[ваш дядя]

4.12. В ходе задания Илье внезапно приходится публично делать минет Наполеону, скажем, в рамках подтверждения легенды, для прикрытия или еще по какой-то причине. До того никаких отношений между ними не было, и они не особо задумывались о такой вероятности. Курякин берет себя в руки и, ничем не выказывая своего истинного отношения к такому неприемлемому для коммуниста разврату, с блеском выполняет задание. В процессе неожиданно получает удовольствие, да и Наполеону все более чем нравится. После этого Курякин и Соло пытаются делать вид, что ничего между ними не изменилось, но ящик Пандоры уже не закрыть. Графическое описание минета.

@темы: 4 тур, выполнено, Илья Курякин, Наполеон Соло, тур старых заявок

Comments

[SuspenS]

Окончание

***
Они умеют и сами латать раны, но на случай серьёзной беды агентура находит завербованного доктора. И он, как это бывает почти всегда, не рад их видеть.
- Мы можем его допросить? – интересуется Илья, и врач в наспех накинутом пижамном халате в синий ромбик велит ему выйти вон.
- Он будет полезен А.Н.К.Л. чуть больше, чем Т.Р.А.Ш., - говорит ему Габи, чтобы сказать хоть что-то.
Она зябко кутается в пиджак Наполеона, и, взглянув на это, Илья беззастенчиво снимает с вешалки чужой шарф и повязывает его вокруг тонкой шеи. Она хочет сказать, что Сервантес обладает большей информацией, чем думает сам.
- У них там есть кто-то вроде надзорного. В лабораториях. Я так понимаю, он следит за тем, чтобы каждый выполнял свою работу.
- Ты знаешь что-то о нём?
- Он называет его cachas. Это вроде качок или что-то такое.
- Молодец. Запомнила.
- Он произнёс это столько раз. Я спросила.
- Хорошо. Иди доложись командованию.
Габи скрывается в соседней комнате, и Илья слышит, как она просит телефон.
На землю всё-таки пролился дождь. Она впитала воду, набухла и наполнилась жизнью. Воздух чист до стрёкота. И, хотя дождь больше не идёт, вдалеке что-то шипит.
Илья задумчиво расхаживает по двору, рыхля чернозём мыском ботинка. Напарник Поджигателя вновь пытался убить профессора, а заодно, похоже, кого-то из своих. Соприкоснулись разные сферы одной организации.
Когда во двор выходит ковбой, Илья спрашивает, что он думает по этому поводу. Но Наполеон, кажется, плевать хотел.
Он поднимает голову, спина его расправлена, бликующий ямочкой подбородок чуть вздёрнут. Он прощупывает всего Илью наблюдательным взглядом… так, с достоинством, и тот замолкает, глядя в ответ настороженно.
Позавчера, когда они стояли на кухне, Наполеон выглядел точно так же. Подпирал плечом холодильник, глядя спокойно. Крепкие руки были сложены на животе, в позе читалась не просто расслабленность – он весь был уверенность. Такая тихая, умиротворённая, что она затрагивала и Илью. Цепляла ощущением силы в этом человеке и желанием встать не рядом с ним, а за плечом. Илью это тогда смутило.
Теперь Наполеон снова смотрит на него так. Вокруг прохладой шумит проекция дождя, в маленькой хижине горит свет. Там Габи на линии с Центром строит их дальнейшую жизнь. А Илье кажется, что вся его жизнь до Берлина была лишь подготовкой.
Когда Наполеон подходит вплотную, Илья глядит на него, не опуская головы. Пристально и строго смотрит сверху, чувствуя, что сердце колотится заполошно. На Наполеоне белая сорочка, и бабочка развязана, чёрной расслабленной лентой свисая на плечи. Его кадык дёргается, а лунный свет скользит отражением по ключицам. Он ничего не говорит, и наконец целует. Руки оказываются на боках. И Илью захлёстывает. Чувством восхитительной опасности и пронзительной радостью.
У него оказывается так много воздуха в лёгких, что он издаёт какой-то удивлённый звук. Губы ковбоя не настаивают, прикасаются мягко, он, скорее, ласкает его рот, чем целует в самом деле. Играет, дразнит, затапливает упоительным наслаждением. Илья замер, он не отвечает, и сам не знает, почему. Руки ковбоя перемещаются на его локти, тянут на себя, наклоняют. От прикосновений трепещет в груди, будто что-то рвётся и посылает волну по нервным окончаниям. А потом он едва отстраняется и проводит языком по губам Ильи. Лижет, легко коснувшись, и усмехается.
Илья ловит его взгляд – шалый, чёрный, блестящий. И вздыхает снова, приоткрывает рот и закрывает вновь. Наполеон выглядит возмутительно весёлым. И, вместе с тем, совершенно потерянным, охмелелым. Илья смотрит и понимает отчётливо: этот несносный, бесстыжий, безответственный плевать хотел, где они находятся.
Илья цепляет его рукой под плечо – твёрдое, рельефное – и тащит в сторону. Мгновение ноги Наполеона путаются, но он быстро ориентируется, и губы его всё ещё растянуты в ухмылку совершенно невозможно.
Фасад дома холодный, но спереди прижимается горячий Наполеон. Он разворачивает их по пути, и прикладывает Илью об стену так, будто бы мстит за падение в особняке. Его мышцы – гранит, скульптура, даже чувствуешь жилы. Он целует бешено, раздвигая ноги коленом вмиг. Ну скотина, даже не спрашивает.
Илья кусается, руками забрался под рубашку, на горячую спину, и ковбой вздрагивает, ёжится. Они оба взбудоражены, потеряны, они лихие, и кажется, что вот он - пик жизни.
Илья ухмыляется тоже. Никакой щетины не чувствуется – только бешеное желание, от которого становится жарко, которое туманит разум. От него внутри шарики фосфора накаляют воздух и плавят всё вокруг. На улице свежо, а они двое горят, как солнца на 2700 градусов.
- Илья-я, - рычит ему в шею ковбой, начиная целовать под челюсть, щекоча и будоража. Мурашки скручивают кожу, и вполне возможно, он чувствует слабость в коленях. Илья усмехается. Мягко опускает ресницы, вздрагивая под руками от щекотки, холода и возбуждения. Ковбой бросает взгляд хитро и недоумённо.
- Думал, ты пиздеть перестанешь, - смело отвечает ему Илья.
- Плохой мальчик, - блестя глазами ругается Наполеон, но, прежде чем он успевает ляпнуть что-нибудь ещё, Илья кладёт руку ему на затылок, наклоняя его.
Илья целует его жадно и ласково, и хотя в голове всё поплыло, он успевает ещё заметить, как дрожат чёрные ресницы. Внутри шипит возбуждение – как раскалённое железо, опущенное в воду. Наполеон соблазнительный, пахнет одуряюще, слишком близко, слишком сильно, он умело прикасается руками, властно направляет, перехватывает инициативу и не спешит уступать её. Он будто бы всё-таки обещает, что вот это всё – мелочи. Прелюдия. Он сделает Илье так хорошо, как ещё никто и ни разу в жизни.
Всё-таки обещает своими прикосновениями, как барышням. Но и чёрт с этим. Илья не первый, кто повёлся, кто запал на эти уловки, и ему плевать абсолютно. У него к чертям самодисциплину смело, вытопило потоком лучезарного желания. Ему только хочется, чтобы показали. Чтобы ковбой сделал всё, что он умеет, всё, о чём трепался ему с прошлого мая. Ему кажется, что мир, который он знал годы, был лишь половиной от всего спектра чувств. И это просто огушающее осознание.
А рядом что-то падает. Илья держит руки на его щеках и отвлекается, поворачивает голову, находит пьяным взглядом завалившиеся вёсла. И тогда Наполеон с коварной усмешкой, внимательный, кладёт руку ему на пах. Не сжимает даже, похлопывает, заставляя распахнуть глаза и втянуть воздух. Но он смотрит пристально и довольно. Только дразнится. Дезориентирует. И ловко передвигает их, подталкивает Илью в сторону, пока он не садится на что-то, оказавшись с ним ростом вровень.
- Suka, - сообщает ему Илья, а Наполеон без приглашения встаёт между его разведённых ног и улыбается, устраивая ладонь на бедре.
- Я накажу тебя, Илья, допрыгаешься, - грозится он низко рокочущим голосом, от которого у Ильи внутри всё подворачивается.
- Можешь попробовать, - отвечает Илья и снова кладёт руку ему на затылок, притягивая к себе.
***
Когда они возвращаются, у Илья все брюки промокли оттого, что ковбой поволахал его по дождливым поверхностям, и Габи смотрит на них и спрашивает:
- Вы что там, в траве кувыркались?
Наполеон громко фыркает и усмехается. Он интересуется, не найдётся ли в этом доме чаю или хотя бы кипятка. Илья прожигает его спину взглядом и приглаживает сырые волосы. Взгляд его, однако, на спине не останавливается, и Илья жадно прокатывается им по попе Наполеона, которую он успел оценить на ощупь, и по длинным ногам. И, конечно, ни края его брюк, ни рубашка ничуть на улице не пострадали. Наполеон диво как хорош собой.
И шагая широко, разводя крепкие руки в демонстрации мышц, скрытой под поиски заварки, он знает, что Илья за ним наблюдает.
От «Вероны» до сегодняшнего дня – ужасно короткий путь. От Берлина до этой минуты – слишком долгий. У них такая работа, что они знают друг друга так, как многие супруги не узнают за годы.
Наполеон не поворачивается, всё красуясь перед ним спиной и, несомненно, флиртуя. Он сводит Илью с ума и привлекает всё внимание. И его плечи кажутся широкими, как горы, и волосы – очаровательно кудрявыми. Он такой красивый, что на его лице нет ни единой родинки. Словно природа не посмела тронуть эту кожу. Совершенство. А потом он всё же оборачивается, конечно, ловя Илью с поличным. И Илья думает, что вот ему, Илье Курякину, можно прикоснуться к этой ямочке на его щеке.
А Габи устало падает в кресло и закидывает босые ноги на кофейный столик. Её туфли давно лежат в прихожей, только вечернее платье с перьями на подоле ей деть некуда. Она розовым фламинго утомлённо ожидает завершения операции. Наполеон приносит им обоим по чашке чая и обещает ей отстирать кровь. Она безразлично дёргает подбородком и запрокидывает голову. Илье становится стыдно. В соседней комнате раненый человек, а он тут только и может думать, что о ногах Соло да о его губах.


tbc

[bistrick]

Поцелуйное воздействие на Илью - прекрасно!))

[Княгиня Ольга]

О, такой напряженный момент!
Ну когда же эти двое нормально поговорят?

[BlueSunrise]

Илья Курякин, этот суровый коммунистический медведь, прижимает уши, и шёрстка у него становится гладкая и мягкая, стоит его только хорошенько поцеловать.

Ну прелесть же! Спасибо!

[AlinaM]

Спасибо за чудесное продолжение!

[пополь вух]

как всегда блистательно! все-таки вы, автор, так потрясающе атмосферу передаете, все это очень живо перед глазами встает - и как наполеон илью обхаживает, а тот наслаждается, и как илья с портретом носится, а как он наполеону костюм выбирает, а тот и рад)

- Илья-я, - рычит ему в шею ковбой, начиная целовать под челюсть

- вот эта фраза меня пробила почему-то - невероятно чувственно!
какие же они у вас все же чудесные, огромное спасибо за продолжение!

[Sashylia]

как же восхитительно хорошо
и так приятно написано
слов нет

[скрытный товарищ]

Сначала, когда прочитала заявку, подумала: ну, очередная порнушка, у кого-то опять больная фантазия разыгралась. А почитала... блин. Как-то все так по-человечески вышло. В общем, браво!

[Мев]

Видит бог, я пыталась, пыталась дождаться финала. Но... но невозможно же!
SuspenS, продолжайте, прошу вас! Оно настолько восхитительно, что у меня нет слов, что бы выразить все. что я чувствую. Огромное, огромное спасибо

[SuspenS]

Дорогие все! прошу прощения за долгое отсутствие. Но фичок не забыт (хотя я думаю, никто уже не помнит начало). Я его писала всё это время. И следующая часть должна стать последней!
Вопрос: никто не мог бы помочь мне его отбетить?))

Исполнение 1, часть 8, 4149 слов

часть 8, 4149 слов
***
Пожар становится видно ещё за три улицы до него. Тёмное небо над верхушками беспокойных деревьев горит пьяным апельсином. Словно персональный закат для дома номер 7 на авеню Кабрала.
Наполеон останавливает машину в начале дороги и зло сжимает в руках руль.
— Но он мёртв. Я убила его, — Габи цепляется за спинку переднего сиденья и глядит на их снедаемый огнём дом вдали. — Я выстрелила ему в сердце. И даже если промахнулась, он потерял слишком много крови.
— Кто-нибудь, кроме Сервантеса, проверял его пульс? — спрашивает Илья.
Он испытывает злость. Но не она является доминантой. В сложной ситуации его доминанта — Наполеон и Габи. Его напарники.
Илья сосредоточен и спокоен. Он глядит ястребом, но переживает сейчас вовсе не за уничтоженное убежище.
— Я проверял, — спустя долгое молчание отвечает ему Наполеон. Он не поворачивает головы, не отводит замершего взгляда. — Тот, кого мы считали Поджигателем, мёртв. Убит точным выстрелом в сердце.
— Этот круг никогда не замкнётся, — фыркает сзади Габи.
Илье вдруг кажется, будто бы в уголках её глаз блеснули слёзы. Этого он пугается. Но даже если и так — тонкая рука быстро касается лица, — прежде чем он успевает что-то сделать, как-то успокоить её, Габи нервно срывает с ушей клипсы, бросает их в сумочку и что-то в ней ищет. Это от злой обиды, понимает он. Она очень устала.
— Это Ванесса, — говорит Наполеон.
Он смотрит на Габи в зеркало заднего вида. На лице всё то же холодное выражение, челюсти сжаты, крылья носа трепещут. Глаза недолго следят за её вознёй и вновь обращаются вперёд.
— Согласен, — кивает Илья.
— А в Майями? — Габи смотрит пристально.
Илья пытается вспомнить, пытается понять, чьи руки пытали его, кто его тогда чуть не убил.
— Наркотик — практика Ванессы, — чувствуя на себе и взгляд ковбоя, говорит он. — Но тогда был мужчина. Она бы не справилась.
— Не недооценивай её. Мы рано сбросили Ванессу со счетов. Она была личной помощницей Виктории. При такой женщине, как она, не могло быть заурядной секретарши.
Наполеон так держит руль, что видно каждую напряжённую мышцу на его руках, белые мослы обтянутых костяшек.
— Габи убила его, — уговаривает Илья.
Наполеон бросает на него взгляд, и Илья видит в его глазах себя. Не отражение в зеркале зрачков, а ярость — его съедает раскалённая ярость, которая очень хорошо знакома ему, Илье.
— Они пытали тебя, и она подожгла склад. А ты был внутри. Это сделала она.
Сейчас его напарники в безопасности. Они рядом, защищены, они с ним. И это делает с Ильёй неожиданное: он теряется.
Илья Курякин, лучший агент КГБ, самый молодой оперативник специального подразделения, обученный действовать в горячих точках, не уверен, что им делать. А он ненавидит чувство ненужности. И Наполеон смотрит на него из-под бровей и прикрывает глаза. Говорит дрожащим голосом, но пытаясь унять себя:
— Она спалила все мои костюмы.
— Это всё, что тебя волнует? — ощетинивается Габи. — Там вообще всё, что у нас было!
Наполеон узнаёт это выражение на лице Ильи. Напряжённые брови, беспокойный взгляд — мягкий человек, в котором другие видят суровый гений разведки. Другие — но не Наполеон. Он часто задаётся вопросом, как Илью занесло в шпионаж? Что его заставило выбрать этот путь, учитывая то, что Союз сделал с его отцом. И он обещает себе, что спросит.
Это выражение он видел на английском авианосце в Лигурийском море. Когда Александр был убит, одна боеголовка захвачена и упущена главная — с ядерным зарядом. Илья тогда чувствовал, что от него уже ничего не зависит, не знал, как помочь, и это мучило его. И придавало уверенности Наполеону.
Он тогда подумал: это от гордости. Русский проявил слабость, он упустил и диск, и бомбу, провалил задание и не знает, как всё исправить. Но теперь Наполеон понимает, что не только от гордости.
Он чувствует себя уверенно, потому что хочет защитить Илью. Если тот узнает, точно вызверится.
А Илья, трогательно заломив брови, следит взглядом за снующими у дома пожарными машинами и оборачивается вдруг назад — так резко, что и Наполеон тоже смотрит.
Рисунок на календаре, всё ещё обёрнутый газетой, лежит за подголовниками заднего сиденья, забытый в машине утром. И на мгновение в глазах Ильи читается неловкое мягкое облегчение. По крайней мере, теперь Наполеон знает, что ему понравилось.
— И мой Эммерсон, — сквозь зубы выдыхает он. И вдруг начинает говорить на итальянском.
И, хотя Илья не знает языка, он понимает, что Наполеон матерится. Матерится и не хочет, чтобы они с Габи слышали подобное от него.
— Она должна быть здесь, — задохнувшись резко втянутым воздухом, восклицает Габи. — Наполеон! Она должна смотреть!
Он чуть оборачивается и глядит на напарников задумчиво.
— Да. Ванесса наверняка смотрит на пожар. Она бы не удержалась. Мы можем взять её сейчас.
Илья облизывает губы и достаёт кобуру из бардачка. Он следит взглядом за Наполеоном и надеется только, что месть не затмит ему рассудок. Наполеон — абсолютно чокнутой адреналиновый маньяк, но, в отличие от него, Ильи, он всегда обдумывает свои ходы. А сейчас его глаза горят отражением злого огня, хотя до пылающего дома ещё половина улицы.
— Габи, — говорит Илья ровно. — Ты должна взять машину и уехать.
— Какого чёрта… — цедит она. — Я не собираюсь вас бросать.
Наполеон выглядит так, будто бы ему совершенно плевать на её мнение и доводы. А такого она не видела с самой Калифорнии. Сейчас Наполеон не хочет быть вежливым, играть и выделываться. Он зверем готовится к нападению и готов позволить остаться рядом только такому же зверю — Илье.
Между ними двумя и Габи — вверх, до самого ночного неба, — вспыхнула электрическая стена, и если она полезет, получит разряд. Сейчас им не до шуток и игр в шпионку. Это личное. И хотя Наполеон удерживается от того, чтобы сказать это, оба его напарника и так понимают (и хотят послать такое мнение к чёрту).

***
Что бы Габи ни говорила, ей, конечно, не удаётся переубедить двоих своих Церберов. Они взяли след, и ей нет места на этой охоте. Они принесут добычу к её ногами и вот тогда уже будут разговаривать.
Ванесса — очень умный противник, но у неё есть слабости. Они ставят на это и не прогадывают. Она подожгла их дом просто потому, что могла.
Она сама здесь хищник, и очень долго играла с ними. Она уничтожила йеменскую сеть А.Н. К. Л., подослала киллера к их объекту, заманила в ловушку в архиве. И Наполеон правда хочет придушить её за пропавшего в огне Эммерсона. Ванесса устроила спектакль на приёме. И вот это, последнее, он уверен, было сделано только для того, чтобы вымотать их и в конце поджечь дом. Она хотела, чтобы от усталости они чувствовали себя несчастными. Возможно, это сработало с Габи, но на их счёт она промахнулась.
Они загоняют её, как два волка. Стайные животные. Напарники. Агенты Курякин и Соло были лучшими поодиночке, что уж говорить об их партнёрстве.
Ванесса красива. Той безумной красотой, которая всегда заводила Наполеона. Её глаза горят молодостью. Такие, как она, не живут долго. Яркая жизнь часто заводит их в смертельную опасность. Ему не хочется, в самом деле, но мысль всё же мелькает — раздеть её и взглянуть, сколько ожогов опоясывает её тело.
Подобно ожогам на его запястьях. А она говорит ему:
— Ты уничтожил всё, что было мне дорого. Викторию, его, Рим!
Ей дела нет до Ильи. Происходящее действительно имеет личный оттенок — между ней и Наполеоном Соло. И счёты у них взаимные.
…Ванесса стоит до последнего. Она могла бы вызывать уважение — но даже Наполеон с его сбитым компасом морали не способен проникнуться ею.
— Я не трогаю женщин, — говорит он, и Ванесса фыркает.
— Скажите это сеньоре Винчигуэрра, мистер Соло.
— В каждом правиле есть исключение, — жутко признаёт он. — Если вам так нравится, считайте, что злой гений Виктории поставил её выше моих принципов.
— Убив сеньору Винчигуэрра, вы разозлили меня. Убив меня, вы разозлите следующего. Т.Р. А. Ш. никогда от вас не отступится. Вы — наш личный враг.
— Очень жаль, — вставляет Илья резко. — Но Соло под моей опекой.
— Ты всего лишь пёс, — она едва удостаивает Илью взглядом. — А вот он очень интересен.
Вместе мы станем сильнее или уязвимее.
— Не люблю разочаровывать женщин, — вздыхает Наполеон. — Но я всё ещё не собираюсь убивать вас, Ванесса.
— Вся ваша организация — кучка максималистов. Спасти мир ото зла, самим-то не смешно?
— К несчастью для вас, наша организация была создана с одной единственной целью — уничтожить Т.Р. А. Ш. — Наполеон равнодушно пожимает плечом, припомнив слова Ильи в первый день, когда они узнали истинные цели А.Н. К. Л.
Она улыбается. Мягко, чуть снисходительно, лично Наполеону. Как мама, умилённая наивностью малыша, которую сама уже растеряла и которая кажется ей прекрасной.
Я думаю, что сильнее.

[SuspenS]

продолжение

***
До конца дела ещё далеко. Ванесса ведёт в сердце Т.Р. А. Ш., дальше — путь бесконечен. А.Н. К. Л. медленно становится делом всей их жизни. Уэйверли, подлец, умел вербовать.
Мечта о полном чемодане наличных, коктейле в кокосовой чаше и руке на мосластой русской коленке кажется всё более призрачной. Они увязли слишком глубоко. По пути обратно до столичной базы Наполеон мрачно смотрит за окно на снедаемый ночью пейзаж или делает вид, что спит.
Из Португалии их переправляют этой же ночью. И в тяжёлом военном самолёте через салон на него смотрит Илья. Он явно желает что-то сказать, и Наполеон подозревает, что ничего конкретного, хотя кто его знает, этого русского идеалиста. (И угораздило же… в коммуниста!..). Но на мосластых русскх коленях свернулась Габи, и Наполеон только поглядывает иногда, как большая ладонь мягко и гипнотически поглаживает её по волосам. Высокую причёску она разобрала, сменив хвостом, и Илья перебирает локоны, осторожно распутывая их.
Теперь под ногами лондонская земля. Всего два часа лёту, не уделите мне минутку? Кстати, добро пожаловать. Уэйверли встречает их на самом аэродроме, бойко держа над собой зонт. А ливень укрывает лётное поле так, словно это океан решил никуда их не отпускать. В карамели непогоды отражаются огни воздушного порта, и Наполеон почти ощущает аромат той ночи. Имею ли я право?* Замёрзший, усталый и кутающийся в мокрый плащ он напевает в терминале и мечтает о чашке горячего чая. Или кофе — судя по настрою шефа, спать им пока не придётся. Тогда хорошо бы и виски.
Габи смотрит на него и чуть улыбается, закатив глаза под взвившейся чёлкой. А Илья глядит со значением: ну чего неймётся, а?
В Португалии они поймали Поджигателя и уничтожили всю его сеть. Просто, возможно, они кое-кого недооценили, и Поджигатель оказался женщиной.
Ванесса сказала правду: с А.Н. К. Л. у зла личные счёты. И Наполеон Соло интересует его в особенности.
Он глядит на своих напарников: высоченный Илья стоит, элегантно опираясь локтем на стойку, и смотрит на малышку Габи перед собой. На каблуках она достигает макушкой его подбородка, а он очень мягко ей ухмыляется. Они о чём-то смеются: Илья беззвучно фырчит, она изгибает брови.
Илью бы Т.Р. А. Ш. убила, чтобы заставить его, Наполеона, посмотреть. Если бы, конечно, была достаточна сильна, чтобы справиться с ним и с его командой. Илья — это нечто совершенно могучее, особенное. И совсем неприкаянное. Илья принадлежал Союзу, Комитету, теперь А.Н. К. Л. И Наполеон подозревает: Илья ищет себе новый Сириус.
— Наполеон, я принесла тебе чаю.
Ребекка вторгается в его мысли неожиданно. Она ласково смотрит из-под ресниц и протягивает ему чашку, замершая уютом в этом холодном терминале.
— Благодарю, дорогая. Мысли читаешь.
Одному только Богу известно, где она раздобыла для него чай. Он забирает его, одарив Ребекку самой доброжелательной улыбкой, и скользит взглядом по её шефу, на чьей рации, кажется, висит весь мир разом. Кто точно обладает телепатией, так это вот этот вот засранец.
Ребекка также наколдовала по чашке и для Ильи с Габи, так что в скором времени они втроём сидят на железных лавках и греют руки. Наполеон вновь отдаёт Габи свой пиджак, и у неё даже хватает сил пошутить, что она будет с ним аккуратна, ведь это всё, что осталось ему от шикарного гардероба. А Илья, стоит только ей задремать, тянет его под локоть.
— Пошли поговорим.
— Какой стиль, — отмечает Наполеон поднимаясь. Просто так, просто дразня Илью как и всегда.
Бронежилет из клетчатой шерсти придаёт ему статуса, элегантно обхватывает корпус даже после этого денька в два путешествия и две погони сроком. Он замечает каждый жадный взгляд, что бросает на него Илья.
Терминал пустует и можно решить, что А.Н. К. Л. его арендовала на эту ночь. Но за тёмным окном по трапу едут ящики. Военный аэродром не знает понятия «ночь». Илья отводит его в сторону, за два угла и три поворота, и мнётся несколько мгновений. А потом целует.
— Так это теперь называется, — на губах Наполеона рождается улыбка. Глаза прикрыты. И губы он облизывает, стоит Илье отстраниться. Наполеон смотрит на него довольно. — «Поговорить».
— Не сдержался, — отвечает Илья таким тоном, будто в самом деле извиняется. Выглядит серьёзным и очаровательно виноватым.
И Наполеон, всё так же улыбаясь, тянет его обратно. Губы горковатые, и щетина колет щёку. У Наполеона от восторга кружит голову, а в груди сдавило. Рот навстречу открывается охотно, и руки свойски перемещаются на спину. Илья пахнет Ильёй, и всё в нём знакомо до последней крохи.
— Не о чем, видимо, говорить, — усмехается Наполеон через две восхитительные минуты, потраченные исключительно на устало-жадные поцелуи. — Всё и так понятно.
— Только дурак с нашим образом жизни откладывает что-то на потом, — возражает ему Илья. — Прости, — фыркает. — Я был дураком.
Терминал аэродрома как нельзя лучше передаёт весь их образ жизни. Уголок зацелованных наполеонских губ дёргается в усмешку.
— Мы с тобой кочевники, Илья.
— Цыгане, — подхватывает тот с улыбкой.
Кажется, вот её — эту непонятно весёлую и яркую сквозь усталость улыбку в пустом, но глухо-гудящем терминале, Наполеон пронесёт в своей памяти сквозь года.
— Цыгане, — повторяет Илья, неизвестно чему тут радующийся, и снова тянет к нему руки, обнимая, просто комкая, и целуя-целуя…

* «Have I The Right», песня под которую в первой сцене фика Илья делал ему минет.

***
Поговорить в том укромном уголке они времени так и не находят. Целовать Илью — это именно то, что Наполеон и думал.
Его суровый русский сдаётся с потрохами. И Наполеон не может отказать себе в безобидной шалости:
— Ты, как щенок, Илья.
— Поясни-ка, — суровый русский глядит осоловело и недовольно, но Наполеон не ведётся.
В голове мелькает собственный голос: «Того, кто меня преследовал, сложно назвать человеком. Это какой-то робот!». Илья это что-то с чем-то. Он восхитительный, как сам восторг! Сила, мощь и грация — мягкость, надёжность и нежность. Глядя на него такого, сложно воспринимать его оперативником. Скорее это соблазнительный агент медового шпионажа. Наполеон сладко и картинно вздыхает, на что Илья закатывает глаза.
Скорее, ему бы вообще подошла совсем другая жизнь. Фотография… да пускай и спорт. Даже технарём Илья был бы очень красивым.
— Пожалуй, я не точен, — Наполеон очерчивает пальцами его плечо и руку. — Взрослый пёс. Который валится на спину и подставляет брюхо.
Рука забирается в слишком короткие, чтобы спутаться, но всё же не уложенные волосок к волоску, как ему нравится, волосы, и отводит их назад, разделяя на пряди. Илья смотрит сверху пасмурно.
— Сам ты на брюхо валишься, — ворчит.
— Не на брюхо, а на лопатки, — поправляет его Наполеон со значением.
Рука заигравшись перемещается на его живот, тыкая его костяшками (пресс мгновенно напрягается). Илья смотрит на него так, будто бы гадает, что Наполеон выкинет дальше.
Наполеону нравится эта искренняя, чуть смущённая растерянность. Он упирается костяшками в пресс и чуть трясет руку, словно у него электрошокер. Потом опускает её к самому щекотному низу живота, прикасаясь над кромкой брюк, но не нарушая приличий.
— Доверчивое брюхо вместе со всеми потрохами, — довольно урчит он, глядя в глаза.
Судя по виду Ильи, граница его приличий задрана намного выше, чем Наполеонова. И взгляд всё такой же: не знает, то ли перехватить руку, то ли позволить ей продолжать. Ресницы вздрагивают. Ах, он смущается тому, что Наполеон рассматривает его с такого близкого расстояния.
Красивые женщины всегда знают о том, что они красивы. Они этим пользуются и наслаждаются вниманием Наполеона, позволяют ему. А Илья Курякин ни о чём таком не знает, и это чем-то подкупает.
В голове Наполеона ещё мелькают зрелые мысли, но в груди у него творится какой-то беспорядок. Там все чувства будто в обмороке. Свалились и застыли в неге. Стоять рядом с Ильёй вот так, глядеть на него, прикасаться и иметь на это право — удовольствие, не сравнимое даже с тем, которое затопило его тогда, за «Вероной».
Иметь право на Илью Курякина? Боже, а зачем тогда его ещё знать вообще?
— Вот смотрю на тебя иногда и поражаюсь, — выдыхает он, наблюдая, как трепещут эти ресницы и как Илья забывает дышать.
— Ну что опять?
— Тебе же нравится фотографировать, Илья?

[SuspenS]

окончание

Наполеон и сам выглядит не лучше, он не сомневается. Тоже, наверное, глядит на Илью, как на Мадонну в том сне, где он увозит её из Брюгге в 44-ом. Но он также не сомневается, что выглядит самоуверенно. Никому нельзя показывать свою слабость — а уж тому, в кого ты втрескался, тем более.
— Ну… да, — Илья пожимает плечом.
Потом что-то мелькает в его глазах. Он прикрывает их на мгновение и снова смотрит на Наполеона, ещё чуть более мягко.
— На самом деле, — говорит он. — Я бы хотел тебя пофотографировать.
— Меня? — и в его голосе точно слышится самодовольсто, а, значит, и в улыбке тоже.
— Да, — Илья пытается принять серьёзный вид. Профессиональный. — У тебя лицо фактурное, — он проводит под острой скулой Наполеона так, словно чертит. — Свет можно очень красиво выставить. Да и без света тоже.
— Красивый? — Наполеон ухмыляется широко, чуть подняв подбородок, и Илья смотрит на него долго, но всё же соглашается:
— Да. Красивый, — и он ещё никогда не говорил такого ковбою вслух. Это… так странно. «Ну уж не страннее, чем целовать-то с ним», — отзывается внутренний голос.
— Ну можешь пофотографировать. Я разрешаю, — Наполеон смотрит на него лукаво. Самодовольный, красивый стервец.
В голове у Наполеона мелькает красная комната. Неоновый свет, плёнки, зажимы, растворители, проявители и Илья, поглощённый багровыми тенями. Илья его поснимает, а он непременно займётся с Ильёй любовью в этой комнате.
— Как ты попал в разведку, Илья? — спрашивает он прямо. И, очевидно, для Ильи столь неожиданно, что тот моргает растерянно, а после брови его закладывают отстранённую суровую складку.
— А ты как думаешь?
— Да тихо ты, — Наполеон убирает от него руки, прячет их в карманы и встаёт рядом у стены, прижавшись к его плечу своим. — Я же не из праздного любопытства спрашиваю.
— А отчего? — щурится недоверчивый.
— Интересуюсь я тобой, Угроза ты глупый, — он усмехается.
И Илья чуть помявшись говорит неохотно, тоже убрав руки в карманы:
— Честь отцовской фамилии восстановить хотел, — хмыкает, поведя взглядом. — Восстановил. Ни фамилии, ни страны. Из Комитета дали пинка, домой дорога заказана. Видно, правы были: яблоко от яблоньки.
— Его не реабилитировали? — спрашивает Наполеон, и Илья вдруг поворачивается к нему и смотрит такими глазами, что он задумывается, насколько сильно не то ляпнул.
— Что?
— Значит не реабилитировали, — всё же Наполеон никогда не идёт на попятную, это для него не жизненный урок, а принцип.
— Воров не реабилитируют, — мрачно бросает Илья и смотрит слепо на стену перед собой, явно в голове круча разное.
Вот как. Значит его золотой мальчик — сын вора. Потому и пошёл в Комитет. Чувствовал вину и хотел не справедливость восстановить, а буквальную честь семьи. Наполеон косится на него печально. Теперь понятно, почему ему столь неприятен он, вор Соло. Это личное, детское, выстраданное. Илья — моралист выкультивированный.
— Илья-я, — зовёт Наполеон, и брови его так изламываются, что Илья его точно решает пофотографировать — ну не поверят же иначе.
— Ну чего ты смотришь так?
Лоб свой невозможный хмурит и голову ещё чуть наклоняет. Илья вздыхает и сам глядит в ответ снисходительно, словно бы приговаривает: горе ты луковое.

***
День, начавшийся в гостинице, в ней же и завершается. Даром, что на другой части земного шара.
— Клянусь, если вы разбудите меня до обеда, я вас убью.
Габи шлёпает через гостиничный вестибюль на каблуках с таким рвением, будто бы готова поучаствовать в забеге официанток. Илья видел репортаж о таком событии в газете, когда был в Америке. Полсотни бойких девушек в купальных костюмах и колготках в сетку, снаряжённые подносами с шампанским и двумя бокалами, должны преодолеть на скорость преодолеть дистанцию в сто метров в туфлях на каблуках. Запад, как он есть.
Илья уверен, что слышал, как Габи выговаривала шефу, чтобы в самолетах всегда имелся запас одежды. Замечание, не лишённое смысла. Впрочем, заявиться в гостиницу, пускай и действующую под флагом организации, в каком-нибудь военном комбинезоне было бы лишним. От усталости у него уже ведёт голову, и он смотрит на её маленькие ножки в туфлях, золотом заключённые между красным ковром и розовыми перьями платья. Будь только камера под рукой…
Он поднимает глаза на ковбоя. Чёрный костюм, выбранный ими, кажется, уже целую вечность назад, смотрится здесь приметнее комбинезона. Наполеон Соло — кинозвезда со спутницей, прямиком с красной дорожки, и их русский шофёр в кепке. Вот так, наверное, они втроём выглядят со стороны. Абсурдность их жизни поминает Пикассо: Арлекин и его подружка. И только галстук-бабочка расслабленно развязан и бессонной ночью лежит на ключицах.
Наполеон улыбается. Едва уловимо, одним уголком губ. Он заполняет документы и даже не смотрит на него, Илью, но чувствует его взгляд и улыбается вниманию. Я поймал тебя с поличным, Угроза. Любуешься? Илья расправляет плечи, и даже не сразу замечает небольшую суету в стороне.
Другая сотрудница кидает «маяки» администратору, и та наконец распахивает глаза и виновато Наполеону улыбается.
— Приносим свои извинения, номер 111 придётся немного подождать. Заезд у нас с полудня, но уборщица уже вышла на смену. Буквально полчаса. Или… мы можем предложить вам двухместный? — она растерянно глядит на их странную компанию.
— Всё в порядке, — спокойно улыбается ей Наполеон. — Другие два номера готовы? Ну тогда уложим нашу малышку спать, а сами подождём полчаса за бокалом виски, Угроза?
Несмотря на то, как обаятельно Наполеон смотрит на него, стоя полуоборотом к стойке, Илья отвечает хмуро:
— Я отрублюсь раньше, чем ты успеешь мне налить. Но да. Бери ключи, останешься спать, а я пойду.
— Мне не нравится в Лондоне, — ворчит Габи, пока они поднимаются на свой этаж.
— Зато здесь есть лифты, — неунывающе возражает Наполеон, поигрывая ключами в пальцах ловко, будто бы игровыми фишками.
За окном в конце коридора шумит рассвет. Отбрасывает клетку оконного проёма на ковер, она линиями скользит по подоконнику и перетекает на стену. Они так измотались, что зрелище гипнотизирует так же, как Габины туфли.
— Спокойной ночи, — выдыхает она и не глядя отдаёт Наполеону его пиджак.
Он целует ее мягко в висок на прощание и на мгновение накрывает большой ладонью плечо. Илья диким, но доверившимся зверьком глядит на них, и Наполеон окатывает его странным взглядом. Ещё одним, подобным тому, с кухни. Есть в нём, в ковбое, всё-таки что-то особенное. Илья ему об этом вслух никогда не скажет — увольте, зазнается, мама, не горюй! — но до него только Олег мог вот так одним взглядом дать Илье почувствовать такое спокойствие.
Они вдвоём заходят в номер, и Наполеон с усталым вздохом вешает пиджак на спинку кресла. Сперва просто набрасывает, а потом, видимо, вспомнив, что переодеться не во что, расправляет аккуратно.
— Следующей точкой нашего назначения будет Нью-Йорк, — говорит он.
Илья за неимением другой альтернативы присел на край кровати, вытянув с удовольствием ноги на половину комнаты и скрестив их в лодыжках.
— С чего ты взял?
— Все наши вещи сгорели, — он хмыкает. Рисунок-то Илье приходится носить с собой, вон лежит рядом, газетный секрет на тумбочке. Не оставить же его Уэйверли или его людям. Слишком много вопросов. — Нам нужно домой.
— Неужели ты думаешь, — Илья закатывает глаза, — что тебя повезут за новыми костюмами? И что, Сэвил-роу тебе не котируется?
Он фыркает, усмехается и откидывается на спину, закрывая глаза и приговаривая весьма довольным тоном:
— Пижон.
Как же хорошо… тело наполняется тяжестью. Да и затылок тоже, и веки. Как хорошо полежать…
— Штаб-квартира именно в Нью-Йорке, а значит и ваш с Габи дом тоже, — голос Наполеона становится ближе. Его тень загораживает свет, потом прогибается постель под его весом. До Ильи доносится аромат знакомого одеколона, а он всё не может открыть глаз.
Но, когда он их всё-таки открывает, разноцветные шалые глаза Наполеона смотрят на него с лукавостью.
— Мой дом это Россия, — вяло возражает он, не отводя от него взгляда. Он чувствует странное: кажется, губы очень рвутся улыбнуться, но, похоже, слишком лень.
— Россия, — повторяет Наполеон с такой неожиданной вдумчивой нежностью, что Илья смотрит на него подозрительно.
Он на коленях стоит на постели, зажав Илью, и руками упирается в покрывало. Илья лежит и понимает, почему он так произнёс название его страны. И от этого становится приятно и он смущается одновременно. Но глядеть на ковбоя, конечно, не смущается. Наоборот: поднимает руки и с сонным урчанием заваливает его рядом.
— Не нуди, — бросает первое пришедшее на ум. Невпопад, но Наполеон не возражает.
Даже не ворчит, что его помнут. Даже почти не ёрзает, устраиваясь.
— Сейчас пойду, — говорит Илья.
— Ага, — соглашается Наполеон.
Потом Илья подумает, что они идиоты. Но сейчас они засыпают. Просто отрубаются поперек кровати, слишком вымотанные этим днём, чтобы дождаться второго номера или хотя бы раздеться. Кто-то из них выключает свет.
И они спят вот так часа два прекрасным крепким сном, а потом кто-то просыпается первым и, завозившись, будит второго. Плотные шторы не дают времени проникнуть в комнату, и всё кажется ненастоящим, продолжением сна, голова тяжёлая, руки тоже. Второй вроде ёрзает, но тишина такая оглушительная, что, возможно, это только кажется.
Илья скидывает обувь и брюки. Наполеон — всё, вплоть до белья. И они ложатся спать по-нормальному, забираясь под одеяло, так и не уверенные, что просыпались вообще. Друг друга даже не трогают, нет сил. Только лодыжки скрестились, но это нисколько не мешает.

[Княгиня Ольга]

[пополь вух]

SuspenS, ааааавтоооооррррр! Дорогой! Я уже и напоминать про фик боялась, знаю как сложно догорать по фандому, из которого ушёл. Хорошо, что вы не перегорели! Про скорое окончание - замечательная новость! Скорей бы дождаться и вдумчиво и со вкусом перечитать все целиком)
Про часть - Офигенно и выше похвал! Какие же они оба замечательные) такие трогательные в своём созвучии друг другу.

Он зверем готовится к нападению и готов позволить остаться рядом только такому же зверю — Илье.

Мечта о полном чемодане наличных, коктейле в кокосовой чаше и руке на мосластой русской коленке кажется всё более призрачной. - Ыыыыы, как мило)

И угораздило же… в коммуниста!.. - да, наполеон, любовь зла)

Иметь право на Илью Курякина? Боже, а зачем тогда его ещё знать вообще? - вот прям наповал фраза.

Неоновый свет, плёнки, зажимы, растворители, проявители и Илья, поглощённый багровыми тенями. Илья его поснимает, а он непременно займётся с Ильёй любовью в этой комнате. - да!

И они ложатся спать по-нормальному, забираясь под одеяло, так и не уверенные, что просыпались вообще. Друг друга даже не трогают, нет сил. Только лодыжки скрестились, но это нисколько не мешает. - какая милая и тёплая сцена!

Про бетинг - кроме нескольких опечаток я не вижу ничего, сильно нуждающегося в бетинге, ваш стиль безупречен)

Еще раз вам огромное спасибо за нежданную радость)

[SuspenS]

Княгиня Ольга, спасибо, что до сих пор ждете!

пополь вух, дорогой заказчик! спасибо за ваш как всегда такой чудесный комментарий! я пока никуда из фандома не ушла и не собираюсь х) у меня просто был реал, и я полгода НЦу для след. части писала еще другой фик по ним написала, где как раз-таки и осуществился кинк на

Неоновый свет, плёнки, зажимы, растворители, проявители и Илья, поглощённый багровыми тенями. Илья его поснимает, а он непременно займётся с Ильёй любовью в этой комнате. - да!

х)

Про бетинг - кроме нескольких опечаток я не вижу ничего, сильно нуждающегося в бетинге, ваш стиль безупречен)

киньте в меня опечатками, пожалуйста))) я так хоть чуть подправлю, раз нет беты *плачет*
вам спасибо!

[Night visitant]

Мы очень, очень, очень ждем ))
Автор, спасибо.

[пополь вух]

еще другой фик по ним написала, где как раз-таки и осуществился кинк

ааа, где припасть? у вас в дневе есть? заглянула к вам на минутку и чуть не скончалась - вы встречались с арми?! ооо, я вам завидую!)

вот, наловила немножко блошек:
Она была личной помощницей Виктории. При такой женщине, как она, не могло быть заурядной секретарши - выделенное я бы убрала, иначе в 2 соседних предложениях "она" относится к разным женщинам.
Не отражение в зеркале зрачков, а ярость — его съедает раскалённая ярость, которая очень хорошо знакома ему, Илье - тоже в 1 предложении "его, ему" относится к разным героям,

Наполеон — абсолютно чокнутой адреналиновый маньяк

Они принесут добычу к её ногами

Спасти мир ото зла

Но на мосластых русскх коленях

Губы горковатые,

— На самом деле, — говорит он. — Я бы хотел тебя пофотографировать.

- предложение продолжается после слов автора, поэтому с запятой и со строчной буквы

«Ну уж не страннее, чем целовать-то с ним

— А отчего? — щурится недоверчивый.

- я бы запятую поставила: щурится, недоверчивый

И Илья чуть помявшись говорит неохотно,

- "чуть помявшись" выделить запятыми

— Значит не реабилитировали

- запятая после вводного слова

Значит его золотой мальчик

- аналогично

должны преодолеть на скорость преодолеть

администратору, и та наконец распахивает глаза

- "наконец" выделить запятыми

Илья за неимением другой альтернативы

- убрать слово "другой", альтернатива сама по себе уже подразумевает выбор между двумя вариантами.

пунктуацию сильно не смотрела, так, что в глаза бросилось.

[BlueSunrise]

Ура, продолжение! И такое захватывающее!!!

Спасибо!!!

[Squirry]

Я помню начало! Потому что я его только что перечитывала и горевала, что нет продолжения. Он у меня сразу по мере написания не пошел, а после Золотого аи я настроилась на нужную волну и жажду проды)))
*ушла читать*

[Squirry]

какие они тут уютно-уставшие.
Очень здорово, спасибо!

[SuspenS]

и потом у меня пропало электричество
пополь вух, спасибо огромное! всё поправлю завтра, сейчас уже лень х)

ааа, где припасть? у вас в дневе есть? заглянула к вам на минутку и чуть не скончалась - вы встречались с арми?! ооо, я вам завидую!)

почитать: archiveofourown.org/works/13442988 вообще я, похоже, все открытые тут гештальты там закрыла
а с Арми лично мне не удалось встретиться, только получить автограф, но он котик))))
Night visitant, уиииии! я счастлива!
BlueSunrise, спасиииибо, я рада, что все еще радую)))
Squirry, коварство мое не знает границ х) мууурр

так, ребята, я не с пустыми руками! я сделала аэстетик на обложку будущей выкладки:

[пополь вух]

SuspenS, Офигенная обложка!
И фик офигенный, я вам на аоз отписалась)

[bistrick]

И угораздило же… в коммуниста!.

ох, хорошо!)))
Особенно хорошо, что у них такое взаимопонимание. Что даже говорить не нужно в укромных углах)))
Концептуальная и эстетичная обложка

[SuspenS]

bistrick, пополь вух, спасибо, мои хорошие!) вчера в ночи взбрело в голову сделать, пришлось заставить подруг найти мне картинки по сути заявки, если вы понимаете, о чем я х))

Особенно хорошо, что у них такое взаимопонимание

особенно радует, что именно это зашло!)

[SuspenS]

Дорогие друзья! С радостью и печалью приношу последнюю часть исполнения, начавшегося с заявки про вынужденный минет и растянувшегося более чем на год и почти 40 тысяч слов. Было огромным удовольствием писать для вас, и я безумно вам благодарна за ожидание, поддержку и такое добро с вашей стороны!
Искренне ваш
автор.

также можно прочитать на соо весь текст сразу


Исполнение 1, часть 9. Финал! 4581 слово

***
И утром Наполеон просыпается под шум воды. В их маленьком номере Илья пошёл в душ.
Он сонно улыбается, потягиваясь. Не ушёл, остался. По шторам пасмурно бьёт свет, и времени может быть сколько угодно. В крошечном коридорчике тускло горит лампочка. Рядом на тумбочке доверчиво лежат курякинские часы. Но ему всё равно, он не проверяет, который час. И потом — у него есть сам Курякин. Его компас и хронометр.
Наполеон довольно растягивается по всей ширине кровати, расправляет конечности и даже подстаскивает к себе вторую подушку, нюхая её и наслаждаясь воспоминанием о позавчерашнем вечере в номере Ильи в Лиссабоне. Ему нравится то, что он чувствует. И когда-нибудь он расскажет о своей выходке Илье. Просто так. Чтобы повеселиться, глядя на его ошеломлённое лицо: ты что с моей кепкой делал?
Португалия: страна, в которой они вроде и были, но по задокументированному факту — нет. Одна из сотни других. Но в этой ему достался Илья Курякин. Он зевает, тянется вновь, а душ смолкает.
Когда Илья выходит — одетый — и вытирает полотенцем медные волосы, Наполеон вальяжно и соблазнительно сидит на постели, заложив руки за голову и нисколько не смущаясь своего утреннего стояка.
Илья похож на юного спортсмена. Он стоит, глядя на Наполеона влажным взглядом. На воротничке футболки темнеют глубиной потёки воды. Волосы в беспорядке, на щеке румянец. У него сильные руки, хотя корпус и выглядит стройно. По внешности Илью судить нельзя. Его бешеный нрав заключён глубоко-глубоко внутри. И у него мягкие губы. Он побрился. Наполеон улыбается ему приглашая.
А Илья хмыкает, опустив от лица полотенце:
— Хоть бы зубы сперва почистил.
Наполеон с улыбкой склоняет голову. Но, поднявшись — всё ещё абсолютно голый, утренний, бархатно-возбужденный — и проходя мимо него в ванную, останавливается перед Ильёй и тяпает его за ключицу.
И оттого, как Илья вздрагивает и кривится от щекотки и боли, но улыбается, у него, Наполеона, в груди колышется что-то и замирает.
А вернувшись, он застаёт Илью посреди комнаты. Тот стоит зацепенев на половине движения, будто бы собирался что-то сделать, и смотрит. Наполеон вышел в одном только белом полотенце. Широкая грудь в чёрной мужественной поросли. Плечи бугрятся мышцами. Силу видно по раскаченному телу. Он, в отличии от Ильи, без одежды выглядит больше. А ещё у него очень красивые ноги, длинные, подтянутые и такие икры…
Илья смотрит на него, любуется и хочет что-то сказать, но Наполеон не даёт. Подходит быстро, просовывает руку за ухо и целует. Весь такой свежий, бодрый, распаренный. С утренним романтизмом пахнущий зубной пастой и гелем после бритья. И с Ильёй Курякиным происходит самое страшное — с его губ срывается довольный вздох.
— Угроза, — дразнится с улыбкой Наполеон, но Илья притягивает его обратно и запускает ему в рот умелый ласковый язык.
— Умеешь черенок от вишенки в узелок завязывать? — спрашивает его Наполеон не открывая глаз.
— Horosh trepat’sya uzhe, radi vsego svyatogo.
— Не понимаю, о чём ты, — всегда оставляя последнее слово за собой.
Они целуются, стоя посреди маленького безвременного лондонского номера так долго, что устают не только губы, но и руки.
И Илья наконец перемещает их на кровать. О, принять вместе с Ильёй Курякиным горизонтальное положение — это же лучшая идея на всём белом свете. Почему они попробовали только сейчас?
— Спасибо, мой маленький русский гений.
— За что это? — Илья чуть отстраняется, смешно вскинув бровь. А Наполеон глядит в ответ растерянно. Губы его припухли, зарумянился, волосы вьются мокрыми кудрями. Само соблазнение.
— Я это вслух сказал?
— Цыган ты, Соло, — Илья качает головой и тянется к нему вновь. Целует, вплетая руку в эти кудри.
Мокрые завитки остаются водой на пальцах. Он и сам не замечает, как отрывается от ковбоя и разглядывает их. Чёрные от влаги, обрамляющие красивое лицо с живыми шалыми глазами. У Наполеона сердце замирает. И всё внутри распято огнём, похожим на вспышку адреналина: Илья так смотрит на него… Глаза кристальные, дикие.
Он Илью переворачивает, пользуясь моментом его слабости. И Илья отвечает ему выразительным взглядом. Пользоваться слабостями друг друга — это они умеют. Наполеон улыбается в ответ, укладывая его на лопатки и, так же, как и он сам, восхищаясь. Сильный, высокий — ведет пальцами по груди и стягивает с него футболку, — и весь для него. Тридцать лет жизни на другом конце света вот для этой минуты.
Илья, не оставаясь в долгу, стаскивает с него полотенце, роняя его ракушкой на пол. И вот Наполеон Соло нависает над ним совершенно голый. Мужчина, друг, у Ильи очень быстро бьётся сердце. А Наполеон ему улыбается. Уголки губ вздрагивают, обнажают слегка неровный ряд жемчуга зубов. Он замер и мгновение смотрит. Но, благо, ничего не говорит. Только целует вновь, наклонившись на руке, мягко и очень вдумчиво. Ласкает его рот нежно и вторую руку кладёт на щёку. Проводит мальчишески языком по губам. Потом интересуется:
— И зачем одевался?
Илья под ним такой красивый: у него дрожат ресницы, но его уверенность ни разу не дрогнула.
— Чтобы ты спросил, — фыркает Илья и ведёт рукой по голой пояснице, на ягодицу, стискивает в ладони, глядя в глаза. В постели он скромностью не страдает. Наполеон чуть склоняет голову и подаётся вперёд, наблюдая.
Илью Курякина ничего не смущает. У него стоит уже крепко, и, коснувшись своим пахом его, подтолкнув, Наполеон с оторопелым восхищением видит, как с припухших губ Ильи срывается вздох. Боже, кто же знал, что Курякин бывает таким соблазнительным. Он тоже подаётся вперёд, потираясь, и дышит шумно, смотрит ошалело. Его потемневшие глаза говорят больше любой его несказанной фразы. А руки не терпят промедления, сминая ягодицы Наполеона и пытаясь заползти под его брюки, точно проворные зверьки.
Наполеон расстёгивает его ширинку и целует, запустив в неё руку. Илья со свистом тянет воздух. Облизывает румяные губы, плоть в руке твердеет. И хотя никогда раньше Наполеон не делал ничего подобного, ничего особенного в этом-то и нет. Напротив, есть даже какое-то извращённое моральное удовольствие от ощущения большого бархатного члена Ильи в ладони. Это он так влияет на стального большевика.
— Рот закрой, ковбой, если не собираешься им воспользоваться, — раздаётся низкий, захрипевший акцентом голос. И Наполеон фокусируется на красивом лице с румянцем в выбритую щёку и ярко горящими голубыми глазами.
Он пялился на Илью.
— Как же не собираюсь, — говорит он, коварно изломив линию губ. — Просто у тебя такое потрясающе юное лицо становится, когда я делаю вот так.
Он ласкает его и болтает глупости, не оставаясь в долгу, хотя и понимает, на что намекнул ему Илья со своей непосредственной большевистской деликатностью.
— Юное? — Илья вскидывает брови, смежая фразу с шипящим полустоном. И у Наполеона мурашки кусают кожу.
Стыда в Илье — ни грамма. И он шире разводит ноги, только что толку, он в штанах.
— Мальчишеское, как у…
Но Илья не даёт ему договорить.
Он подаётся вверх с такой восхищающей стремительностью, будто бы на него не действует сила тяжести. Ну а сколько ещё ковбой пиздеть собирается? Илья жёстко сжимает челюсть Наполеона рукой и целует его, так сдавив кость пальцами, что рот открывается подобно послушному в руках мастера механизму. Наполеон удивляется и чувствует, как внутри всё схлестнулось от восторга и предвкушения. Илья — это дикий зверь. И таких у Наполеона ещё не было.
Поцеловав его, он скидывает с себя кофту, взмахнув на мгновение острыми локтями вверх. Картина красива до того, что, кажется, запечатлится бронзовым оттиском на кромке мозга.
Илья толкает его в плечо, и он опирается на руку позади себя, глядя за тем, как этот восхитительный и бешеный зверь поднялся и снимает с себя эротически распотрошённые в области паха брюки.
А Илья наблюдает за его выражением лица и балдеет. Он не помнит случая, чтобы Наполеон когда-то смотрел на него так.
Будто на картину, которую уже задумал украсть. Желание обладать которой выжигает в нём всё нутро, стирая реальность, оставляя лишь одну нужду: она должна стать моей. Принадлежать мне. Быть украденной мною и отдать свою судьбу под мою власть. И он с ним в этом чувстве абсолютно солидарен.
Проходит полмгновения, как Илья встал перед ним и смотрит, но вдруг он наконец понимает, как работает этот воровской инстинкт в ковбое и почему тот не хочет ему сопротивляться. И ощутить это чувство на себе — умопомрачительно. Он наклоняется голый и кладет Наполеона на спину, запуская руку между его ног. И он куда более ловок, чем можно было бы подумать. На одну острую секунду Наполеон даже задумывается: а первый ли это его опыт с мужчиной? Но он откидывает ревнивую мысль. Просто Илья Курякин хорош во всём. Да и что тут сложного?
Наполеон, конечно, никогда не признавался в этом вслух, но он считает своего русского напарника совершенством. Да, безумным, больным на голову, неуправляемым, но, чёрт возьми, совершенством. А вот насчёт эпитета «неукротимый» это мы ещё посмотрим.
Он раскидывает ноги, грубо держит Илью за волосы, целуясь с ним в соревновании за контроль, и всем своим охотничьим и весьма сильным инстинктом желает подчинить его своему мужскому началу. Он не сомневается, что Илья испытывает абсолютно те же чувства, но когда это Наполеон Соло кому-то уступал? Впрочем, пока ему делают так хорошо, он не возражает, с одобрительным стоном подаваясь в руку.
Они не знают, который час, но уверены — этот день прожит не зря.
Наполеона находит сиплое каркающее дыхание над ключицами. И, распахнув глаза, он встречается с провалено-тёмным взглядом Ильи и сам хрипло рычит в ответ. В воздухе сильно пахнет мускусом, а он смотрит на Илью, и его сердце колотится быстро, как на краю гибели.

[SuspenS]

продолжение

— Хочу всего, — говорит он, но не прося разрешения, а просто, в общем-то, информируя Илью, что ему назад не повернуть.
Был шанс, вчера. И он им почти воспользовался — не дав себя поцеловать. Но теперь он здесь, в его постели, и Наполеон получит своё. Это та граница, за которой пути назад уже нет. Ещё никто не уходил из постели Наполеона.
Илья не удосуживается ему ответить. Он вообще не собирается в постели обсуждать глупости не в пример своему неугомонному напарнику. Вместо этого он целует Наполеона, сильно схватив за горло, не придушивая, но и не контролируя свою звереватую силу. Илья наставит ему синяков, но так и это взаимно.
Чем больше Илья распаляется, тем сильнее он вводит в исступление Наполеона, всё естество которого принимает вызов. Он захватил контроль над Ильёй тогда, в переулке, и сейчас вряд ли уступит.
Глядя на то, как Илья обхаживал малышку Габи, можно решить, что он чуткий и ласковый любовник. И, когда дойдёт до главного, Наполеон ставит сотню, так и будет. Но пока же, на этапе банальной первой дрочки в необузданности срыва барьеров он не церемонится, тиская Наполеона и почти, кажется, желая дать ему всё и сразу, как он и требует. А он не просит.
Его сильный хороший мальчик. Преданно глядящий над коробкой передач в их общем на двоих мире, заключённом в конспиративный автомобиль в том, что является их жизнью, хотя по прихоти судьбы и зовётся работой. Его верный напарник, брыкающийся, но прислушивающийся, верящий, открытый ему. Илья — необузданная русская сила, способная одной левой сломать ему шею, но подставляющаяся под его, Наполеона Соло, правую.
— Такой красивый, — выдыхает он в самой простой форме своё сложное чувство, потому что на большее сейчас не способен. А внутри затопило так, что ласка Ильи на члене даже отходит на второй план. У него уши закладывает, и кажется, чувство в нём сейчас не поместится, и тогда Илья увидит.
Но он и хочет, чтобы увидел. Наполеон хватает его обеими ладонями за лицо и подаётся вверх так целенаправленно, что Илье приходится смириться (чего он там удумал?). Подобно тому, как доверчиво он руку протянул в руку Наполеона в том архиве.
— Я вдруг понял, Угроза, — говорит ему Наполеон на удивление спокойно. — Всё то, что на самом деле хочу от тебя.
И хотя Илья считает, что трепаться не время и не место, он каркает по-русски:
— Nu zdras’te.
— Хочу сделать тебе хорошо, — Наполеон напирает, как безумный. — Я буду сверху, Илья. Я тебя возьму, — болтает он, однако весьма безапелляционным тоном.
Илья сопротивляется, уперевшись рукой позади себя, но Наполеон жмёт, лезет с вдохновением.
— Никаких высоких идеалов, — низко дразнится Илья. — А я-то уж было подумал.
Наполеон улыбается, сам подавшись на него, взяв за затылок, за горло, крепко и грубо, императивно. И целует с вибрирующим наслаждением.
— Ну почему? Ты просто ограниченно мыслишь, Курякин.
Он пропихивает язык в его рот — восхитительный прекрасный рот, после которого Наполеон, похоже, навсегда потерял себя или то, чем он был до встречи с этим ломаным русским. Их ноги путаются, колени торчат во все четыре стороны. Между ними — два обнажённых члена. И рука Ильи, накрывающая оба.
Илья хочет немедленно, сейчас, а Наполеон медлит. Он вдохновлён так, словно собрался написать ещё один курякинский портрет на чём придётся. Впрочем, его намерения можно назвать и так.
И наконец он валит Илью на постель. Голого, распятого перед ним откровенно. Находит всегда имеющийся в запасе героя-любовника лубрикант и закидывает его ногу себе на плечо. Холодная пятка касается лопатки. И у Ильи такое лицо, будто бы ему предстоит первый в жизни прыжок с парашютом из учебного самолета, полного таких же курсантов, перед которыми ни в коем случае нельзя проявить инстинктивного страха.
— Я буду дрочить тебе, — говорит Наполеон, устроив вторую руку на его члене, спрятав в ней влажную головку и прижимая плоть пальцами.
— Blyad’, — выразительно отвечает Илья.
Он поверить не может, что лежит перед ковбоем на лопатках, позволяя его руке, пальцам, побывать… Внутри клокочет от возбуждения, а нервы натянуты до дрожи. Но ковбой всегда вызывал в нём такой отклик. С самого ГДР, когда он гнался за ним через весь Восточный Берлин, сгорая от азарта и злости, и когда тот обыграл его, лучшего русского агента, и сбросил с беспечностью на минное, сука, поле.
— Blyad’, — повторяет он, и невыносимая американская морда ухмыляется.
— Это я уже понял, Илья.
Его рука принимается двигаться быстрее, а потом ловко добавляет смазки и скользит по члену непревзойдённо. У Ильи шарики за ролики заезжают от удовольствия. И ему стыдно, нервозно, но хочется уже перетерпеть и большего — всего. «Как-то же им это нравится,» — мелькает брезгливая мысль. А назад русские из страха не отступают.
…Наполеон смотрит за тем, как Илья только едва морщит нос от дискомфорта и хрипит недовольно, и это лишь пара мгновений, которые навсегда сотрутся из памяти, вытесненные восторгом.
Они не сговариваясь меняют позу. Не как девицу. И вот Илья стоит перед ним на коленях. Широкая длинная спина и карта шрамов. Спортивные ягодицы, блестящие влажно от смазки, и рука Наполеона на них. Он наваливается на Илью, и тот прогибается вниз, в коленно-локтевую, неожиданно вовремя. Только пара мгновений перед прыжком из самолёта, и вот он вновь лучший мальчик в спецшколе.
— Гермес, — тянет Наполеон надтреснутым голосом. Бог атлетов. Он счастлив. Илья под ним тугой, красивый и крепкий. Он расслаблен и, перетерпев, ведёт бёдрами и подаётся навстречу. Илья нетерпеливый, жадный и сводит Наполеона с ума. А ещё оборачивается через плечо, утопив в тёмном взгляде, и заявляет низким до хрипоты голосом:
— Сам такой, ковбой. Бог воров!
И Наполеон рычит и улыбается. Сжимает ладонью его бедро, вторя тому, как Илья комкает в кулаке простыню. О да, он — бог воров! И увёл одного русского агента.
У Наполеона было много любовниц, и с женщинами дело вовсе не в их опыте, лишь в том, насколько часто они говорят: да. А с Ильёй, когда ты уже добился, повалил, завоевал, оказывается хорошо, как он не мог себе и представить. Илья не просто соглашается на любую его затею, он и сам не уступает инициативу.
Он позволяет жадно вдалбливаться в себя, сжимая спинку кровати так, что Наполеон не может отвести глаз — она треснет, точно треснет, покорённая силой, покорившейся ему. И, когда он убирает руку, на гостиничной доске остаются отчётливые вмятины от его пальцев. Наполеон возбуждён этой картиной так, что, кажется, он бы спустил, не вздумай Илья провернуть рокировку именно в этот момент.
Илья водит быстрыми бёдрами, беззастенчиво толкается на него, отдаваясь не ему, а удовольствию. А потом, повинуя своей воле, отстраняется, и член Наполеона влажно шлепает по его попе.
Илья разворачивается к нему лицом, раскрасневшийся и лихорадочный. Он притягивает за шею властно, накрывает губы поцелуем неистово и коротко и придвигается.
— Давай, ковбой, вот так, — хрипит он, примкнув к нему вновь.
Илья страстный, потому что уверен в себе.
Бёдра широко разведены, и он закидывает свои ноги поверх ног всё ещё стоящего на коленях Наполеона так, что если тот привстанет, он поднимает и Илью.

[SuspenS]

продолжение

— Обопрись на руки.
Он ему указывает! Ему, Наполеону Соло! Какую тому позу принять во время секса, немыслимо! Но при этом сам выглядит таким искристо-чувственным: морозно зарумянившийся (щёки горят так, будто он пробежал два километра, яркими пятнами на гладкой коже), ни капли не теряющийся; глаза блестят лихорадкой желания — что Наполеон даже не ехидничает. Он отводит руки назад и опирается на них, готовый полностью принять его вес и даже позволить вести.
Илья тоже опёрся на свои руки и выгибается. Он поднялся и, запрокинул голову. Илья опускается на его влажный, накрепко стоящий член. Эта картина останется перед глазами навсегда. Илья облизывает губы и едва уловимо улыбается. Его румянец и резко выступивший кадык, распахнутый рот и хриплый звук, сорвавшийся с него, бросают Наполеона в омут. Яйца гудят, а сердце колотится заполошно. Илья сильно скачет на нём, пока коленопреклонённый Наполеон глядит с восторгом и находится на седьмом небе.
И раз — опирается уже лишь на одну руку, второй бесстыдно накрыв собственный член. Веки сомкнуты и жмут густые ветви ресниц. Между заалевших губ скользнул кончик языка. И молчит при этом, русский партизан!
— Илья, — хрипит Наполеон, потому что не может ни помешать ему, ни обнять — принимает двойной вес.
И Илья открывает поплывшие глаза, глядит нетрезво, как не глядел даже вчера после джина, и тянется к нему, словно прочитав мысли. Наполеон не удивится, если так оно и есть.
Илья его обнимает, отдавая ему весь свой немалый вес. И целует, неловко и лениво. Наполеону приходится выпрямиться и держать их лишь при помощи своих бёдер. Руки — переместить ему под колени.
Курякин тяжеленный, большой. Макушка его где-то на голову выше Наполеона, колени торчат в стороны. Где там оканчиваются длиннющие ноги вообще не увидеть. И он абсолютно весь бесстыже отдался моменту. Обнимает Наполеона. Кусается. Целует. Вягивает губами кожу на шее, словно помечая территорию. Цепляет зубами мочку уха. Рычит на грани стонов и пережимает собственный член у основания, чтобы продлить удовольствие ещё.
— Ковбой, — хрипит он, и Наполеона скручивает.
— Давай на спину, — просит он, приподнявшись прямо вместе с ним. — Илья, давай, ляг. Илья завладел им. Подчинил моменту. Покорив себе, стёр всё, что существует за дверью. Всё, что не Илья. Как, он сказал, не сумеет Габи, и как прекрасно сумел сам. Наполеон в ловушке. Мира вне этой постели не существует. Отсасывая ему в переулке, Илья украл реальность. И сейчас тоже.
Но если и так, то пускай. Пускай, Наполеон худший агент на всём белом и теневом свете. Но он всё-таки опрокидывает Илью на спину, вторгнувшись между его бёдер, и толкается в него глубоко, упоительно и отчаянно. Влажный член шлёпает по животу, и он накрывает его рукой, вторя своим толчкам.
Илья щурит один глаз, почти улыбается, наблюдая за ним и путая восхитительные кудри руками. Он обожает их, а Наполеон, дурак, бриолином замазывает. Ну какой же он, ковбой, красивый!.. И смотреть, оказывается, так умеет. Восторженно, почти влюблённо. И дико. Он со всеми такой?
Илья хрипит и, поднеся руку к его приоткрывшимся чутко губам, проводит пальцем по кромке зубов. И кончает на его ладонь, зарычав и улыбнувшись.
А где-то по проводам Лондона проходит скачок напряжения, и в одной небольшой гостинице на Лайм-стрит в нескольких комнатах разом раздаётся громкий хлопок, почти совпавший с оргазмом Наполеона Соло.
Он стонет протяжно. Мурашки ныряют по коже до озноба, сжимая сознание, и тут… Илья дёргается и подминает его. А в его руке откуда-то берётся пистолет!
— Илья, — Наполеон смотрит на него через плечо и вдруг начинает смеяться.
Он восхищён. Это Илья. Его Илья. Агент до мозга костей.
— Что это было? — хрипло спрашивает он, ястребом глядя в коридор.
Он прекрасен. Сильный. Только что лежал под ним, разметавшийся, жадно принимающий в себя его, Наполеона, член, и в следующее мгновение уже готов перегрызть кому-то горло. Илья может одной рукой перебить тебе трахею и при этом поддаётся ему, Наполеону. Суровый русский.
В коридорчике пропал свет, и, вскинув голову, Наполеон быстро ориентируется.
— Лампочка… взорвалась, — говорит он, смотрит на Илью, в глазах которого нега мешается с любопытством и диковатостью, и низко смеётся.
— Blyat’, ser’yozno? — Илья глядит на этого беспечно смеющегося Наполеона и хоть и думает, что шпион из того ни к чёрту, а очень хорошо понимает его веселье.
— Ser’yozno, — отзывается Наполеон и, содрогаясь от беззвучного хохота, тянет Илью на себя, отбирает у него пистолет и бережно целует в плечо. — Я кончил, и она взорвалась.
— И у тебя всегда так? — усмехается Илья. Его сердце под рукой Наполеона всё еще стучит очень быстро. — Пусти, посмотрю.
Наполеон стонет, имея сотню возражений, и жмёт его к постели, но Илья, конечно, ловко из-под него выворачивается и встаёт, шлёпая босыми ногами в коридор.
— Серьёзно! — резюмирует он, убедившись, что никто на них не напал.
Наполеон перевернулся на бок и лежит, опираясь на руку Венерой и наблюдая за ним с удовольствием. Илья нагой, прекрасный, весь в красных пятнах любви.
— Я тебя, пожалуй, ещё вот так нарисую. Голым, раскрасневшимся, со следами на заднице.
— Только попробуй! — возмущается Илья, извернувшись, как пёс, погнавшийся за собственным хвостом. Пытается увидеть, о чём он говорит.
А Наполеон потягивается с улыбкой и элегантно поднимает себя с постели.
— Нарисую, — пожимает он плечом, проходя мимо голого Курякина. — И ничего мне не будет.
Он заворачивает в ванную, педантичный чистюля. Его на самом деле нисколько не смущает ни сперма Ильи, ни собственный пот, скорее хочется просто повыделываться, раз уж Илья сам так быстро выполз из его постели.
Ноги кажутся ватными, мышцы гудят. Илья его напряг, но по телу гоняет адреналин, кровь бурлит. Он его, его!
Наполеон неспешно умывается и просто обтирает себя мокрым полотенцем. О, они помоются позже. И он ещё сделает Илье недообещанный минет!
Он проводит рукой по волосам, довольно взглянув в зеркало. Собственное отражение поражает его двумя такими же румянами пятнами на щеках и плеядой засосов на шее. Наполеон выходит, неся развернутое другой стороной полотенце для Курякина… но того в комнате нет.
Он так и замирает озадаченно, глядя на разворошёную постель и разбросанную вокруг неё одежду. На белом одеяле лежит тяжёлый пистолет. А над полом клубится штора, наполняя номер редким дневным светом. Словно за окном проносится поезд, прерывая солнце вагонами. Это играет ветер.

***
Металлические перила под ладонью похожи на снег. Когда зимой выходишь из бани и ступаешь по узкой тропинке. Пунктиру от баньки до дома. Снег белой пустыней раскинулся по всей деревне и полям. Небо над кромкой леса такое же белоснежное. И стоит тишина. И свежесть.
Он тридцать лет жил и не знал, что так может быть с мужчиной. Что его тело способно отозваться на такие прикосновения.
Наполеон, конечно, герой-любовник и справляется даже на новой территории. Но дело не в этом. Просто с тем, кто нравится, всё совсем иначе, чем по заданию. А Наполеон ему нравится очень.
Илья опирается обеими руками на холодные перила и прогибается, запрокинув голову назад. Он стоит к ним спиной. К ним и какому-то знакомому Лондону. Он здесь раньше не бывал, но очень хорошо знает этот кусачий осенний воздух.
Времени оказывается часов пять. С погрешностью. Он влез в свои брюки и подхватил ботинки, чтобы не мерзли ступни. Красные шнурки тонкими змейками лежат на чёрно-белой шахматной клетке балкона.
Наполеон появляется в дверях, и, выпрямившись, Илья встречает его тревожно-распахнутый взгляд. В бежево-белоснежной эстетике дверного проёма его глаза кажутся синими. Наполеону пришлось накинуть халат, и он стоит не решаясь выйти, и смотрит на Илью.
Ступить вперёд он не может. Им нельзя. Увидят. Под ними улица, люди, жизнь. Стремительная и скорая. Мегаполис. Лондон. Центр культурной революции шестидесятых. И двое мужчин на балконе могли бы стать её символом. Илья косо ухмыляется этой мысли, а Наполеон молча смотрит на него. Над воротом халата на коже алеют мучительно-чувственные засосы.
— Он ценный сотрудник, — сказала ночью Габи, увозя их из Португалии. — Руководитель проекта.
Незаменимых людей нет.
Илья глядит на этого простого ковбоя в молочном махровом халате, с обнажёнными лодыжками под ним и сам комично сводит брови.
Налетевший ветер встрёпывает волосы Наполеона. И тот качает подбородком, откинув завиток со лба, и поднимает руку. Опирается элегантно на дверной косяк. Чуть выгибает бедро. Но так же молча глядит на Илью, будто бы ждёт от него каких-то слов. Илья ни за что не возьмётся сказать, что происходит в голове ковбоя.
Он скользит взглядом по мягкому, как молочная пенка, плечу халата. Опавшему кольцами вокруг локтя рукаву и осматривает ожог на его запястье. Наполеон, словно почувствовав, руку опускает, и рукав лавиной обрушивается вниз и прячет шрам под собой.

[SuspenS]

конец

Илья глядит в туманное очертание солнечного диска за пеленой серого неба и спрашивает:
— Помнишь убийство Александра?
— Илья, — Наполеон красиво усмехается.
Энциклопедия улыбок. Буква «а» — артист.
— Не думаю, что я когда-нибудь это забуду, — продолжает он игриво. Потом вырисовывает бровями что-то уникальное и говорит без притворства. — Ты был… это был один из самых эффектных моментов в моей жизни.
Наполеон лежал на сырой земле, и Александр Винчигуэрра занёс над ним пистолет. На одно длительное мгновение Наполеон подумал, что это конец. Всё, вот так и закончится его яркая и опасная жизнь. Он проиграет.
А потом…
— Ты кинул в него мотоциклом!
Наверное, именно тогда Илья Курякин и завоевал его сердце на самом деле. Смешно, что он понял это так нескоро.
— Я хотел его убить, — говорит Илья серьёзно. — За тебя.
Наполеон чуть наклоняет голову набок. Но, конечно, уголки его губ изгибаются немного самодовольно. Он больше не показывает то искренне-беспокойное, что было в нём, когда он вышел из комнаты. Но Илья же не слепой.
— И рисковать тобой я больше не могу, — говорит он.
Наполеон поднимает глаза. Проводит языком между губ, шевелит выразительными бровями и склоняет голову недоумённо.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты понял.
Илья глядит на него прямо. С таким видом, словно всё уже решил и ничьего мнения не спрашивает.
— Ам, — отвечает Наполеон красноречиво.
Он чуть отгибается назад, смотрит в комнату и слегка разводит руки, как бы спрашивая у Ильи, не стоит ли им сперва проверить номер на предмет прослушки.
— Я уже всё проверил. Пока ты спал.
Ну конечно. Это же Илья. Грандиозная сила КГБ. Его лучший.
Они стоят на крошечном европейском балкончике. Метр между ними по диагонали. И смотрят друг на друга так ярко и молчаливо, словно вновь через Берлинскую стену. Встретились двое лучших агентов. И один обыграл другого. Но обещал, что это ещё не конец.
Илья вдруг мягко ухмыляется, чуть вскидывает подбородок и с удовольствием отмечает, что ошарашил Наполеона Соло.
А Наполеон думает: какая же, какая же злая ирония. Т.Р. АШ. становится делом их жизни. Т.Р. А. Ш. имеет виды на него, Наполеона Соло, и готова убить Илью ради забавы. И он не может выйти из игры, пока не уничтожит противника. А впервые в жизни его противник обрел плоть, лицо и имя. Теперь вперёд его толкает вовсе не некая сила, противопоставляющая его миру. Т.Р. А. Ш. стала личным. И он думал, что Илья Курякин в этой борьбе будет стоять за его плечом.
Наполеон чувствует, как его прижало к полу. И ещё ему очень смешно.
Илья ведь идеалист. И если он вобьёт себе что-то в голову, то всё: пиши пропало. Придумает, что им с Наполеоном одна дорога — побег, так всё. Это будет его самой святой и благородной целью. Как же, он ведь друга спасает. А сам… Союз от него отказался, Комитет пережевал и выплюнул. Честь отцовской фамилии попрана. Что до А.Н. К. Л., то служба на благо мира — дело хорошее, но хочется ему кое-чего намного более приземлённого. За десять лет службы они с ковбоем верно заплатили этому миру за своё право на тихую жизнь в нём.
А вот Наполеон, при всём своем безумстве и безрассудстве не такой. Он реалист. И понимает, что просто «выйти» они не могут. Он смотрит на Илью не мигая.
Илья думает, что защитит его. Закроет спиной и подарит мир. Илья стоит перед ним свободный и лёгкий. Самоуверенный. Обозначил намерения и не волнуется даже, как их примут.
И ведь ещё совсем недавно, до Берлина и встречи с ним, Наполеон был бы и рад. Он бы с удовольствием позволил кому-нибудь, какой-нибудь мощной вселенской силе, вытащить его из тисков собственной судьбы. Выкрасть из-под флага спецслужб и собственных ошибок, как сам он когда-то выкрадывал бесценные произведения искусства.
Всё звучит ладненько, когда это сила не смотрит на тебя честными голубыми глазами, в самом деле готовая пожертвовать всем, чтобы подарить тебе тот мир и свободу, о которых ты столько лет грезил.
Илья Курякин может быть хоть сто раз лучшим советским или международным агентом, только Наполеон сперва должен уничтожить Т.Р. А. Ш.. Потому что сам хочет защитить Илью, даже если и в самом деле сам он — ужасный шпион.
— Когда? — спрашивает он так, словно они обсуждают детали очередного дела.
Илья, чуть закатив глаза, ведёт подбородком в сторону. Они в реальном мире живут. Он это пока, слава Богу, понимает. Движение его означает: прямо сейчас не получится.
— Мы должны тщательно подготовиться. И потом, ковбой, при первой же возможности.
Рисковать твоей жизнью я больше не могу, сказал же. Долго ждать он не станет.
— А Габи, Илья?
— Ты не хуже меня знаешь, что ничто не бесконечно, — Илья пожимает плечом так просто, что невозможно поверить, что говорит он о своём отце. — Но как раз у Габи все неплохо.
Наполеон готовил план побега десять лет. Только так и не сбежал. У него есть квартира. Он откладывал деньги. Собрал отходные контакты. Он встретил Илью.
— Обедать будем? — спрашивает он.
Илья кивает.
— Война войной, а обед по расписанию, — ухмыляется ему Наполеон.
Илье не то чтобы несмешно, просто вместо улыбки он фыркает. Он уверен, Наполеон его прекрасно понял.
Фатал, думает он, что всё произошедшее произошло именно на этой миссии. В этом городе. В крохотном домике, где они замкнуты сами на себе. В домике, которого больше не существует. Эфемерида* для двоих.
Он смотрит на ковбоя в халате и стремительно шагает вперёд, преодолевая балконный метр, как ферзь, и вплетая руку под махровое молоко, к самой его талии. Они двое скрываются за шторами.
И самое смешное, успевает подумать Наполеон, что о собственных чувствах и новом статусе своих отношений они так и не поговорили. Наполеон сказал на том аэродроме: видимо, говорить не о чем, и, хотя Ильи и отмахнулся, был прав. Им тридцать лет. Они элита мировой разведки. Уж они-то могут решить для себя, чего хотят от жизни. И сомневаться тут не в чем.


*эфемерида - здесь в значении ненастоящего, недолгого.

КОНЕЦ.

[Княгиня Ольга]

И с Ильёй Курякиным происходит самое страшное — с его губ срывается довольный вздох.

SuspenS,
Спать хочу безумно, но не прочитать просто невозможно!
Так рада за них. Что поняли, что разобрались, что Илья планирует спасать, а Наполеон - идти до конца, но вместе. И вот не сомневаюсь, что они смогут уйти.

[Squirry]

И потом — у него есть сам Курякин. Его компас и хронометр.

Умеешь черенок от вишенки в узелок завязывать?

ооо, я помню, в какой книге это было)))

безумным, больным на голову, неуправляемым, но, чёрт возьми, совершенством

а без этого совершенство и не будет совершенным.

Ещё никто не уходил из постели Наполеона.

Хорошо сказано, черт побери)

ломаным русским

новая жизнь старого словосочетания)))

Холодная пятка касается лопатки. И у Ильи такое лицо, будто бы ему предстоит первый в жизни прыжок с парашютом из учебного самолета, полного таких же курсантов, перед которыми ни в коем случае нельзя проявить инстинктивного страха.

Только пара мгновений перед прыжком из самолёта, и вот он вновь лучший мальчик в спецшколе.

— Я кончил, и она взорвалась.
— И у тебя всегда так?

о боже мой) какие-то божественные чуваки, нельзя же такими быть, в самом деле
Дивная, дивная нца. Просто чудесно. Огромное удовольствие получила и от фика в целом, и от финальных эпизодов. Спасибо большое!
А я, кстати, не думаю, что они смогут уйти. Не потому что не могут, а потому что не захотят в результате. Они и ценят-то друг в друге больше всего свою работу, которая является жизнью - или как это было сказано выше? В общем, в моей версии их ever after еще бороться им и бороться с мировым злом)))