.
- Он собрал нас вместе. Разве можно мечтать о лучшей команде? Когда каждый делает своё дело, разумеется.
- Я – универсальный специалист.
- Как и я, - он улыбается, вскинув на Илью глаза. В доме стоит тишина, сам дом поглощает все звуки. Но эта тишина звучит, как детство, тихие пылинки в солнечном луче. – Илья…
- Не сейчас, ковбой. Иди собираться, пожалуйста. Надень тот чёрный костюм с бабочкой. Из Парижа. Я с вами не пойду.
- Вот как?
Наполеон стоит близко, смотрит на него, бегая быстрым взглядом от одного зрачка к другому, но сводит челюсти. Становится серьёзнее.
- Предчувствие. Буду прикрывать снаружи.
- Значит, с Габи танцевать всё-таки мне.
Наполеон ещё остаётся постоять немного, глядя на него ярко и весело, а потом усмехается, словно сбрасывая с себя один момент и меняя его на другой. Только отойдя оборачивается, вопросительно нахмурившись.
- А почему из Парижа?
Илья глядит простодушно и пожимает плечами.
- Он тебе идёт.
Он знает, что, поднимаясь по лестнице в свою комнату, ковбой улыбается.
***
Пасмурно. Илья устраивает в машине ретранслятор и выходит наружу, подышать воздухом. Дневная жара сменилась свежим вечером. Особняк того же морского стиля, что и здания в столице, утопает во влажной глубокой зелени. Он, скорее, представляет, чем чувствует реально, как она пахнет. Предгрозовым садом, таинственно и холодно.
Он оборачивается взглянуть на свинцовое небо. Низкое. Но вдали, за горами, висит солнце, разрезая пелену облаков слоем лимонного цвета. Похоже на обложку какой-то грампластинки, которую он видел недавно. Пастораль, возрождение в постгрозовой природе. На фоне этого светло-жёлтого заката горы, покрытые голубой дымкой, кажутся водянистыми мазками на картине набережного художника. Илья втягивает ароматный, остужающий нервы воздух и берёт бинокль.
Ковбой ведёт Габи под руку. Она держит подол платья и сосредоточенно смотрит на дорожку, боясь утонуть каблуком в белом гравии. Такая искренняя озабоченность житейской мелочью, что и не скажешь, будто бы эта молодая женщина умеет стрелять одной рукой и другой крутить руль, виртуозно уходя от погони. Будто от неё может зависеть судьба планеты. Все они просто люди, иногда забываешь об этом.
Наполеон надел костюм, который нравится Илье. Обыкновенно чёрный, но такой элегантный. Немного непривычно для монохромно-яркого напарника, но, возможно, оттого и так впечатляюще. Закатное солнце ласково проскальзывает по спинке пиджака и остаётся за чертой тени, в которую они с Габи вступают.
Но перед тем как скрыться в доме, Наполеон оборачивается, скользнув взглядом по далёкой аллейке, где прячется Илья. Словно чувствует его взгляд. В бинокль видно его едва уловимо обеспокоенное лицо, и Илья сурово сводит брови.
Я прикрываю. Хотя и понимает, что волнуется ковбой не за них с Габи, а за него.

[2]
- Не суди меня, Илья. Нашлись же двое! Один кобель, другой святоша!
- Ты слишком молода, чтобы знать.
- Зато ты у нас жизнь повидал! (нем.)

[SuspenS]

Продолжение

***
Вечер всё-таки заканчивается стрельбой. По толпе гостей разносится взволнованный шёпот, и кто-то решается озвучить общую мысль:
- Это была стрельба?
- Звук выстрела. Я тоже слышала.
- Откуда вы знаете, как звучит выстрел, дорогая? – вежливый голос хозяина успокаивает публику. – Не беспокойтесь, господа. Предлагаю всем перейти в сад взглянуть на шоу фейерверков, пока снова не грянул дождь. Пабло, распорядитесь, чтобы десерт подали позже. Не надо пиротехника, я сам справлюсь.
Он подаёт охране знак разобраться и, ловко играя словами, выводит гостей в сад. В доме остаются только актёры основного действия, но Наполеона Соло давно нет среди массовки.
Профессор Сервантес заляпал кровью лиф Габиного платья, но лишь отмахнулся и попытался смешаться с толпой. Габи хватает чужой палантин, пряча пятна. Решения ей принимать приходится самостоятельно. Она должна спасти профессора, но если они пойдут к гостям, могут пострадать невинные. Мораль борется в ней с заданием. Уровень важности информации, которой он обладает, с совестью.
- Серхио, пожалуйста, - частит она, цепляясь рукой за его пиджак. – Уведи меня отсюда. Кто эти люди? Почему тебя пытаются убить? Я видела там заднюю дверь, не ходи в сад, пожалуйста, не ходи. Я бы на месте убийцы пряталась именно там.
Илья в это же время прикладывает два пальца к пульсу съехавшего по стене охранника, высматривая в тумане коридора движение. Прислушивается к звукам и разыскивает ковбоя. Пока всегда виновная в своей общности толпа разбредается по саду, внутри лабиринта особняковых стен творится кульминация. Кто-то всё очень грамотно спланировал, чтобы убрать слишком популярного на рынке труда профессора и трёх агентов А.Н.К.Л.
- Угроза?
Голос раздаётся близко. И звучит возмутительно мягко. Будто вокруг не творится падение Вавилона, и ковбой искренне удивлён застать здесь Илью.
- На землю, Соло!
Он стоит в своём чёрном костюме силуэтом перед солнцем, и какой-то суматошный отблеск выхватывает его лицо, хорошо демонстрируя чуть весёлое выражение. Илья прыгает с трёх метров, успевая ещё заметить, как распахиваются глаза этого непутёвого, а потом уже только чувствуя удар. Пожалуй, взрыв не должен оставить сомнений: в доме всё-таки звучала стрельба.
***
- И они ничего не заметили за громом фейерверков, - вздыхает Наполеон. – Блаженны неведующие о покровителе своём.
- Я не понимаю, что вам от меня нужно, - вставляет Сервантес.
Пришлось связать ему руки – он ударил Габи. Она ведёт машину сосредоточенно, на скуле алеет ссадина, но, в целом, она не обижается.
- Только коммерческие тайны, ничего личного, - отзывается Наполеон, обернувшись и перекинув руку через спинку переднего сиденья. Он встречается глазами с Ильёй, глядя на него недолго, и смотрит на Сервантеса. – Нам интересен ваш работодатель, - Наполеон эмоционально вскидывает брови, словно удивляется собственным словам. – Похоже, мне пора начинать беседы с этой фразы.
- Начинайте их с того, чтобы представиться настоящим именем, - советует Сервантес. - Я работаю в научном центре. Мы двигаем вперёд человечество. А из-за вас меня пытаются убить!
- Вас пытаются убить за вашу деятельность, н надо лести.
Габи бросает взгляд в зеркало заднего вида, но успевает сказать только:
- Серхио, не начинай…
- Как это низко, - перебивает он, выплёвывая слова с отвращением. – Подкладывать в постель нимфетку…
Илья тыкает его под рёбра сердито, и Сервантес замолкает, шипяще сдерживая стон.
- Не разговаривай с ними так. Ты ударил её.
Наполеон глядит на них, всё ещё оборачиваясь, и вздыхает.
- Нам нужно дать весточку.